Читать книгу Девушка из Англии - Кэтрин Уэбб - Страница 5

После краткого обсуждения они поехали на военную базу в Матрахе по дороге, которая шла вокруг мыса, к западу от Маската, вместо того чтобы воспользоваться одной из лодок, хозяева которых зазывали пассажиров по всей набережной. Мэриан отвергла этот вариант, заявив о намерении ехать на машине в любом случае, что бы ни выбрали остальные. В сиянии позднего утра черты ее лица казались такими же резкими, как граница между светом и тенью. Заколки безжалостно пронизывали прическу, а голову Мэриан охватывала лента, словно для того, чтобы ни одна прядка ненароком не выбилась на свободу. Ее улыбка выглядела напряженной.

– Я не в настроении искать подъем от моря к казармам, когда мы доплывем до Матраха, – заявила она. – Боюсь, времена моих путешествий на верблюдах закончились.

– А я бы не возражала проехаться на верблюде! – воскликнула Джоан.

– Ерунда. Полковник пришлет нам «лендровер». Можешь не сомневаться, – заметил Роберт. – Тебе вовсе не обязательно ехать, если не хочешь, дорогая.

– Ну… – произнесла Мэриан, поправляя белую перчатку. – Это внесет хоть какое-то разнообразие. И мне будет приятно повидать Даниэля.

Она проговорила это не очень уверенным голосом, но Джоан так сильно ждала встречи с братом, что не обратила на это внимания. Машина, за рулем которой сидел худенький молодой оманец с колючим взглядом и нездоровым цветом лица, подъехала к ступеням представительства, и они все четверо залезли внутрь.

– Мы можем устроить морскую прогулку в другой раз, – пообещал Роберт. – На дау[52], если захочешь. Поплаваем вдоль побережья. Иногда к борту подплывают изумительные гигантские скаты и смотрят на тебя во все глаза.

– О, звучит прекрасно, – отозвалась Джоан. – Но Рори ужасно укачивает, правда?

– Увы и ах, – подтвердил тот.

На его верхней губе блестели бусинки пота, и Джоан хотелось, чтобы он их вытер. Словно заразившись его унынием, она провела рукой по своему лицу. Рори сидел ссутулив плечи и локтем опирался на дверь машины.

– С тобой все в порядке? – тихо спросила его Джоан, когда автомобиль тронулся с места. – Ты выглядишь немного… странно.

– Это все жара, – улыбнулся он. – Похоже, я никак не могу к ней привыкнуть.

– Ну, если только это, – неуверенно отозвалась Джоан и, пользуясь тем, что в автомобиле они могли не опасаться посторонних взглядов, взяла Рори за руку. – Не стесняйся говорить, если тебе плохо. Не надо ни ложной гордости, ни стремления во что бы то ни стало сохранять лицо. Или о чем там еще все время думают мужчины?

– Не сомневайся, Джоан, – пренебрежительно произнес Рори. – Я не настолько горд, чтобы не признавать своей слабости.

– Ты не слаб. Ты просто… потеешь. – Она засмеялась, а Рори вынул платок, чтобы промокнуть лицо.

Он выглядел озабоченным, и у нее появилось чувство, будто ее жених чего-то недоговаривает.

– Готова к встрече с братом? – спросил Роберт с усмешкой и посмотрел на Джоан.

Та сделала глубокий вдох и решительно кивнула.

Они осторожно ехали по лабиринту улочек небольшого города мимо домов с плоскими крышами и мечетей. Минаретов и куполов не было видно. Архитектурные излишества сводились к зубцам на некоторых крышах да видневшимся здесь и там изящным окнам, носящим название шанашилы[53], со ставнями и решетками. Потом автомобиль выехал из Маската через главные ворота. Выкрашенные белой краской, они, верно, были некогда ослепительны, но постепенно под воздействием жары и ветра заметно потускнели. Охранники держались в тени во внутренней караулке, а их винтовки были поставлены в аккуратный ряд вдоль стены. Вскоре за городскими постройками показались голые холмы. Джоан вытянула шею, чтобы посмотреть на жилище Мод Викери, но не смогла его разглядеть. Выстиранное белье было разложено для просушки прямо на скалах позади домов, и это выглядело так, словно люди просто прилегли на склоны, затем исчезли, а одежда осталась. Взгляд Джоан так и метался из стороны в сторону. Хотелось все увидеть, все запомнить. Особенно часто она смотрела вверх, на горы. Они совсем не походили на складчатые Альпы или другие европейские горы, фотографии которых она видела прежде. Здешние казались куда более замысловатыми, остроконечными и враждебными, а глубокие ложбины между склонами заполняли осыпи и огромные камни. Эти голые горы не были особенно высокими и величественными, но сам их вид производил на Джоан гнетущее впечатление. Они внушали страх. Возможно, причиной тому была внезапность, с которой их пики выросли над плоской прибрежной равниной. Вершины, казалось, сердито смотрели прямо на нее. И там воевал Даниэль – находил среди них дорогу, побеждал врагов.

Джебель-Ахдар[54] будет крепким орешком, – написал он ей в своем последнем письме, – они называют это место Зеленая Гора. Оно имеет плоское центральное плато около шести тысяч футов высотой, окруженное огромными остроконечными пиками, некоторые высотой до десяти тысяч футов, мимо которых можно пройти лишь через несколько узких ущелий. Представь себе кирпич, упавший на кусок ткани и пробивший его, – лоскуты разорванной ткани остались, окружив кирпич. Когда мы сможем пробраться вверх по ущелью между лоскутьями, которые являются идеальным местом для спрятавшихся вражеских снайперов, то окажемся у подножия чудовищного неприступного утеса высотой в милю. Бойцы имама смеются, глядя на нас с этого кирпича.

Джоан вдруг вспомнила о том, как ее брат взбирался по стене старого каменного карьера в Дербишире[55], куда они приезжали с бабушкой и дедушкой на Пасху. Влажный лоб мальчика был хмурым от напряжения, рот слегка приоткрыт, глаза смотрели только на следующий выступ скалы, за который следовало ухватиться. Пора, когда верховодила Джоан и когда он послушался бы, вели она ему спуститься, уже миновала. К тому лету ему исполнилось десять с половиной, а ей было двенадцать, и она по-прежнему была выше его. Но уже задолго до этого он стал смелым и своевольным. Сестра молча наблюдала, как мышцы на его тонких руках то растягиваются, то набухают отчетливыми бугорками, а струйка крови с разодранного колена стекает на сбившийся носок. Единственными звуками были стук падавших из-под ног камешков да тихий шорох, раздававшийся, когда ботинки брата терлись о скалу. Джоан не смела сказать ни слова, чтобы не отвлечь Даниэля и не стать виновницей его падения. А когда он, маленький и далекий, приблизился к верхнему краю карьера, кажущемуся невероятно высоким, ей пришлось закрыть глаза и притвориться, будто она находится где-то в другом месте. Грозящая ему опасность отзывалась громом у нее в ушах, и сердце замирало, как будто несчастье уже произошло. Даниэль не понимал ее страхов и, когда она попыталась взять его за руку, вырвал свою ладошку из ее цепких пальцев. «Я знал, что сумею это сделать, – сказал он. – И сделал. Если б не знал, что смогу, не стал бы и пытаться».

Автомобиль медленно взбирался в гору по извилистой дороге, поднимая пыль. По пути им пришлось объехать несколько нагруженных ослов и связанных в цепочку верблюдов, которые медленно и упорно шагали следом за изнуренного вида погонщиком. У Джоан в сумочке лежал компактный фотоаппарат, который очень хотелось достать, но ей вспомнилось слово «туристка», брошенное как обвинение, и она не решилась этого сделать. Роберт говорил, что фотографировать можно лишь из машины, так как султан не желает распространять среди подданных знания о технологиях, которые им не нужны, а потому фотографировать все равно пришлось бы через стекло. Потом она все-таки вынула камеру и сняла крышку с объектива, но к тому времени верблюды уже скрылись из виду.

– Если хочешь, Джоан, – сказал Роберт, – мы можем остановиться на самой вершине и опустить стекло, чтобы ты смогла сделать снимок. Там отличный вид на город и море. Но у тебя еще будет достаточно времени, чтобы пофотографировать.

Джоан хотела спросить, сколько именно, но ответ она знала и так. Дата их отъезда до сих пор оставалась открытой. Они потратили столько времени и сил, получая разрешение сюда приехать, что пока еще даже не думали, когда покинут эту страну. У Джоан не выходили из головы пустыня и замок Джабрин, а мысли о них были сродни чувству голода. Но сегодня она собиралась навестить брата, а все остальное могло подождать.

