Читать книгу Крест и полумесяц - Кэтрин Полански - Страница 3

Какие звонкие названия были в этой земле! Эль-Аси, Джебель-эш-Шарки, Джедире… Название столицы – Дамаск – звучало лучшей в мире сталью. Здесь было так непохоже на Россию, хотя, когда они ехали к Дамаску, Злате казалось, что она ненадолго возвращается на родину, так похож был пейзаж на степи юга России, – и тут же в поле зрения обнаруживалась рощица пыльных олив, и сходство мгновенно пропадало.

Злата не отрывалась от окна поезда, который вез их с отцом из Бейрута в Дамаск – в Бейруте у Петра Евгеньевича тоже обнаружились дела, и пришлось задержаться на пару дней. Было очень жарко, но Злата не обращала на жару внимания: вокруг было столько всего интересного, стоит ли думать о временных неудобствах! Спасали легкие шелковые платья, которые она привезла с собой из Москвы, и еще парочку она купила в шумном гостеприимном Бейруте.

Вместе с отцом, своей горничной Дуней и Тимофеем, частенько крестившимся, они прогулялись по городу, который за его бурную историю несколько раз полностью разрушали и восстанавливали. Петр Евгеньевич сказал, что поэтому его часто называют городом-фениксом. Злата ничуть не жалела об оставленных в Москве подругах и делах, стоя на площади у дворца Гран Серай или гуляя по улице Риад ас-Сольх. Незнакомые названия звучали сладкой музыкой, и их можно было проговаривать до бесконечности, как заклинания или стихи. Так хорошо было слушать их и смотреть на незнакомый мир из-под полей новенькой соломенной шляпки.

Алимов и сам радовался новым впечатлениям, как ребенок. С папенькой было очень интересно путешествовать: он многое знал и умел увлекательно рассказывать, так что Злата могла внимать его повествованию часами. Земля вокруг нее была чужой и удивительной, и уже поэтому – прекрасной. Злата не замечала нищих на улицах Бейрута, не видела ветхих кварталов, для нее Восток был волшебной красавицей, одетой в яркие цвета, словно тропическая птица.

Дамаск показался Злате еще чудеснее Бейрута. Гора Касьюн возвышалась над городом, а город карабкался на гору, пытаясь занять собою как раскинуться как можно шире и взобраться еще выше. Пыльный, жаркий, на первый взгляд – грязно-серый, Дамаск был прекрасен. Злата не могла понять, что за чувство возникло у нее, когда она сошла на вокзале на пыльные камни перрона, и почему ей так понравился город, который она не видела еще толком, только урывками. Но в Дамаске было нечто настолько незыблемое и древнее, он вызывал такую гамму смешанных чувств, которой Злата не могла противиться – да и не хотела. Отец что-то устраивал, о чем-то договаривался, они ехали в гостиницу – а Злата смотрела и не могла насмотреться.

Гостиница оказалась роскошной, Алимов не скупился на жилье и удобства для себя и любимой дочери. Как объяснил Петр Евгеньевич, им предстояло провести здесь всего несколько дней, прежде чем они снимут дом на время своего пребывания в Дамаске. Это было гораздо разумнее, чем жить в отеле все время.

Дуня пугливо жалась к Злате: горничная была еще младше хозяйки, ей едва исполнилось пятнадцать, и наверняка она уже жалела, что отправилась с барышней в такую даль. У Дуни не было ни отца, ни матери, поэтому ее никто и не думал удерживать, а Злата не заставляла ее ехать – и все же Дуня решилась. Теперь, правда, от ее былого восторга не осталось ни следа. Ее пугали восточные люди, даже услужливый хозяин гостиницы, который вышел их встречать и прямо-таки излучал доброжелательность.

– Ох, барышня, какие же они все-таки страшные! – пробормотала Дуняша, едва они со Златой оказались одни в отведенных им комнатах.

– Кто страшный? – рассеянно переспросила Злата, разглядывая неимоверной красоты мозаику на потолке.

– Люди здесь страшные, – в который раз пожаловалась Дуня, принимаясь разбирать вещи. Привезенные из Москвы платья и шляпки смотрелись странно на фоне восточных тканей. – Смотрят так с прищуром… – Дуня передернула плечами. – И женщины у них запуганные, с ног до головы в черное закутаны… Наверное, их тут бьют.

– Не выдумывай! – рассмеялась Злата. Дуняша и вправду преувеличивала, и в Бейруте, и в Дамаске было, кажется, достаточно европейцев, и культура Востока, как объяснял ей отец, вовсе не была такой жестокой, как могла показаться со стороны. Она, конечно же, была чуждой. И все равно дикая, восторженная красота этой пыльной земли медленно забирала себе Златину душу, прокрадывалась в сердце, окутывала ароматами, гипнотизировала блеском и роскошью.

