Читать книгу Города монет и пряностей - Кэтрин М. Валенте - Страница 9

Известно ли тебе, что смерть города – такая же простая вещь, как смерть мужчины или женщины? Это правда, поверь. Город может умереть столь же печально и одиноко, как человек: от ножа, который всадили в сердце губернатора, или от яда, который быстро высыпали в реку. Иной раз недуг подбирается медленно – все начинается с занозы в книжном магазине в пыльном переулке, с шишки от удара о водосточный жёлоб с прилипшими жёлтыми листьями. Разве кто-то обращает внимание на мелочи в городе башен, слив и плюмажей? Впрочем, у мелочей та же участь, что и у всего остального, – они могут стать едой. Их можно выкусить, вырвать из плоти улиц и поглотить. Так поступают большие города, армии и горожане, чей голод постоянно требует простой пищи в виде фонарей, ботанических садов и статуй в память о какой-нибудь войне.

А ещё так поступают те, кому подобные вещи по вкусу.

Думаю, для тебя я рак, выброшенная в сточную канаву опухоль, но куда вернее считать меня порождением аппетита.

Хочешь узнать о моей семье? Всякий раз, когда я встречаю вас – павлинов, глотающих драгоценные камни, вы принимаетесь рассказывать о своих матерях и отцах, двоюродных дедушках по материнской линии. Я не хуже прочих… У меня не было ни матери, ни отца. Разве моя родословная не безупречна?

Давным-давно далеко отсюда, посреди леса жил человек. Он страдал от жестокого голода в той же степени, в какой иные страдают от мучительного недуга или стрелы в пятке. Он обладал кое-каким имуществом и считался достаточно красивым – до того как пал жертвой голода, поэтому сумел подыскать хорошую супругу: черноволосая и черноглазая женщина была милее, чем год из одних апрелей. Его звали Матей, её – Малгожата.

Благодаря удачному браку Матей получил власть над внушительным количеством земледельцев-арендаторов, с которыми поначалу обращался так же, как любой лорд на его месте. То есть пренебрежительно, исключая время сбора урожая, потому что урожай у всех лордов вызывает голод, по сравнению с которым тот, что одолел Матея, показался бы умеренным и нестрашным. Но так вышло, что земля три года подряд была скупа и жестока, едва удалось собрать то, чем её засеяли, а из дома на холме пришлось вывезти и продать гобелены и прочее, чтобы удовлетворить потребность в яблоках, свинине и капусте.

К четвёртой зиме урожая не было вовсе. Ветер завывал над полями, покрытыми колючей щетиной вроде той, что растёт на голове у молодого монаха. Матей и его прекрасная жена глядели на пустой стол; то же самое делали все, кто возделывал землю. Было трудно – в такие времена всегда трудно. Забили последних дойных коров, обсосали косточки последних несушек. Мне не хотелось бы об этом говорить, но беднейшие из бедных не выжили.

В середине зимы Матей забеременел великим голодом, как женщина беременеет дитём. В животе у него урчало и ворчало; он вслепую хватал даже занавески, чтобы заполнить дыру внутри себя. Иной раз удача улыбается страдальцам – пришла богатая зелёная весна, полная юных ягнят и новых полей, засеянных зерном, а также животных на разведение, присланных любящей роднёй Малгожаты, вместе с телегами, что пришли из-за холмов. Потеряв от облегчения дар речи, Матей всё ел и ел. Он ходил по залам своего особняка из угла в угол, а его желудок словно выедал в самом себе пещеру за пещерой, и лорд пожирал яблоки, свинину, капусту так быстро, как только мог… Однако мучения несчастного не прекратились! При этом он не толстел: хоть и ел быстро, сразу снова становился голодным; его тело было горячим и полыхало так ярко, что по ночам земледельцы не пользовались свечами. Ведь дом на холме, где обитал голодный лорд, сиял.