Матрах, представлявший собой путаницу базаров, лавок и жилых домов, был торговым центром Омана, в то время как Маскат – центром политическим. Матрах лежал на берегу изогнутой бухты, отличавшейся бóльшими размерами от той, на которой находилась столица. Роберт указал рукой на целое поле, заполненное лежащими верблюдами, – всего за несколько мгновений до того, как вонь от их помета и шерсти начала проникать внутрь машины.

– Их не пускают в город, – объяснил он. – Поэтому караваны останавливаются здесь и разгружаются.

Посреди стада верблюдов возвышалось несколько палаток, а от костров, на которых готовили пищу, поднимались столбы дыма. Водитель притормозил, и Джоан сделала несколько снимков.

– По-моему, верблюды просто замечательны, – сказала она и посмотрела на Рори, но тот лишь рассеянно улыбнулся в ответ.

– Лучше держаться от них подальше, – заметил Роберт. – Я видел след от укуса верблюда. Не самое приятное зрелище. Посмотри вон туда. Видишь широкое ущелье в горах? Это Вади-Самаил[56]. Если поехать по той дороге, попадешь прямо в пустыню, дикую и необитаемую. Если, конечно, тот ухабистый проселок можно назвать дорогой.

– Но разве слово «вади» не означает «река»? – спросила Джоан.

– Да, оно означает русло реки, но обычно сухое. Вади иногда наполняется водой, но только в определенное время года. Вади-Самаил достаточно широко, чтобы по нему можно было проехать, даже во время разлива, – пояснил он. – Кстати, там есть несколько деревень.

Джоан уставилась на зияющую брешь в скалах, страстно желая увидеть пустыню, находящуюся в ее дальнем конце.

Генеральный штаб вооруженных сил султана находился в Бейт-аль-Фаладже, то есть «доме у арыка», примерно в миле от берега. Это был большой, хорошо укрепленный форт, огороженный колючей проволокой. Над ним возвышались беленые стены древнего замка, на башне которого развевался алый флаг Омана. Внутри комплекса стояли длинные офицерские палатки, низкие глинобитные казармы для рядовых, несколько отдельных домов для старших командиров и огромный пыльный шатер, на который Роберт указал как на офицерскую столовую. Через приоткрытые окна машины в кабину сразу проникли запахи выжженной солнцем земли и волна тепла – в лагере, похоже, было на несколько градусов жарче, чем за его пределами. За проволокой тянулась короткая взлетно-посадочная полоса, у которой стояли два самолета модели «пионер»[57]. По всему было видно, что они давно не летали: их окна казались матовыми от пыли. Джоан заерзала, когда автомобиль подъехал к парковке на территории комплекса. Она вглядывалась в лица оказавшихся поблизости военных, высматривая Даниэля в надежде, что он услыхал звук подъехавшего автомобиля и вышел их встретить. Джоан узнала бы его сразу и с любого расстояния – способность, отточенная долгими часами, проведенными у окна во время войны, еще девочкой. Она поджидала, когда брат вернется из школы, вернется со встречи скаутов, вернется от друга. И тут она ощутила фантомные запахи, врезавшиеся ей в память с детства. Вот мать жарит печень с беконом. Вот делает рулет с вареньем. Вот из гостиной повеяло запахом пыли, забившейся в складки штор. Вот запахло лосьоном отца, которым тот пользуется после бритья, этот аромат еще надолго сохранится в коридоре после того, как он уйдет. Когда в доме остались только Олив и Джоан, их жилье стало казаться слишком пустым и в то же время слишком тесным. Джоан всегда высматривала, не возвращается ли Даниэль, и при этом испытывала страстное нетерпение и тревогу.

Война стала главным событием детства – и у нее, и у брата. Правда, в отличие от большинства одноклассников, их отец оставался с ними, что по тем временам было настоящей роскошью. Плохое зрение и бронхиальная астма освободили его от призыва, и вместо армии он вступил в Национальную гвардию[58]. Джоан и Даниэль завели много новых друзей, когда в Бедфорд хлынула волна эвакуированных с юго-востока. Однажды, когда они с товарищами собирали чернику, над ними пронесся немецкий бомбардировщик – всего один самолет, который Даниэль сразу же опознал. Он даже бросил в него камень. Джоан расплакалась. Позже она услышала, что летчик обстрелял группу ни в чем не повинных работников фермы. В июле 1942 года, когда свежим летним утром поблизости разорвались четыре осколочно-фугасные бомбы, Джоан, которой тогда исполнилось десять, еще несколько часов после отбоя тревоги пряталась под кухонным столом вместе с матерью. Они были напуганы так сильно, что не могли шевельнуться. Парализованные мыслью о пожаре, рухнувших стенах и удушающем дыме, Джоан и Олив, казалось, ощущали запах собственного страха. Когда они наконец решились вылезти, то тут же привели Даниэля домой, хотя рядом с его школой бомбы не падали. Но мальчик сразу убежал смотреть на воронки, разрушенные дома и облака дыма. Он и его друзья собирали осколки бомб с тем же рвением, с которым до войны коллекционировали сигаретные карточки[59]. Джоан в течение трех дней вела себя как немая. В день победы она расплакалась и на устроенном на их улице торжестве услышала, как мать говорит соседке: «Нервы у бедной Джоан совсем сдали». После этого девочка старалась держаться смелее. Но Джоан прекрасно помнила, как Олив нежно обнимала ее, когда она не могла уснуть, и принималась ее баюкать, если она просыпалась от какого-нибудь ночного кошмара.

Большинство военных, которых Джоан увидела в Бейт-аль-Фаладже, выйдя из машины, были явно не британцами. Жара стояла ужасная. Мэриан принялась обмахивать лицо рукой в тщетной попытке хоть чуточку охладиться, и даже Джоан начала потеть. Вокруг них вились мухи, и они попробовали укрыться от них, перейдя под навес рядом с замком, где, собственно, и протекал так называемый фаладж – один из древних, обрамленных камнем потоков, стекающих от горных родников. Такие имелись в каждом селе и городе, служа источником драгоценной чистой воды. Там их встретил обходительный, любезный мужчина лет сорока, одетый в некое подобие британской тропической формы – рубашку цвета хаки с расстегнутым воротом, мешковатые шорты и куфию[60], чтобы защититься от солнца. Рукава рубашки были закатаны, а на босых ногах красовались кожаные сандалии в оманском стиле, с открытой пяткой. Его отличали широкий лоб, ямочка на женственном подбородке и спокойный взгляд голубых глаз.

– Здравствуйте, мистер Гибсон, – сказал он, пожимая руку Роберту. – Я получил ваше сообщение. Как дела?

– Благодарю, полковник, очень хорошо. С моей женой вы, кажется, уже встречались?

– Рад снова видеть вас, миссис Гибсон. Как поживаете?

– Изнемогаю от зноя, полковник. Изнемогаю от зноя, – ответила Мэриан хрустально-звонким голосом.

– Да, конечно. – Сингер прищурился на стоящее в зените солнце; у их ног не было тени. – Бешеные псы и англичане[61], да? Добро пожаловать в Бейт аль-Фаладж, по моим прикидкам самое раскаленное место в этой жаркой стране.

– Познакомьтесь, это Джоан Сибрук и ее жених Рори Коул, – представил своих спутников Роберт.

Джоан рассеянно пожала руку полковнику, стараясь украдкой поглядывать мимо него, высматривая Даниэля.

– Сестра лейтенанта Сибрука! Вы в конце концов приехали!

– Да, так и есть, – отозвалась Джоан.

Полковник Сингер улыбнулся. Он, похоже, не обратил внимания на то, что девушка с ним не слишком вежлива.

– Он все утро ходит сам не свой, ждет вас. Вон там его палатка, третья справа. Пожалуй, вам лучше сходить за ним, а потом зайдете в мой офис, хорошо? А я велю принести нам кофе… Вы, конечно, пойдете с ней? – добавил он, обращаясь к Рори, который в ответ лишь вяло кивнул.

– Ступай, ступай, Джоан. Ты все равно не успокоишься, пока его не увидишь, – сказал Роберт.

Джоан с чувством благодарности направилась в сторону палатки, а Рори поплелся сзади, отставая на полшага.

Но прежде чем они дошли до нее, Рори коснулся руки Джоан, словно желая ее остановить. Она взглянула на него с удивлением:

– В чем дело?

– Джоан… Я понимаю, он твой брат, но и я знаю его много лет. Просто… Постарайся не… – Он запнулся, явно смущенный, ища подходящего слова.

– Постараться не делать чего? – спросила Джоан, немного сбитая с толку. – Смущать его? Ты хотел сказать это?

– Не набрасываться на него.

– Что ж, я постараюсь взять себя в руки. Но вообще-то, он мой младший брат, Рори.

– Знаю, Джоан. Не сердись. Я просто имею в виду… Помни, где мы находимся. Он на службе, вот все, что мне хотелось сказать.

Рори робко посмотрел на нее. Уязвленная, Джоан в свою очередь взглянула на жениха, пытаясь понять, чего тот недоговаривает.