Она сама не понимала, что с ней происходит, но не противилась, впитывала впечатления, как губка.

Гостиница казалась девушке настоящим дворцом, ей вообще нравилась здешняя архитектура, легкая, летящая, как ее, Златы, собственные невесомые мысли. Нравилась яркая мозаика, полупрозрачные занавеси из таких тонких тканей, что через кольцо можно протянуть. Нравились глаза восточных женщин – Злата все пыталась поймать их взгляды во время прогулки по Бейруту и короткой поездки от вокзала до гостиницы здесь, в Дамаске, но женщины прятали глаза, хотя Злате и казалось, что на нее многие смотрят украдкой. Ее бледная кожа, не зазолотившаяся еще под жарким южным солнцем, и зеленые глаза должны были притягивать взгляды – и притягивали.

Злата подошла к открытому окну и выглянула. Окно выходило во внутренний дворик, где журчал фонтан, вода в нем была прозрачная и прохладная даже на вид. Злате захотелось спуститься, подойти к фонтану и окунуть ладони в воду, но, наверное, это не слишком разумный поступок – надо переодеться, отдохнуть… Вокруг фонтана стояли кадки с цитрусовыми, которых здесь было неимоверное множество. А плиты, которыми был вымощен двор, сами по себе казались Злате произведением искусства, хотя, конечно, ничего в них не было особенного – так, еле заметный узор на белом мраморе, со второго этажа едва видный, но угадывающийся, как угадывается сетка капилляров под кожей.

«Что такое с этим двориком, почему он меня так околдовал?» Ответа на вопрос не было, как не было ответов на множество неясных, сумрачных вопросов, которые не давали Злате покоя всегда – так уж повелось, так она себя чувствовала, хотя словами этого объяснить никому бы не смогла.

Даже отец не понял бы ее, если бы она вдруг заговорила с ним о том, что происходит в ее душе. Стоя у окна и касаясь кончиками пальцев светло-голубой полупрозрачной занавески (Злата прятала ладонь за ткань, но та просвечивала, и пальцы тоже становились нежно-голубыми), девушка пыталась в очередной раз понять сама себя – и не понимала, не могла осознать, почему ей немного сумрачно и, вместе с тем, откуда в ней столько этого светлого счастья…

Ей ведь не дальние страны, в сущности, были нужны, и не дивные мозаичные птицы и звери, и не случайные взгляды смуглых прохожих, а какой-то нездешний ветер, который заставил бы ее, наконец, получить ответ на вопрос, кто же есть она, Злата, и зачем живет на свете. В Москве все было просто и понятно, она была любимой дочерью богатого дворянина, ездила на балы, улыбалась хорошеньким офицерам и вращалась в свете, улыбалась, но ответа не было. Она читала книги, но и в книгах себя не находила, они были отдельно, а Злата – сама по себе, и не было в мире ничего, что могло бы быть с нею схоже. И она терялась от этого, пытаясь прочитать себя в строках стихов, увидеть в лицах, глядящих с портретов, ища себя даже в зеркале – но зеркало отражало глаза, волосы, кожу, но не душу. Злата считала, что такие вопросы волнуют не ее одну, и очень удивилась, когда даже лучшая подруга Верочка ее не поняла, когда она попробовала об этом с ней заговорить. Семнадцать лет – время исканий и мечтаний, и Злата искала, спрашивала, но не могла пока найти.

А в этом городе, городе у подножия горы Касьюн, может быть, и было нечто, что могло разом дать Злате ответы на все ее невысказанные вопросы, и это что-то требовалось найти. Злата отошла от окна и позволила Дуняше заняться ее прической и одеждой.

Ночи на востоке были роскошны, как гурии, о которых Злата только читала, но вполне ясно себе представляла. Ночи востока – это гурии в жемчугах, в легких покрывалах, танцующие под звон луны – круглого бубна. Сейчас луна убывала, совсем не так, как на севере, и обозначавшиеся рожки полумесяца смотрели вверх, как на верхушках мечетей.

Дуняша давно уснула, а Злате не спалось, и она сидела на подоконнике, слушая фонтан и звуки ночного города. Где-то далеко, за несколько кварталов, звонко и весело пел то ли уличный певец, то ли гуляка. Лаяли собаки. Злате казалось, что она слышит звон украшений, но это был, наверное, все тот же фонтан. Ночью, наконец, стало прохладно, завеса пыли, казалось, опала – но сейчас невозможно было отправиться гулять по темным улицам, это было сплошным безумием, даже мысли такие не должны приходить в голову. Злата вспомнила их с отцом разговоры о разбойниках и улыбнулась. Интересно, есть ли в этой стране свои Дубровские?

