Читать книгу Медведь и Соловей - Кэтрин Арден - Страница 8

У Ивана Красного был всего один сын: маленький светловолосый постреленок Дмитрий Иванович. Алексию, митрополиту Московскому, верховному иерарху Руси, поставленному самим патриархом Константинопольским, было поручено обучать мальчика грамоте и управлению государством. Бывали дни, когда Алексию казалось, что это посильно только чудотворцу.

Мальчишки уже три часа корпели над берестой: Дмитрий и его старший двоюродный брат, Владимир Алексеевич, юный княжич Серпуховской. Они пихались, то и дело что-то роняли. «С тем же успехом, – думал Алексий, отчаиваясь, – можно было просить кошек сидеть и слушать».

– Батюшка! – закричал Дмитрий. – Батюшка!

Иван Иванович переступил через порог. Мальчишки тут же вскочили с лавки и поклонились, толкая друг друга.

– Ступайте отсюда, сыны, – сказал Иван. – Я желаю поговорить с Его Высокопреосвященством[4].

Мальчишки тут же исчезли. Алексий опустился в кресло у печи и щедро плеснул себе меда.

– Как мой сын? – спросил Иван, устраиваясь напротив него.

Великий князь и митрополит знали друг друга давно. Алексий был ему предан еще до того, как смерть Семена сделала Ивана правителем.

– Смелый, красивый и привлекательный, ветреный словно мотылек, – ответил Алексий. – Он станет хорошим князем, если доживет до этого момента. Почему вы ко мне пришли, Иван Иванович?

– Из-за Анны, – коротко ответил Иван.

Митрополит нахмурился:

– Ей стало хуже?

– Нет, но ей никогда не станет лучше. Она уже в таких годах, что ей не след бродить по терему и пугать людей.

Анна Ивановна была единственным ребенком от первого брака Ивана. Мать девицы умерла, а мачеха ее ненавидела. Встречаясь с княжной, люди что-то бормотали и спешно крестились.

– У нас монастырей хватает, – заметил Алексий. – Несложное дело.

– Только не московский монастырь, – сказал Иван. – Жена слышать о таком не желает. Она говорит, что если девица будет поблизости, это вызовет пересуды. Безумие – неслыханное дело для княжеской семьи. Ее следует отослать подальше.

– Я это устрою, если хотите, – проговорил Алексий устало. Ему уже очень многое приходилось улаживать по просьбе этого князя. – Она может отправиться на юг. Если дать настоятельнице достаточно золота, она примет Анну и к тому же скроет ее происхождение.

– Благодарю, отче, – сказал Иван, подливая в кубки.

– Однако как мне кажется, у вас есть и более серьезная проблема, – добавил Алексий.

– И не одна, – отозвался великий князь, опустошая свой кубок залпом. Он вытер губы тыльной стороной руки. – О которой говорили вы?

Митрополит коротко кивнул в сторону двери, через которую ушли юные княжичи.

– О юном Владимире Андреевиче, – сказал он, – княжиче Серпуховском. Его семья собирается его женить.

Ивана это не заинтересовало.

– До этого еще далеко: ему всего тринадцать.

Алексий покачал головой.

– Они думают о княжне Литовской, второй дочери правителя. Не забывайте: Владимир – тоже внук Ивана Калиты, и он старше Дмитрия. Если он удачно женится и повзрослеет, то у него будет больше прав на Москву, чем у вашего сына в случае вашей безвременной кончины.

Иван побелел от гнева.

– Не посмеют! Я – великий князь, а Дмитрий – мой сын!

– Ну и что? – бесстрастно отозвался Алексий. – Хан учитывает права князей только тогда, когда это ему на руку. Ярлык получает сильнейший из князей: именно так Орда обеспечивает мир на своих землях.

Иван задумался.

– И что тогда?

– Позаботьтесь, чтобы Владимир женился на другой женщине, – моментально ответил Алексий. – Не на княжне, но чтобы она не была особо незнатной, чтобы это можно было бы посчитать оскорблением. Если она красива, то парнишка достаточно юн, чтобы такое проглотить.

Иван задумался, попивая мед и кусая ногти.

– У Петра Владимировича обширные земли, – проговорил он наконец. – Его дочь – моя племянница, и за ней дадут богатое приданое. Она не может не быть красавицей. Моя сестра была прекрасна, а ее собственная мать настолько очаровала отца, что он на ней женился, хоть она и явилась в Москву нищенкой.

У Алексия загорелись глаза. Он дернул себя за каштановую бороду.

– Да! – подхватил он. – Я слышал, что Петр Владимирович приехал в Москву, чтобы к тому же найти себе жену.

– Да, – согласился Иван. – Он всех удивил. Со смерти моей сестры прошло семь лет. Никто не ожидал, что он снова женится.

– Ну вот, – сказал Алексий, – раз он ищет жену, то почему бы вам не отдать ему свою дочь?

Иван от неожиданности со стуком поставил кубок на стол.

– Анна будет спрятана далеко в северных лесах, – продолжил свою мысль Алексий, – а разве Владимир Андреевич сможет в этом случае отказаться от дочери Петра? От девушки, которая так крепко связана с троном? Это означало бы оскорбить вас!

Иван нахмурился:

– Анна совершенно определенно хотела поступить в монастырь.

Алексий пожал плечами.

– Ну и что? Петр Владимирович жестокостью не отличается. Она будет достаточно довольна. Подумайте о своем сыне, Иван Иванович!

* * *

Демоница сидела в углу за шитьем, но видела ее только она одна. Анна Ивановна сжала крест, висящий у нее на груди. Зажмурившись, она прошептала:

– Уходи! Уходи! Пожалуйста, уходи!