– Я, право, не понимаю, почему ты считаешь, что должен… – Она умолкла, потому что из палатки вдруг вышел молодой офицер, стройный и черноволосый.

– Может, вы оба хотя бы на пять минут прекратите молоть чепуху и поздороваетесь со мной? Или вы приехали не затем, чтобы со мной повидаться?

– Дэн! – воскликнула Джоан и, вопреки всему, обняла брата, прикасаясь к жестким буграм мышц на его груди и спине, вдыхая его неповторимый аромат, едва пробивающийся сквозь армейские запахи мыла, носков, холщовой палатки и машинного масла.

Даниэль казался одновременно знакомым и чужим. При встречах ей всегда представлялось, что к ней сейчас выбежит прежний мальчуган, кожа да кости. Она любила мысленно возвращаться в то давнее время, когда она была выше его, сильнее. Джоан уткнулась носом в его воротник и сделала глубокий вдох. Все чувства, которые он когда-либо вызывал, разом возникли в ней – гнев, страх, восхищение, удивление… Вспомнились все нюансы их отношений, в основе которых лежало одно простое чувство – ее любовь. На секунду она снова оказалась дома. Вернулась в домашний мир, существовавший много лет назад, когда они были маленькими и у мамы было больше света в глазах, а отец был тем солнцем, вокруг которого вращались члены его семьи. Все, что ей требовалось в жизни, было заключено в этом ничем не примечательном домашнем мирке… Потом счастливый миг детских воспоминаний миновал, оставив грызущую тоску обо всем потерянном с тех пор, как она выросла.

Через пару секунд Джоан отстранилась от Даниэля – на тот случай, если объятие вышло слишком пылким, – но тот широко улыбался. Яркое оманское солнце било ему в глаза, и за черными ресницами брата Джоан видела серо-голубые вспышки. Лучи света отбрасывали косые тени под скулами, отчего лицо выглядело изможденным. Щеки словно выстругали топором, лишив плоти, и все равно юноша оставался красивым. У Даниэля был не совсем правильный прикус, отчего он улыбался чуть криво: его правая щека всегда поднималась выше левой, и носогубная складка на ней оказывалась более глубокой. Но и это ему тоже шло.

– Боже, как странно видеть вас обоих! Видеть здесь, где вам, в сущности, не место, – проговорил Даниэль. Они с Рори крепко обнялись и похлопали друг друга по плечу. – Как поживаешь, Тапи? Надеюсь, присматриваешь за моей сестрой?

– Разумеется. Правда, она не очень в этом нуждалась. Скорее, дело обстоит наоборот, – признался Рори. – Значит, я для тебя все еще Тапи? Знаешь, ты единственный, кто еще помнит это прозвище. Все остальные разъехались кто куда.

В его словах прозвучал оттенок обиды.

– Тебе его дал я, и ты будешь его носить, пока я жив. Так что не сопротивляйся, просто прими это как данность, – проговорил Даниэль. Прозвище осталось с той поры, когда они учились в одном классе. Все, что знала Джоан, – это что оно служит сокращением слова «тапиока»[62], но ни один из них не желал рассказать о его происхождении более подробно. – Ты останешься на обед? А не прогуляться ли нам сначала? Может, найдем какую-нибудь тень… В палатке сейчас жарче, чем в аду.

– Хорошо, но сперва ты должен пойти поздороваться с дядей Бобби и Мэриан, они в форте, разговаривают с полковником Сингером.

– Ты все еще называешь его «дядя Бобби», Джоан? – весело спросил Даниэль.

– Вообще-то, он до сих пор называет меня «малышка Джоан».

– Интересно почему?

Офис полковника Сингера находился в одном из верхних помещений замка. Потолочные вентиляторы вели неравную борьбу с жарой. Мух здесь, казалось, было еще больше, чем на улице, и они тут же принялись виться над подносом с кофе глясе и финиками, который принес молодой солдат.

– Угощайтесь, – предложил полковник. – Если, конечно, вас еще не воротит от фиников.

– У меня они больше не перевариваются, – пожаловалась Мэриан. – Я их раньше любила, но даже самый лучший продукт нельзя есть бесконечно. Так что я выписала из дома печенье «рич-ти»[63].

Джоан вдруг поняла, насколько ненавистна для Мариан жизнь в Омане. Далее речь зашла о войне и повстанцах, которые продолжали игнорировать власть султана, подчиняясь имаму Галибу, засевшему в своей твердыне под названием Джебель-Ахдар, Зеленая Гора. Шейх горных племен по имени Сулейман бен-Химьяр сохранял верность имаму, горы изобиловали пещерами, в которых боевики могли прятаться, а центральное плато было усеяно деревнями, где мятежники получали еду и кров. Кроме того, там пролегало множество караванных троп, используемых для контрабанды оружия.

– Объясните мне, ради всего святого, почему это место называют Зеленой Горой? По-моему, я никогда не видел мест менее зеленых, чем здешние, – поинтересовался Рори.

– Ну, может, потому, что эти горы зеленые по сравнению с пустыней, но мне говорили, что там, наверху, действительно совсем другой мир, – пояснил полковник. – Мне пока не доводилось подняться туда и посмотреть самому. Собственно, это не удавалось еще ни одному европейцу. Но на верхнем плато прохладнее и влажнее… Там выращивают фрукты и зерновые культуры, которых нет здесь. У них даже есть сады.

– С травой? – мечтательно спросила Мэриан.

– С травой, миссис Гибсон, – ответил полковник, подтверждая свои слова кивком.

– И нам нужно как-то выкурить этих типов из их рая, – посетовал Даниэль.

– Но… я читала, что девятьсот лет назад эти горы успешно взяли штурмом персы, – сказала Джоан.

– Именно так. Мы надеемся оказаться следующими после них. Недавно мы нашли путь, по которому можно взобраться на плато, используя те ступеньки, которые они вырубили в скалах с восточной стороны, – похвастался Даниэль. Он произнес это спокойным тоном, но его глаза при этом загорелись решительным огнем, который Джоан хорошо помнила. «Я знал, что сумею это сделать, и сделал». – Это довольно крутой подъем, и, заметьте, они станут забрасывать нас сверху гранатами. И нет никакой воды. Нам придется везти ее с собой на ишаках, да и те не везде пройдут…

– Персидские лестницы все еще там? Ох, мне бы так хотелось их увидеть! – простонала Джоан.

– Вы, я слышал, археолог? – спросил полковник. Он посмотрел на нее пристально, однако довольно доброжелательно. Джоан обратила внимание, что он редко моргает. – Ну, мисс Сибрук, мне жаль вас разочаровывать, но вы не могли выбрать худшего времени для занятия археологией в этих местах.

– Но если мятежники забрались на Джебель-Ахдар и там спрятались, они не могут сильно беспокоить вас здесь, правда? – предположила девушка.

Даниэль скептически рассмеялся.

– Джоан, они нас не беспокоят, они с нами воюют, – отрезал он, покачав головой. – Не будь смешной.

Получив такую отповедь, Джоан откинулась на спинку кресла. Полковник налил ей кофе.

– Уверен, здесь все же есть достопримечательности, которые можно увидеть, чтобы сделать ваше посещение Омана интересным, – заметил он. – И конечно, тут прекрасные морские купания. Но вы должны знать, что султан принимает все связанное с его страной очень близко к сердцу, мисс Сибрук. Исследователи, наблюдатели, туристы и журналисты здесь нежелательны.

– Точно так же, как школы, дороги и больницы, – добавил Даниэль.

– Но султану должна быть известна причина нашего визита? Дядя Бобби, ты не упомянул об этом, когда обращался за разрешением на въезд в страну? – спросила Джоан.

Роберт поерзал своим массивным телом на жестком стуле. Вид у него был смущенный.

– Я же писал в письме, чтобы ты не строила планов на этот счет, Джоан. Если б я упомянул, что ты хочешь производить раскопки, тебя бы никогда сюда не пустили. Ты в этой стране исключительно как мой друг и член семьи офицера, проходящего здесь службу.

– Но в этот раз вести какие-либо раскопки, конечно, не удастся. Прежде надо все как следует спланировать. Потребуются целая археологическая партия и всевозможное снаряжение. Я надеюсь, что мы сможем куда-то выехать, произвести археологическую разведку, что-то зарисовать… Возможно, если бы я сумела поделиться с султаном своими планами… – Она замолчала, увидев, как полковник покачал головой.

– Об этом не может быть и речи. Помимо всего прочего, единственная дорога, ведущая во внутренние районы страны, усеяна минами. Мы поставили вдоль нее посты аскари[64], верных султану местных солдат, но всякий раз, когда мы ее разминируем, повстанцы в темноте спускаются с гор и закладывают новые фугасы. В данный момент это наша главная головная боль, потому что на них мы теряем слишком много людей и транспортных средств.