И воздух здесь был другой, более вкусный, что ли. Наверное, она слишком привыкла к тому, как пахнет воздух в России, и теперь ей здесь все кажется необычным, даже вдохи и выдохи превращаются в священнодействие. Злата сама себя одернула: священнодействие, придумала тоже! Все хорошо, это просто дальняя земля, ставшая вдруг близкой. Злата провела кончиками пальцев по створке окна, чтобы убедиться, что не спит и все это ей не снится. Нет, не снится, все по-настоящему, она сидит и слушает лунную ночь.

Отчего-то нахлынули воспоминания о доме и о собственной Златиной комнате. Комната у нее была очень милая, девушка могла провести здесь целый день и не заскучать. Стены были обиты штофными обоями с цветочным рисунком, все в нежно-бежевых тонах. Злата вообще любила теплые краски. А в любимом кресле у окна она проводила долгие часы с книжкой, или просто мечтая. Иногда забиралась на подоконник и, полускрытая тяжелыми бордовыми занавесями, теребя висящие на них золотые кисти, наблюдала за суетой на улице. Злате не надоедало смотреть на спешащих по своим делам служащих, торговцев, или праздношатающихся прохожих…

Тут же все по-другому, и будет так еще долго. У них с папенькой будет здесь дом, возможно, отец просто купит его, а не будет снимать, особенно если заключит желаемые контракты. И можно будет приезжать иногда. Кто знает, как сложится жизнь. Может быть, и замужество случится не так скоро, как планирует папенька. Злата знала, что отец очень хочет ей счастья, но в его понимании счастье выражалось в том, чтобы дочь удачно вышла замуж – и хотя он обещал ей замужество по любви, Злата предполагала, что надолго его терпения не хватит. Значит, нужно срочно найти себе человека по сердцу и выйти замуж, нарожать детей, быть как все… Быть как все – вот уж чего ей никогда не хотелось!

Злата не считала себя умнее всех, и лучше всех тоже не считала. Однако, она почему-то всегда была уверена, что ей уготована судьба интереснее, чем у большинства дворянских дочерей, с которыми она была знакома, или которых наблюдала, или о которых слышала. Необычная судьба – вот что она всегда чувствовала в себе, это было о ней, только она пока не знала, как это будет. Поэтому ей было так любопытно жить на свете, поэтому ее и ведьмочкой называли, а отец иногда с усмешкой именовал ундиной. Что-то такое в ней, наверное, и вправду было колдовское, потому что мужчины на Злату заглядывались, но близко подходить опасались. Мужчины не хотели себе необычной судьбы, а вместе со Златой они обрели бы ее волей или неволей, иначе просто жить бы с нею не смогли.

Женщины в ней тоже это чувствовали и поэтому не слишком любили. И хотя подруг у Златы хватало, завистниц тоже имелось немало. Причем завидовали, как она чувствовала, не столько знатности и богатству, а ее взглядам из-под пушистых черных ресниц, тонким запястьям, порывистым движениям. Это все трудно поддавалось объяснению и описанию, Злата сама не могла внятно об этом даже думать, но чувствовала, как остро чувствовала многое, что происходит с миром вокруг и с миром внутри нее.

Она вздохнула, перестала теребить занавеску и в очередной раз подумала о том, как хорошо было бы, если бы нашелся такой человек, который смог бы ее понять и принять, как она есть, абсолютно не зная, чья она дочь, есть ли у нее приданое. Потому что с другим человеком она будет несчастна, а он будет несчастен с нею, и так будет совсем неправильно, и зачем жить, если знаешь, как правильно, а делаешь наперекор? Против судьбы не пойдешь, знать бы еще, какова она, эта судьба. Злата отчего-то была уверена, что узнает суженого с первого взгляда, но как поступить, если в ближайшее время он не встретится на пути? Негоже приличной барышне из хорошей семьи долго в девках засиживаться, папенька не раз ей это повторял, и мачеха его всецело поддерживала – ну, Любови Андреевне только на руку, если Злата выйдет замуж поскорее. И как поступить – поддаться уговорам папеньки, чьему-то сватовству, вроде того же Новаковского, или искать свою звезду, ждать и упрямиться, и может, никогда не найти…

Все это призраки и миражи, иллюзии. В здешних пустынях, говорят, бывают миражи. Вот бы хоть глазком один увидеть… Злата слезла с подоконника и поняла, что длинный день сильно утомил ее. А значит, пора спать, видеть нездешние сны, чтобы утром проснуться бодрой и свежей и, наконец, прогуляться по городу, который приворожил ее, как деревенская ведунья, – непонятно зачем и без объяснения причин.