Она открыла глаза. Демоница по-прежнему оставалась на месте, но теперь две прислужницы уставились на Анну. Все остальные с неестественным интересом пялились на собственное рукоделие. Анна пыталась удержаться, чтобы снова не посмотреть в тот угол, но ничего не смогла с собой поделать. Демоница так и сидела на месте, не обращая ни на что внимания. Анна содрогнулась. Плотная льняная рубашка лежала у нее на коленях, словно мертвая тварь. Она сунула руки в ее складки, стараясь спрятать их дрожь.

Еще одна служанка скользнула в светелку. Анна поспешно схватилась за иглу – и была глубоко удивлена, когда стоптанные лапотки замерли перед ней.

– Анна Ивановна, вас требует к себе ваш батюшка.

Анна непонимающе уставилась на нее. Отец не вызывал ее к себе уже почти год. Мгновение княжна сидела в растерянности, а потом вскочила на ноги. Она быстро сменила некрашеный сарафан на ало-охряный, натянув нарядную одежду прямо на грязное тело, и постаралась не обращать внимания на вонь, исходившую от ее длинной каштановой косы.

На Руси любили чистоту. Зимой недели не проходило, чтобы ее единокровные сестры не посещали баню, но там обитал низенький толстобрюхий бес, который ухмылялся им сквозь пар. Анна пыталась на него указывать, но ее сестры ничего не видели. Сначала они принимали это за фантазии, потом – за дурость, а потом просто косо смотрели на нее и вообще ничего не говорили. Тогда Анна приучилась ничего не говорить про соглядатая в бане, как и не упоминать о лысой демонице, которая шила в углу. Однако время от времени она на них смотрела – ей не удавалось с собой справиться, – и, кроме того, она не ходила в баню, если только мачеха не волокла ее силой, или не принуждала, заставив стыдиться себя.

Анна распустила и заново заплела сальную косу и прикоснулась к кресту у себя на груди. Она была самой набожной из всех сестер. Все так говорили. Чего все не знали, так это того, что в церкви присутствовали только неземные лики на иконах. Бесы там не появлялись – и она поселилась бы в церкви, если бы можно было, под защитой ладана и написанных на иконах глаз.

В светлице ее мачехи печка была жарко натоплена, и рядом с ней стоял великий князь, потея в своих зимних богатых одеждах. На его лице было обычное кислое выражение, однако глаза у него блестели. Его жена сидела у огня, и жиденькая коса выбивалась из-под высокого убора. Иголки лежали забытые у нее на коленях. Анна остановилась в нескольких шагах от них и склонила голову. Супруги молча осмотрели ее, а потом отец обратился к ее мачехе.

– Бога ради, женщина, – проговорил он раздраженно, – неужели нельзя заставить эту девицу мыться? Вид у нее такой, словно она живет в свинарнике.

– Это не имеет значения, – ответила ее мать, – если она уже просватана.

До этого Анна смотрела в пол, как подобает воспитанной девушке, но тут вскинула голову.

– Просватана? – прошептала она, с отвращением услышав, насколько визгливо-пронзительным стал ее голос.

– Ты выходишь замуж, – сообщил ей отец, – за Петра Владимировича, одного из северных бояр. Он – человек богатый, и он будет к тебе добр.

– Замуж? Но я думала… надеялась… я собиралась уйти в монастырь. Я бы… я бы молилась за вас, батюшка. Я хотела бы этого больше всего на свете.

Анна судорожно стиснула руки.

– Глупости, – отрывисто бросил Иван. – Тебе понравится рожать сыновей, а Петр Владимирович – человек хороший. Монастырь для девицы – слишком холодное место.

Холодное? Монастырь был надежным! Надежным, безопасным, спасением от ее безумия. Сколько Анна себя помнила, ей всегда хотелось принять монашеские обеты. Сейчас она побледнела от ужаса и, метнувшись вперед, упала на колени и обхватила ноги отца.

– Нет, батюшка! – вскричала она. – Пожалуйста, не надо! Я не хочу замуж.

Иван поднял ее, довольно мягко, и поставил на ноги.

– Не будем об этом, – сказал он. – Я уже решил, и так будет лучше. У тебя будет большое приданое, конечно, и ты родишь мне сильных внуков.

Анна была низенькой и щуплой, и по лицу мачехи было заметно, что у той на этот счет есть большие сомнения.

– Но… прошу вас! – прошептала Анна. – Какой он?

– Спроси у своих женщин, – снисходительно сказал Иван. – Они наверняка уже слышали сплетни. Жена, проследи, чтобы ее вещи были в порядке. И, Бога ради, заставь ее перед свадьбой вымыться.

Получив приказ уходить, Анна поплелась обратно к своему шитью, глотая рыдания. Замужество! Не уединение, а управление хозяйством своего господина и супруга. Ей не стать монашкой под защитой монастыря, ей предстоит жизнь свиньи, приносящей господину приплод. А северные бояре – мужчины горячие, как сказали служанки: они носят шкуры и имеют сотни детей. Они грубые, воинственные и… как утверждали некоторые… отвергают Христа и поклоняются дьяволу.

Дрожащая Анна стянула через голову нарядный сарафан. Если ее греховное воображение вызывает бесов в относительно защищенной Москве, то каково будет оказаться одной в поместье дикого боярина? Северные леса полны духов, как говорят женщины, а зима длится восемь месяцев в году. Об этом даже думать было невыносимо. Когда девушка снова села за шитье, то руки у нее тряслись так сильно, что она не могла сделать ни одного ровного стежка – и, несмотря на все ее усилия, полотно покрылось пятнами от беззвучных слез.