– О, – произнесла Джоан.

– По правде говоря, вам вообще не следовало сюда приезжать, мисс Сибрук. Нам пришлось сочинить целую историю для других офицеров и представить все так, будто ваша встреча с братом просто счастливое совпадение и вы тут совсем по другому делу. Иначе все захотят, чтобы им позволили пригласить жен и возлюбленных. Любая ваша поездка во внутренние районы не только незаконна, но и была бы чистым безумием. – (Во время продолжительной паузы, последовавшей за словами полковника, Роберт откашлялся, но ничего не сказал. Из соседней комнаты доносились звуки напряженного телефонного разговора на арабском языке.) – Насколько я понимаю, вас больше всего интересует замок Джабрин, верно? – продолжил полковник Сингер; Джоан кивнула, и у нее затеплилась надежда. – Что ж, он действительно примечателен. Очень красивые потолки. Очень красочные, – добавил он.

Джоан уставилась на него в немом испуге.

Вскоре после этого разговора они все вместе пообедали в офицерской столовой. В ней царила духота, хотя несколько боковых полотнищ были приподняты, чтобы внутрь мог проникать ветерок. Но тот оставался лежать у порога, словно измученный жарой пес, и воздух в шатре был неподвижен. Джоан закатала рукава так высоко, как могла, и старалась не поддаваться искушению почесать потную голову.

– Вы бы приехали сюда в июле, – проворчал Даниэль. – Вот когда настоящее пекло. Сейчас по сравнению с летом просто прохладно. У нас здесь было около пятидесяти британских солдат, и сорок пять из них получили тепловой удар, в том числе я. Двое от него умерли.

В то время как большинство солдат были местными, многие офицеры, особенно старшие, были англичанами – добровольцами, служившими по контракту, или откомандированными из регулярной армии, чтобы помочь султану преодолеть нынешний кризис. Они казались чрезвычайно высокими и до странного бледными в сравнении с оманцами, несмотря на загар. У многих из них на лице виднелись следы солнечных ожогов, выгоревшие волосы приобрели золотистый оттенок, затылки были багровыми, красными и коричневыми, а от потных тел исходил всепроникающий запах, который Джоан вовсе не казался неприятным. Девушка молча ждала, когда подадут еду. Она притихла после поражения, и на сердце лежала тяжесть. Правила пребывания в Маскате и война не стали новостью, но до сих пор как-то верилось, что подобные препятствия ей не преграда и побывать в Джабрине все-таки удастся. И в пустыне тоже. Но слова полковника Сингера и его тон отняли всякую надежду.

Она бросила взгляд на дальний конец стола, где полковник увлеченно обсуждал что-то с Робертом и другим старшим офицером. Сингер не был рослым или внушительным, но все равно производил грозное впечатление. О том, чтобы ему не подчиниться, не могло быть и речи.

– Сингер крепкий орешек, – подтвердил Даниэль, когда сестра завела о нем разговор. – Именно такой человек нужен, чтобы здесь командовать. Не смотри так мрачно, Джоан. Я полагал, ты приехала ко мне. А теперь начинаю думать, будто ты воспользовалась этим предлогом, чтобы увидеть тот замок, – шутливо произнес он.

– Конечно я приехала к тебе, – грустно сказала Джоан.

Между тем на столе появились дымящиеся тарелки с жареной рыбой и с пряным рагу из лангустов. На других блюдах высились горы ароматного риса и лепешек.

– Право, выглядит аппетитно, – сказал Рори.

– Да, здесь нет недостатка в хорошей еде. Хотя, когда я в последний раз обедал у Роберта и Мэриан, все обстояло иначе.

– Джабрин, этот замок, который я хочу… который мы хотим посмотреть… Крепость Джабрин… – пробормотала Джоан. – Не думала, что там успели побывать другие европейцы. Мне это место представлялось заброшенным и… нетронутым. А полковник Сингер только что упомянул о нем в разговоре так, будто недавно заскочил туда между делом, чтобы убить время.

– Позволь, это ведь рядом с Низвой, да? Там размещен один из гарнизонов, прикрывающих ключевые позиции у подножия гор. Конечно он туда ездил. Он побывал почти везде. Это его работа, Джоан. Мы пытаемся остановить повстанцев, закладывающих мины, и перекрыть все пути доставки в горы необходимого им снаряжения. Там нет никакой возможности проехать на автомобиле, и, надеюсь, скоро мы будем перехватывать всех ослов. Так что бунтовщикам останется лишь посылать женщин.

– Почему женщин? – спросил Рори.

– Нам не разрешено их останавливать, а тем более досматривать. Повстанцы якобы не делают этого тоже, – пожал плечами Даниэль и усмехнулся. – Это, конечно, бессовестная ложь, но каждая война ведется по своим правилам. После мин наша самая большая проблема – это вода. Ее нет. Мы едва не изжариваемся, взбираясь на скалы, а всю питьевую воду нам приходиться нести на себе. Мы пробовали возить ее на мулах, связанных цепочкой, один за другим, но и они не могут идти в гору, когда тропа становится слишком крутой. До меня доходили слухи, что наши пытаются приручать диких козлов, чтобы возить на них бочонки. – Он замолчал и улыбнулся сестре. – Встряхнись, Джоани. Нет смысла стучать в запертую дверь. Как сказал Сингер, тебе вообще повезло, что ты добралась хотя бы сюда.

В голосе Даниэля звучало легкое раздражение, и Джоан понимала, что виной тому ее ребяческая досада. Он часто вынуждал ее чувствовать себя младшей. Какое-то время девушка ела молча, пока Рори и Даниэль говорили о старых друзьях и о том, чем занимаются на работе. Было странно слышать рассказы Рори о работе в аукционных залах вперемешку с повествованиями брата о разведывательном патрулировании, воздушной поддержке и нападениях из засад. Рори явно слегка завидовал суровой, полной опасностей службе Даниэля и стремился дать понять бывшему однокашнику, что дело, которым занимается он, также требует знаний и организаторского таланта.

Они то и дело весело поддразнивали друг друга, а Джоан слушала их и чувствовала себя лишней, все глубже погружаясь в омут тихой печали, не оставлявшей ее со дня встречи с Мод Викери. Она уже решила, что сейчас не время мучить Даниэля неприятными вопросами, хотя понимала: в какой-то момент сделать это придется. Ей не хотелось испортить их первую встречу, и девушка чувствовала, что для задуманного ей необходимо собраться с мыслями. Через некоторое время молодые люди, похоже, заметили молчаливость Джоан. Рори мягко толкнул ее плечом и протянул ей лепешку, а Даниэль спросил:

– А как себя чувствовала мама, когда ты уезжала?

Вопрос заставил сердце Джоан сжаться. Она подняла глаза от тарелки, пытаясь прочесть по лицу брата, что он имеет в виду. За его вопросом явно что-то скрывалось. Все то же раздражение, но и еще что-то. Может, чувство вины? Наверное, за то, что он так надолго уехал, или за то, что лишь теперь решился спросить о матери. Джоан задумалась над ответом.

– Все так же. Возможно, чуть лучше. Она бодрится. – Последовало неловкое молчание двух смущенных людей, встревоженных ситуацией, но неспособных найти выход. – Не знаю, что сказать, Дэн. Она по тебе ужасно скучает.

– Вот как? – спросил он бесцветным голосом.

– Еще бы! – решительно заявила Джоан. Слова, копившиеся так долго, словно вылетели сами собой. – Она не понимает, почему ты не приезжаешь домой, чтобы ее навестить. И… я тоже.

– Она так говорит, да?

– Да! Ну, возможно, не именно этими словами… Но это и так ясно.

– Ты всегда видишь только то, что хочешь, Джоан.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

– Спокойно, старик, – тихо проговорил Рори.

Даниэль посмотрел вдаль и провел рукой по подбородку. Они долго молчали. Потом Даниэль протянул руку и сжал ладонь Джоан.

– Знаю, ты думаешь, я… бросил вас, чтобы заниматься всем этим, – сказал он. – Но у меня тут есть работа, и мне нужно ее выполнять.

– Тебе полагается отпуск, ведь так? Все солдаты получают отпуск. Ты не умрешь, если приедешь домой и навестишь ее. Ты не знаешь, каково сидеть с ней дома и слышать, как она все время… рыдает.

– Нет, – вздохнул Даниэль. – Не знаю. Но могу себе представить.

– Все изменилось после смерти отца. Мне… тоже хочется уехать. Двигаться дальше по жизни. Но как я могу?

– Конечно все изменилось, – тихо сказал Даниэль. – И никогда не станет прежним. Такова жизнь.