Наконец пришел новый урожай и время собирать дань. Малгожата думала, что её муж насытится. Он отправлял в рот сидр и пиво, орехи и оленину, яблоки и чёрную смородину, а также овечьи голени. В его брюхо упали каши, пироги и вопящие цыплята; одна за одной в утробе канули тележки с телячьими ножками, грибами и свиными тушами. Когда у фермеров ничего не осталось, чтобы отдать в дом на холме и самим не умереть с голоду, прекрасная Малгожата, черноволосая и черноглазая, пошла к ним и уговорила пожертвовать животными, чтобы утолить голод её супруга, который теперь был так силён, что обычные овощи и фрукты его бы не утолили. Она обещала, что всё воздастся. Разве её родные не помогли людям весной, после суровой зимы? Теперь они могли пережить новую зиму.

Сначала фермеры отдали быков и куриц, коз и гусей, даже лошадей и собак. Всех их Матей сожрал, сидя за ломившимся от еды столом, включая кости и копыта. Оставил лишь зубы – их он не мог переварить, а потому кидал в угол зала: куча постепенно росла. Бесконечный пир больше не приносил радости: в брюхе горел огонь, который не удавалось потушить, даже подняться из-за скрипучего стола было непосильным подвигом. Матей ел и плакал, потому что не мог остановиться. Ему был ненавистен вкус хрящей и костей, но остановиться он не мог.

Вскоре во владениях лорда было некому пыхтеть и блеять. Малгожата послала письмо дальним родственникам, прося животных побольше и понеобычнее. Слоны, тигры и волки исчезли в доме на холме, освещавшем ночь на много миль вокруг, пока Матей сидел за накрытым столом – ел и плакал, ел и плакал. Его челюсти сокрушили леопарда и льва, грифона и даже странного зверя единорога. Он не чувствовал вкуса, просто пожирал туши одну за другой, и дом на холме полыхал.

Однажды и это изобилие иссякло – родные Малгожаты отказались посылать новых зверей. Во владениях Матея не осталось ничего, бедолага-лорд сожрал даже портьеры. Он начал глодать карнизы и плинтусы, а потом забрался на кучу зубов, орошая её слезами, чтобы угоститься виноградом с рельефа, украшавшего потолок.

Действуя с неизменной нежностью, Малгожата заставила Матея спуститься и усадила за стол, ставший для него дыбой, терзающей болью до самых костей. Лорд взглянул на жену обезумевшими от голода глазами, красными словно чума и вдвойне пустыми. Взглянул, стыдясь своих чувств.

– Всё хорошо, муж мой. Я знала, что этот день придёт.

Малгожата положила на стол руки, гладкие и покрывшиеся загаром за те дни, когда она выбивала одеяла на солнце и выпрашивала скот, ходя от порога к порогу. Растопырила пальцы на столешнице, пропитанной мясными соками.

– Женщина может распоряжаться своим телом, как ей вздумается, а госпожа владеет тем же имуществом, что и её слуги. Господин берёт в равной степени у тех и у других. Возьми мои руки и поклянись, что заменишь их.

Сначала Матей отказался, изобразил ужас от одного её предложения… Но её кисти с широко разведёнными сильными пальцами лежали перед ним, и он истекал слюной, предвкушая их вкус. Жена не сказала ни слова, но руки не убрала. Через некоторое время он принёс свой разделочный нож и, не переставая рыдать, отсёк руки у запястий.

Малгожата не плакала.

Лорд не стал есть на глазах у жены, а скорчился в углу, у подножия кучи зубов, точно побитый пёс, и обсосал все кости. Закончив, поместил их с необыкновенной нежностью в реликварий из меди и опалов, аккуратно разложив на зелёной подушечке каждую костяшку.

На некоторое время Матей насытился. Он сдержал слово и сделал жене новые, необычные руки – лорд был умным человеком до того, как его поглотил голод. Новые руки он сплёл из лозы, веток орешника, дёрена и ивы, зелёной и гибкой. Прикрепил их к багровым обрубкам кожаными ремнями и присоединил ветки к поясу тонкой, изящной цепью, обвивавшей талию жены, чтобы она по-прежнему могла свободно двигать руками. По правде говоря, двигались они странно: длинные плетёные пальцы постукивали о тарелки и циновки. И всё же Малгожата снова стала почти такой, как была, и дом на холме наконец потускнел и затих.