– Так ты приедешь повидаться с ней? Во время своего следующего отпуска. Пообещай, Дэн. – Она уставилась в светло-серые, почти серебристые глаза брата, так непохожие на ее собственные, и попыталась удержать их взгляд. Он никогда не мог ей лгать, и она видела его нежелание отвечать, но не понимала причины.

– Обещаю попробовать выбраться, – пробормотал он наконец.

Что-то произошло между Даниэлем и матерью, пока он был дома во время своего последнего отпуска, полученного по семейным обстоятельствам. Джоан понятия не имела, что именно было сказано. У нее даже не было предположений на этот счет, хотя в тоскливые первые дни после смерти отца все казалось непонятным и зыбким. Между ними троими то и дело вырастала стена, пусть даже совсем ненадолго. Чувство отчужденности могли вызвать неверно понятый взгляд, действие, воспоминание о чем-то, что остальные забыли или запомнили по-иному. Они искали друг в друге сочувствия, силы и уверенности, но почему-то не находили, и это разочарование, наряду с горем и страхом, отравляло воздух, которым они дышали. Незадолго до отъезда Даниэля Джоан столкнулась с ним, когда тот выходил из комнаты матери с суровым лицом и крепко стиснутыми зубами. И, как ни странно, в его глазах она увидела блеск невыплаканных слез. Даниэль никогда не плакал. У могилы отца боль читалась на его лице, он выглядел старше своих лет, но не плакал. Брат оттолкнул ее, не сказав ни слова, а Олив сидела на постели, в стеганой тужурке, в окружении открыток с соболезнованиями и влажных носовых платков, и выглядела бледной и потрясенной. Но бледной и потрясенной она выглядела с того самого ужасного и горестного момента, как умер ее муж, и, когда Джоан спросила, что случилось, Олив лишь покачала головой и продолжала хранить молчание. Даниэль уехал еще до конца отпуска, что заставило Джоан расплакаться. Потом он не приехал домой в следующий отпуск, и, что бы ни говорила Джоан, Олив упорно не желала обсуждать эту тему.

Прежде чем они выехали обратно в Маскат, Даниэль показал им свою палатку, небольшую и тщательно прибранную. В ней были кровать, сундук, стол со стулом, шкаф и несколько полок. Все практичное и невзрачное. Джоан взяла в руки его красный берет и провела пальцами по серебряному значку вооруженных сил султана с двумя скрещенными ханджарами. Вид его карабина, пистолета и коробок с патронами заставил Джоан задрожать. Они выглядели слишком реально. Девушка до сих пор не сумела привыкнуть к мысли, что ее маленький братик имеет дело с орудиями убийства. В последние шесть лет он служил в нескольких горячих точках, но она все равно не в силах была представить себе, что он может лишить кого-то жизни.

– А что, если мятежники спустятся с гор? Разве вам не понадобится более надежное укрытие, чем обнесенные колючей проволокой палатки? Основательные каменные укрепления? – спросил Рори.

– Да, наверное. Но дело в том, что у султана не так много денег и мы нуждаемся в людях и технике больше, чем в хорошем жилье, – пояснил Даниэль. Джоан осмотрела палатку и не нашла в ней ничего напоминающего о доме. Ни единой фотографии. – Могло быть и хуже. По крайней мере, я живу внутри форта. Бунгало полковника Сингера находится за колючей проволокой, снаружи, на другой стороне вади. У нас несколько недель назад был ужасный ливень, и вади превратилось в бурлящий поток. Полковник застрял там на два дня. Незадолго до этого он перевез туда жену, так в бунгало, когда он въехал, не было даже канализации. Просто в углу спальни стояла параша.

– Ах, бедная миссис Сингер! Кстати, раз уж об этом зашла речь, где у вас тут удобства? – спросила Джоан.

– Хочешь их посетить? Тут рядом есть кабинки с биотуалетами, но не советую ими пользоваться. Там воняет. Впрочем, скорпионов это не отпугивает. Так что лучше войти в замок и повернуть направо. Пойдем покажу.

– Не беспокойся, найду. Похоже, меня туда приведет запах.

Джоан подошла к ослепительно-белому замку, когда подувший горячий ветер взвихрил пыль у ее ног. Он не освежал, но его дуновение было лучше, чем ничего, и она глубоко вдохнула, наполняя легкие воздухом. Позади нее высилась Зеленая Гора. Она казалась настороженной и зловещей. Джоан ничего не понимала в телескопах, биноклях и расстояниях. Она просто вообразила, что через разделяющие их сотни миль за ней, может быть, наблюдает враг, готовый ее убить. По коже между лопатками пробежал холодок, но, когда она обернулась, черная тень горы вместе с ее ущельями и обрывистыми склонами показалась невероятно далекой, и Джоан мысленно посмеялась над своим страхом. И тут она вдруг поняла: ей интересно узнать, что она почувствует, если неприступная, пугающая гора станет ближе. Это было все равно что бросить вызов. «Я знала, что сумею это сделать, и сделала». Она откинула эту мысль, словно слыша упрек Даниэля в том, что ведет себя по-детски. Но она все равно помахала горе – и не просто пальчиками, а всей рукой, сделав широкий взмах. Не могла удержаться. Джоан поступала так всегда, с самого детства, и так же вел себя ее отец. Каждый раз, когда они забирались на высокий холм или когда перед ними открывался величественный вид, полагалось помахать кому-то, кто мог оказаться в распростершейся перед ними опаловой переливчатой дали. Требовалось установить связь с окружающим миром и живущими в нем людьми. А если мамы и брата не было с ними, они становились лицом к дому и махали им. «Мы махали вам с вершины холма – вы нас видели?»

Затем она вернулась к палатке Даниэля. Роберт и Мэриан стояли у машины, и Роберт, когда ее увидел, постучал по часам. Джоан кивнула и указала в сторону палатки, но, приблизившись к ней, заколебалась. Она слышала доносящиеся изнутри голоса Рори и Даниэля, но те не болтали, не подшучивали друг над дружкой и даже не вели серьезную беседу. Они спорили напряженным шепотом, и хотя она не могла разобрать слов, все они произносились с особым напором. В темноте палатки, после яркого света снаружи, их лица были так же неразличимы. Потом Джоан увидела, как Рори запустил пальцы в волосы, а Даниэль, вытянув руки по швам, двинулся к ее жениху, словно готовясь задать ему взбучку. Увидев это, Джоан еще больше замедлила шаг. Она никогда не замечала, чтобы они ссорились за все двенадцать лет дружбы, и понятия не имела, чтó между ними могло произойти сейчас. Рори снова начал что-то говорить, но Даниэль резко его оборвал. Они оба замолчали, и Джоан прошла расстояние, остававшееся до палатки, стараясь производить как можно больше шума.

– Дэн, боюсь, нам пора ехать, – объявила она еще до того, как успела войти.

Рори отвернулся и принялся изучать предметы на письменном столе Даниэля, как будто там лежало нечто чрезвычайно интересное. Даниэль моргнул. Его лицо казалось неестественно застывшим. Затем он посмотрел на нее сверху вниз и криво усмехнулся:

– Ты права, сестренка.

– У вас… все в порядке? – спросила она.

Рори повернулся со странным выражением. На его лице играла слабая улыбка, в глазах читалась какая-то напряженность. Он подошел к выходу и протянул руку Джоан.

– Ну разумеется, – произнес Даниэль.

Джоан взяла Рори под руку и испытующе на него посмотрела. Казалось, он снова расслабился, и она засомневалась, правильно ли истолковала то, что видела. Они втроем пошли к машине, а потом договорились о том, что в конце недели полковник Сингер, Даниэль и несколько других офицеров приедут обедать в Маскат.

Когда автомобиль доставил их к крыльцу представительства, Джоан увидела во дворе фигуру человека, наблюдавшего за входом из тени здания таможни по соседству. Она сразу же узнала раба Мод, Абдуллу. Тот стоял неподвижно и прямо, как столб, не подавая ей никаких знаков, хотя глаза его следили за каждым ее движением.

– Кто это? – спросил Рори, проследив за взглядом Джоан.

– Это слуга Мод Викери. Иди без меня. Пойду узнаю, чего он хочет.

Джоан подошла к ждавшему ее старику. Они стояли под высящимся над ними флагштоком, на котором слабый ветерок полоскал Юнион Джек и рябил его поверхность, словно водную гладь.

– Здравствуйте, Абдулла. Салям алейкум, – приветствовала его Джоан, используя два из трех арабских слов, которые знала.

– Ва-алейкум ас-салям, мэм-сагиб, – ответил Абдулла тонким голосом, прежде чем перейти на безупречный английский. – Госпожа желает, чтобы вы еще раз ее посетили, если это возможно, – доложил он.

– Я… разумеется, приду. Конечно, если она меня приглашает, – растерялась Джоан.

– Она приглашает, – подтвердил Абдулла и повернулся, как будто чтобы уйти.

– Подождите, пожалуйста, когда мне прийти?

– Когда вам угодно, мэм-сагиб, – склонил он седую голову.

– Тогда завтра? Я приду завтра.

– Иншаллах[65], пусть будет так.

– Абдулла, я хотела сказать… Мисс Викери сказала мне о вашем… положении. Знаете, вам стоит только дотронуться до этого флагштока, чтобы стать свободным. Любой раб может это сделать. Это правило… юридически обязывающее, – произнесла она нерешительно.

Глаза старика пробежали по всей длине белого столба и прищурились, когда он смотрел на флаг на фоне сияющего неба. Затем он снова посмотрел на Джоан, и ей показалось, что она увидела на его лице мимолетную улыбку, когда он повернулся и зашагал прочь.

К ночи лодки, которыми кишели воды гавани, стали почти невидимыми черточками на ее поверхности – серебристыми и подвижными. Они то зажигались, то снова исчезали из поля зрения, когда блуждающие городские огни ненадолго выхватывали их из темноты. В гавани, невидимый за крепостными стенами форта, стоял на якоре фрегат военно-морских сил. Его командир и другие офицеры сидели в комнатах у Роберта, пили с ним виски, курили сигары и разговаривали о вещах, которые не касались туристов. Время от времени через стенку доносился громкий мужской смех. Джоан стояла на нижней галерее, недалеко от берега бухты, на котором располагалось представительство. Она облокотилась на низкие перила и слушала нежный плеск моря. Лишенные огней громоздкие очертания Джалали, этого форта-тюрьмы, смутно вырисовывались на фоне неба. Тяжесть разливалась по всему телу, однако, несмотря на усталость, она ощутила сильное волнение. Сначала она думала, что это из-за приглашения к Мод Викери. Джоан действительно чувствовала возбуждение, и ей даже почти удалось забыть разочарование, вызванное тем, что полковник Сингер побывал в недоступном для нее замке Джабрин. Но что действительно не давало ее мыслям покоя, так это спор между Рори и Даниэлем, которому она стала невольной свидетельницей. Джоан была уверена, что ей это не почудилось. Она перебирала в уме все новые и новые вероятные причины их стычки, глядя, как на прозрачной ткани неба восходит луна, похожая на зловещее грязное пятно, как набегают на берег едва заметные волны, как появляются и исчезают лодки. Наконец она вернулась в здание и поднялась на верхний этаж.

Хотя в коридорах было пусто и тихо, Джоан била нервная дрожь, и, даже дойдя до верхней ступеньки, она продолжала колебаться. Ей следовало подождать до утра. Было бы совсем некстати, если бы кто-нибудь застал ее в этот час идущей в комнату Рори. Но она не хотела ждать до утра, зная, что не уснет, пока не поговорит с ним. Она словно тень пробралась к его двери, тихонько постучала и проскользнула внутрь, прежде чем услышала ответ, потому что напугать жениха было лучше, чем оказаться застуканной на месте преступления. Она сперва подумала, что он спит и видит сон: с кровати у дальней стены доносились тихие звуки, сопровождавшиеся какими-то движениями.

– Рори? Ты не спишь? – прошептала она.

При свете луны она увидела, как Рори рывком сел.

– Кто здесь? – выпалил он.

– Тсс! Ради бога, тише! Это я.

– Джоан! Господи, ты меня до смерти напугала, – прошептал Рори.

– Чем ты тут занимаешься?

– Что? Я не… А в чем дело? Почему ты не спишь?

Джоан подошла к ставням, с грохотом их распахнула, чтобы впустить побольше лунного света, а потом села рядом с ним на край кровати. Простыня укрывала Рори до пояса. Джоан знала, что он предпочитает спать обнаженным, особенно в жаркой Аравии. Вспомнив об этом, она сбилась с мысли.

– Мне не спалось, – объяснила она. – Я стояла на галерее, глядя на воду. Вообще-то… Я хотела кое о чем тебя спросить.

– Надеюсь, ты не курила снаружи. Не хватает еще, чтобы тебя арестовали.

– Ну тогда я смогла бы изучить хоть один форт, пускай даже и Джалали. Рори… о чем вы с Даниэлем сегодня спорили? Перед самым отъездом.

– Что? Мы не спорили, – возразил он, и по его тону она поняла, что он говорит неправду. Это стало ей так же ясно, как если бы она увидела доказательства собственными глазами.

– Брось, Рори. Что бы это ни было, можешь мне рассказать. Я не расстроюсь. Ты же знаешь, я люблю вас обоих.

– На самом деле ничего особенного не произошло, Джоан. Ничего такого, из-за чего стоило бы беспокоиться.

Но фальшь в его голосе и деланая легкость, с которой он говорил, заставили ее встревожиться еще сильнее.

Она испытующе взглянула на Рори сквозь окружавший их полумрак и постепенно, по мере того как ее глаза привыкали к темноте, разглядела его более отчетливо. Руки лежали на коленях, пальцы были сплетены. Широкие плечи выделялись на фоне деревянной спинки кровати, грудь казалась темной от густых вьющихся волос. Глаза оставались непроницаемыми, скрытыми в тени. Кожа слабо светилась. Она пробежала взглядом по всему его телу и остановилась на широких ступнях, торчащих из-под простыни.

– Даниэль всегда доверял тебе. Я знаю, он делится с тобой тем, чего не говорит мне, – мягко сказала она. – И это хорошо. Наверное, так и должно быть. Я всего лишь сестра. А ты его лучший друг.

– Он обожает тебя, Джоан. Ты сама это знаешь.

– Знаю. Кому, как не мне, это знать. – Она взяла липкую от пота правую руку Рори и сплела его пальцы со своими. – Дэн… Дэн рассказал тебе, что произошло между ним и мамой и почему он не приезжает домой? Думаю, они из-за чего-то поссорились.

– Нет, нет, Джоан. Он ничего не сказал.

Джоан пристально на него посмотрела. Ей захотелось включить свет, чтобы увидеть его лучше, но она не осмелилась.

– Значит, речь шла обо мне? Я имею в виду, о нас? О свадьбе? – Произнеся это, она сразу поняла, что угадала. Челюсти Рори сжались, он отвел взгляд и погладил пальцами левой руки край простыни. Ей показалось, что он хочет высвободить и другую руку. Джоан сжала ее крепче. – Рори, – прошептала она, чувствуя, как стучит у нее сердце, – ты все еще хочешь на мне жениться?

– Джоан… – Рори обернулся к ней и судорожно сглотнул. – О Джоан, конечно! Не понимаю, как можно в этом сомневаться. Неужели ты думаешь, что об этом еще нужно спрашивать!

Он привлек ее за руку поближе к себе. Джоан выгнулась, подтянула ноги на кровать, а сама прильнула к его груди. Это было и запретно, и желанно. Потом Джоан неуверенно положила руку ему на живот. Ни к одному телу, кроме собственного, она никогда не прикасалась таким образом, и найденные различия ее всегда восхищали. Ей захотелось продолжить исследования, и она передвинула руку ему на грудь.

– Просто… прошло так много времени, – шепнула она. – С тех пор, как мы помолвлены. И мы так давно не обсуждали дату нашей свадьбы.

– Ну, после смерти твоего отца… – Голос Рори слегка дрогнул, и он сухо откашлялся. – Я думал, мы всё обсудили и пришли к общему решению. Пока что ты нужна матери дома. Да и свадьба порадует нас куда больше, если ее не будет омрачать тень горя. К тому же нужно время, чтобы подкопить денег. Для такой свадьбы, какой мы ее себе представляем. Ну и чтобы купить дом, какой мы хотим… Нет смысла приобретать живопырку с совмещенной спальней, гостиной и кухней только для того, чтобы поскорей завести первого ребенка. Нет, лучше уж сразу поселиться в таком доме, какой нам понравится. – По мере того как он говорил, его голос звучал все уверенней.

– Да, я все это знаю. Мне просто… так надоело оставаться с мамой. Я хочу жить полной жизнью. Скорей, чем мы планировали раньше.

– Джоан…

– Разве тебе не хочется наконец жениться? Я имею в виду… нам давно пора начать жить вместе, как муж и жена. Я хочу.

Она почувствовала, как поднялась и опустилась грудь под ее щекой, и услышала его вздох.

– Конечно, я об этом мечтаю, Джоан. Мне… мне только казалось, что ты была настроена подождать, вот и все.

– Значит, день свадьбы близок?

– Да. Мы скоро поженимся, обещаю. Давай обсудим это, держа в руках календарь, как только вернемся домой.

Он поцеловал ее в макушку. Она почувствовала тепло его губ, и что-то шевельнулось внутри ее, в глубине души.

– Так, значит, ваша стычка произошла из-за этого? Даниэль требовал, чтобы ты сделал из меня честную женщину?