Но настал день, когда Матея снова одолел недуг. Он скрывал это, пока мог, а потом рухнул перед своей госпожой, и жуткий свет, порождённый голодом, рвался из его тела. Прекрасная Малгожата, черноволосая и черноглазая, подняла мужа и сказала:

– Лучше я потеряю часть тела, чем крестьяне потеряют всё. Возьми мои ступни и обещай, что заменишь их.

На этот раз лорд не спорил, сразу принёс разделочный щербатый и погнувшийся нож, познавший стольких тварей, и отсёк ступни своей жены. Как в первый раз, он не стал есть у неё на глазах, а скорчился в углу возле горы зубов и обсосал кости. Закончив, поместил их с величайшей нежностью в реликварий из серебра и малахита, аккуратно разложив пальцы на синей подушечке.

На какое-то время лорд насытился. Опять сдержал слово и сделал жене новые, необычные ступни – Матей был умным человеком до того, как его поглотил голод. Он сплёл ступни из лозы, веток орешника, дёрена душистого, зелёной и гибкой ивы. Прикрепил их к багровым обрубкам кожаными ремнями и присоединил ветки к поясу тонкой, изящной цепью, которая обвивала талию жены, чтобы она могла по-прежнему свободно двигать ногами. По правде говоря, движения были странные: длинные плетёные пальцы ног постукивали о пол и изножье кровати. Но Малгожата стала почти такой, как была, и дом на холме наконец потускнел и затих.

И снова настал день, когда Матея поглотил недуг. И опять прекрасная Малгожата, черноволосая и черноглазая, взглянула на зелёные поля и спрятала лицо в плетёных ладонях, шепча, что лучше ей утратить ещё одну часть тела, чем селянам потерять всё. Она отдала мужу голени, колени, бёдра, грудную клетку и плечи. Матей питался и светился, плакал и снова питался… Тело Малгожаты постепенно превращалось в чудной скелет из ветвей: её грудь была пустой клеткой из прутьев, а спина – деревянной лестницей. Однако за прутьями билось красное и горячее сердце, оставалась челюсть и часть прекрасного лица с двумя чёрными глазами, хотя пришлось отдать левую щёку, чтобы насытить мужа.

Однажды, когда Матея снова одолел голод, у Малгожаты не осталось ничего. Она бродила по залам в теле из ивы и орешника. Лорд сказал себе, что больше ни о чём не попросит, потому что даже он не может требовать бесконечно, и жена отдала ему столько, сколько не получал ни один мужчина на свете. Но голод бушевал в нём, и Матей впервые желал именно Малгожату. Стояла глубокая зима. Жена, от чьих чёрных волос осталась лишь грива жестких щепок, легла на стол и сказала:

– Лучше я потеряю последнее, чем буду и дальше смотреть, как мой господин разоряет свою землю. Забери моё сердце и лицо, которое когда-то было красивым, но поклянись, что заменишь их.

Горько рыдая, но не скрывая голод, Матей вытащил разделочный нож, чьё лезвие потемнело от крови женщины, и вырезал сердце своей жены, челюсть и прекрасные чёрные глаза. Ей было нечем на него смотреть, и он поглотил всё перед её плетёным телом. Закончив, лорд с величайшей нежностью поместил челюсть в реликварий из золота и гранатов, на красную подушечку.

И он сделал ей плетёное сердце и поместил в клетку из ореховых рёбер.

И он сделал ей плетёное лицо и прикрепил к ивовому черепу.

И он сделал ей плетёные глаза и вложил их в глазницы из веток.

Но её зубы он не стал класть в реликварий. Он забрался на гору из зубов и положил их на вершину, которая почти касалась потолка.

Лорд насытился, и я пробудился.

Горстка белых зубов Малгожаты спустилась в моё сердце, и я выкарабкался из пирамиды зубов, неопытный и неуверенный, как младенец. Матей таращился на меня, когда я делал первые шаги, и мои зубные копытца стучали по изразцовому полу. Я покачивался, моё зрение плыло… Но его я видел чётко, как и плетёное тело за ним.

Я увидел его, и во мне пробудился голод.