– Даниэль хочет для тебя только самого лучшего, – отозвался Рори, и Джоан улыбнулась:

– Бóльшую часть времени он на меня злится, и я иногда забываю, что это правда.

– А это правда. Так и есть.

– Спасибо, Рори. Спасибо, что отправился сюда со мной. Я не уверена, что поехала бы без тебя, и очень рада, что мы здесь, – сказала она.

Рори снова поцеловал ее волосы.

– Пожалуйста, – пробормотал он невнятно.

Джоан пробыла в комнате у Рори еще немного, пока тлеющее желание не угасло, уступив место сонливости. Тогда она поцеловала его в губы, ощутила, как его тело окончательно расслабилось, и обратила внимание на то, какими удивительно знакомыми стали его запах и вкус. Губы Рори были мягкими, совершенно такими же, как ее собственные. Наконец он встал, убедился, что в коридоре никого нет, и она выскользнула из его комнаты.

– Возможно, – шепнула Джоан с порога, – что это последнее пятнадцатое ноября, которое ты провел как холостяк.

Она улыбнулась ему, но было слишком темно, чтобы увидеть выражение его лица. Порой любовь к Рори накрывала ее словно волна.

– Можешь быть уверена, – сказал он. – А теперь иди спать, коварная искусительница.

Коварная искусительница. Джоан улыбнулась самой себе в своей пустой комнате. Она себя такой не считала. Это вообще не имело отношения к ним с Рори. Наоборот, их сближение происходило так же медленно и неуклонно, как сплетаются ветвями два растущих рядом дерева. Начать с того, что он был другом Даниэля, с которым они сошлись в первую бурную неделю учебы в новой школе[66]. Их отец откладывал деньги с рождения сына, чтобы отправить его дневным пансионером в свою альма-матер, частную школу Сент-Джозеф-Холл, называя пять лет, которые сам там провел, самым счастливым временем в жизни. Джоан пришлось посещать местную грамматическую школу[67] для девочек, и она была ею вполне довольна, потому что больше интересовалась пони, чем уроками. Рори тоже уходил домой на ночь – это и сблизило их с Даниэлем, ведь полные пансионеры относились к ним как к изгоям. Потом Рори стал проводить у них рождественские каникулы – большой, неуклюжий мальчик одиннадцати лет, уже на целую голову выше брата Джоан. Ей еще не исполнилось и тринадцати, но она чувствовала себя гораздо старше. И при виде кучерявого друга ее брата думала лишь о том, что у него милая улыбка, которая вызывает желание его обнять. Потом он стал неотъемлемой частью жизни Даниэля, а значит, и жизни Джоан в печальный послевоенный период, когда все вокруг словно пропиталось запахом кирпичной пыли, еда была ужасной, а директриса в школе у Джоан во время пения псалмов перед уроками постоянно плакала о погибших сыновьях. Прошло семь лет, Рори исполнилось восемнадцать, а Джоан неполные двадцать. Лишь тогда он стал для нее кем-то бóльшим, чем просто товарищем Даниэля и просто другом. Гораздо бóльшим. В день, когда Джоан окончила университет, они трое много выпили, а потом бродили по улицам, пока небо не начало светлеть. Они поглядывали друг на друга в предрассветных сумерках, гордые тем, что бодрствовали всю ночь, смеялись, потому что это казалось им сумасбродством, а усталость покрывала все неким налетом нереальности. В конце концов они нашли такси, чтобы поехать обратно к Джоан, и Даниэль уснул на пахнущем плесенью заднем сиденье между Джоан и Рори, уронив подбородок на плечо сестры. Она почувствовала, как Рори накрыл ладонью ее руку, лежащую на плече Даниэля, после чего перегнулся через друга, потянулся к ней и поцеловал в губы. Поцелуй был мягким, долгим и показался ей самым естественным поступком на свете. Такси тряхнуло на выбоине, они ударились подбородками о голову Даниэля, рассмеялись, не отпуская рук.

Джоан проснулась поздно и увидела, что солнце скрыто за плотными облаками. Воздух был теплым, неподвижным и влажным.

– Может, будет дождь? – спросила она у Роберта, наскоро завтракая на галерее.

Он был бледен и с мрачной решимостью пил «Кровавую Мэри».

– Может, будет. Ты куда-то собираешься?

– Снова пойду к мисс Викери, помнишь? – Роберт что-то проворчал и кивнул. Мэриан этим утром не показывалась. Рори сидел в шезлонге лицом к морю и читал газету трехдневной давности. – Что собираешься делать, пока меня не будет? – спросила его Джоан.

– То, что и делаю. Других планов у меня нет, – ответил он с улыбкой. – И вообще сегодня воскресенье. Но я бы не возражал, если б ты разрешила мне тебя сопровождать. Тебе здесь не стоит ходить в одиночку.

– Ерунда, все будет в порядке. Наслаждайся газетой.

Она мимоходом поцеловала его в щеку и убежала.

Прогулка до жилища Мод Викери не имела ничего общего с изобиловавшим треволнениями первым путешествием Джоан к ее дому. К тому же теперь Джоан пригласили, а не просто разрешили прийти – возможно, скрепя сердце. Она подошла к двери легким шагом и поприветствовала Абдуллу радостной улыбкой, на которую тот не ответил. Он был столь же невозмутим и бесстрастен, как всегда, и так же неприступен. Джоан даже подумала, не привиделась ли ей вчерашняя легкая улыбка, мелькнувшая на его лице.

– Мне сразу идти наверх? – спросила она.

– Если вам так будет угодно, мэм-сагиб, – сказал он, церемонно наклонив голову, и Джоан поняла, что на свой манер Абдулла выказывает ей большее уважение, чем раньше.

– Это мисс Сибрук? Поднимайтесь же, поднимайтесь, – позвала Мод сверху.

На первом этаже и на лестнице стало гораздо чище. Было ясно, что здесь сделали серьезную уборку. Запах аммиака все еще витал в воздухе, но теперь его перебивали ароматы курящегося ладана. В задней части дома было открыто невидимое окно, отчего поток дневного света развеивал царящий внизу мрак, и когда Джоан стала не спеша подниматься по лестнице, то почувствовала, как вмете с ней в том же направлении движется поток свежего воздуха.

Две борзые-салюки спали, как и в прошлый ее приход, в своем гнезде у стены. Мод на этот раз сидела ближе к письменному столу, на котором в беспорядке были разбросаны ручки и листы бумаги, как будто она над чем-то работала. Кольцо с синим камнем, которое она так категорично запретила Джоан трогать, лежало на том же месте в карандашном лотке. В белесом свете пасмурного дня хозяйка казалась старше, а ее лицо и волосы приобрели какой-то безжизненный оттенок.

– Вы пишете новую книгу, мисс Викери? – спросила Джоан, когда они обменялись вежливыми приветствиями.

– Нет… Ну, возможно. Я подумываю приняться за мемуары. Но видите ли, столько всего произошло. И к тому же так давно. Просто не знаю, с чего начать, – сухо улыбнулась хозяйка. – Наверно, подобное теперь неактуально, и в любом случае все решат, что я затеяла эту книгу из тщеславия. Уверена, никто не станет читать то, что я напишу.

– Конечно станут! Особенно если вы расскажете о том, как пересекли пустыню. Люди… Понимаете ли, многие вообще не знают об этом вашем подвиге, поскольку вы так и не открыли подробностей. – (Мод кивнула, но ничего не ответила. Ее губы были плотно сжаты, превратившись в узкую полоску.) – Мне всегда хотелось узнать… почему? – осторожно спросила Джоан. – Я имею в виду, почему вы никогда об этом не писали?

– Ну-у-у… – вымолвила Мод, после чего резко потянула носом. – О чем там было писать, если я пришла к финишу второй, после этого Эллиота… Кого интересуют вторые? История ими не занимается. Никогда, – отрезала она. – Так, значит, мисс Сибрук, там, в Англии, люди уже успели забыть, кто я такая?

– Они не забыли. Я же ведь помню! И пожалуйста, называйте меня просто Джоан.

– Хорошо, Джоан. Итак, люди меня до сих пор не забыли? И упоминают меня, когда пишут об истории исследования Аравии?

– Конечно, – сказала Джоан после некоторого колебания. Она солгала совсем чуть-чуть и из добрых намерений. По правде говоря, за пределами очень узкого круга имя Мод Викери мало кто знал. – А к тому же вы ведь оказались первой женщиной, которая сумела ее пересечь…

– А пишут ли о Натаниэле Эллиоте?

– Ну… конечно. Этот человек до сих пор очень известен. Ведь он был одним из великих.

– Был? Он что, умер? – резко спросила Мод.

– Нет. Но он, конечно, удалился на покой. Ему, должно быть, сейчас за восемьдесят…

– Ему исполнилось восемьдесят в этом году, – сказала Мод.

– Конечно. Я забыла, как хорошо вы его знали. Вы ведь были друзьями. Друзьями детства, да? Я читала, что он был, можно сказать, членом вашей семьи. Вы поддерживаете связь?

– Я не видела его и не разговаривала с ним почти полвека, – отрезала Мод. – Вы говорите, он удалился на покой… Не могу себе такого вообразить. Я не могу представить, что он способен угомониться.

– Ну, возможно, для всех нас приходит время, когда разумнее… несколько замедлить темп жизни.

– Что ж, посмотрим, какой вы окажетесь разумной, когда придет ваше время, Джоан, – сказала Мод колко. – Но я пригласила вас не для того, чтобы поговорить о Натаниэле Эллиоте, – добавила она тоном, не терпящим возражений. – Будьте умницей и перевезите мое кресло к дивану, ладно? Тогда мне вас будет лучше видно.

Джоан осторожно отодвинула кресло от стола. Она ожидала, что оно окажется тяжелым, но это было не так. Вблизи Джоан увидела еще более ясно, насколько худа Мод, кожа да кости, и что она хрупка, точно птица. А еще у самой линии волос на затылке у Мод она заметила шрам – полоску серебристой кожи длиной с палец, сморщенную, как ожог.

– Боже, откуда у вас этот ужасный шрам, мисс Викери? – спросила Джоан и сразу поняла, насколько бестактно ее любопытство.

Возникла неловкая пауза, после которой Мод наконец ответила:

– Этот? Клеймо, оставленное одним бедуином. Было адски больно.

– Вас заклеймили? Какое варварство! Но зачем?

– О, мне всего лишь пытались помочь. Бедуины лечат все на свете прижиганием. От зубной боли до сглаза. Скорее всего, они сочли, что я одержимая. – Это было сказано намеренно легким тоном, но за этой легкостью угадывалось нечто темное, и Джоан не решилась продолжать расспросы, невзирая на мучившее любопытство. К чаю Абдулла принес поднос с меззе[68], но Мод на него едва взглянула. – Итак, Джоан, вы навестили своего брата? – спросила она.

– Да, вчера. Было так чудесно его увидеть! Жаль, что времени на разговор оказалось совсем мало.

– А удалось ли вам убедить знакомых взять вас в Джабрин? – произнесла Мод насмешливым тоном, в котором, однако, не было злорадства.

– Нет, как вы и предсказывали, мисс Викери.

В голосе Джоан прозвучала грусть, которую она не смогла скрыть. Мод хмыкнула.

– Ох, милая моя, не смотрите так печально. Джарбин все равно бы вас разочаровал.

– Да, вы мне об этом говорили, – сказала Джоан. – Но я все равно надеялась, что можно найти выход…

Мод снова хмыкнула.

– Выход есть всегда. Теперь вы знаете, какие существуют правила, что разрешено, а что нет. Вопрос в том, позволите ли вы, чтобы все это вас остановило, когда ваше сердце рвется куда-то?

Джоан подождала секунду, пытаясь прочитать мысли Мод Викери. Лицо старой женщины ожило, ее глаза светились озорством.

– Я… У меня нет выбора, так что придется позволить, – проговорила она наконец. – Даже не будь запретов, введенных султаном, никто меня туда не возьмет. Единственная дорога, ведущая внутрь страны, заминирована. Военные были моей единственной надеждой, но полковник Сингер говорит…

– Да-да, я уверена, они все твердили вам, что попасть туда совершенно невозможно. Но знаете, мне тоже многие говорили, что мое намерение пересечь Руб-эль-Хали неосуществимо. Они заявляли, что женщина не может и мечтать о таком путешествии. Пророчили мне верную смерть.

Говоря это, Мод уперлась в подлокотник кресла указательным пальцем и отмечала каждый новый пункт своей речи воображаемой зарубкой, оставляемой нажатием ногтя.

– Да. Я хорошо понимаю, что вы имеете в виду. Но раз там идет война… Вы же сами мне говорили…

– Тьфу! Не такая уж война, как я слышала.

– И вам все же помогали. – Последовала мертвая тишина, которую Джоан попыталась заполнить. – Я имею в виду бедуинов, которые стали вашими проводниками, и… вы имели представление, какой дорогой идти, ведь Натаниэль Эллиот прошел по ней перед вами и… – Она остановилась и умолкла, потому что на лице Мод отобразилось сильное волнение. Каждый мускул под кожей напрягся, и только уголок рта чуть-чуть дергался. Тишина становилась все более глубокой. Сперва устремленный на Джоан страшный взгляд смутил девушку, но через несколько секунд она поняла, что Мод вообще на нее больше не смотрит. Ее глаза были устремлены на что-то давнее и далекое. Через некоторое время ее губы шевельнулись, словно беззвучно выговаривая слова, которые Джоан не смогла понять.

В конце концов Мод моргнула и отвернулась к окну. Ее пальцы обхватили подлокотники кресла, то сжимая, то отпуская, словно она их слегка разминала. Потом она сделала несколько медленных вдохов.

– Какой сегодня день? – спросила она.

– Воскресенье, мисс Викери, – осторожно ответила Джоан.

– Я так и думала. Прошло почти пятьдесят лет с тех пор, как мне в последний раз довелось побывать в церкви, но я все еще могу сказать, когда наступает воскресенье. В этот день я до сих пор чувствую себя по-другому. – Она вздохнула и отпила чая. – Я скучаю по церкви. В ее ритуале есть нечто утешительное, вам не кажется? Встречаться со всеми соседями, петь знакомые псалмы, а потом за обедом пить шерри и есть жаркое… Согласитесь, это так по-английски. Я даже скучаю по нашей холодной маленькой церкви в Линдхерсте и по нашему викарию с лицом херувима, который так любил поддать адского жара в проповеди. – Она снова вздохнула. – Иногда трудно поверить, что все это уместилось в одну мою жизнь.

– Что ж… Мы могли бы прочесть вместе несколько молитв, если вам будет угодно. Хотите? – нерешительно спросила Джоан.

Сама она не была в церкви с предыдущего Рождества, и то пошла туда лишь потому, что с детства любила петь рождественские псалмы. У робкой англиканской веры ее матери не было ни единого шанса выстоять против непоколебимого атеизма отца. Когда Джоан была маленькой, тот призывал ее «подумать своей головой», чтобы определиться, но девочка знала, какой вывод, по его мнению, она должна сделать, и у нее и мысли не было противиться.

– Молитвы? – покачала головой Мод, садясь чуть поглубже в свое кресло. – Я не могу молиться. Не могу пойти в церковь. Путь туда мне закрыт.

После этого Джоан навещала Мод каждый день. Она приходила пораньше, до того как отправиться с Рори туда, куда они запланировали, или заглядывала вечером, после того как они с ним возвращались в представительство, чтобы сказать Мод о том, как провела день. Пожилая леди с жадностью слушала приносимые Джоан новости. Ее интересовали все детали, связанные с жизнью Маската и Матраха, с морскими перевозками и с военной базой, с людьми, посещавшими представительство, и Джоан начала задаваться вопросом, как долго пробыла Мод в затворничестве, не выходя из дому.

– Мы могли бы отправиться на прогулку, как вам такая идея? – предложила она однажды.

Мод улыбнулась и пару секунд с тоской смотрела в окно, однако потом вздохнула:

– Не думаю, что она удачная. Но все равно благодарю. – Мод помолчала, опустив голову так низко, что подбородок коснулся груди. – Понимаете, я уже никогда не смогу туда вернуться. В горы, в пустыню. Иногда лучше не смотреть на то, чего ты больше никогда не сможешь получить. Чтобы не бередить чувство утраты.

– Да, я вас понимаю, – сказала Джоан, думая о запретных пейзажах, которые она видела каждый день с галереи представительства, и об исступленном отчаянии, которое они пробуждали.

Мод подняла голову и натянуто улыбнулась:

– Я достаточно наслушалась ваших рассказов. Теперь поговорим по существу. Поведайте мне об этом кольце или, верней, о человеке, который вам его подарил.

С этими словами она кивнула на левую руку Джоан.

Тогда Джоан рассказала Мод о Рори, о том, как долго его знает, как он взрослел на ее глазах и как они полюбили друг друга. Она говорила, как он добр, как надежен, как никогда не теряет самообладания. Потом Джоан добавила, что он работает в аукционном доме и однажды фирма перейдет к нему.

– Так, значит, вы будете жить в Бедфорде? Я имею в виду, после того как вы выйдете замуж? – спросила Мод, пристально глядя на Джоан.

– Да, – ответила та. – Полагаю, что так. А где еще нам жить? Этот город стал нашим домом.

– И в самом деле. Где же еще вам жить. Два года – долгий срок для помолвки. – Это прозвучало как утверждение, а не вопрос, но Джоан поспешила объяснить:

– Понимаете, мы копили на свадьбу, и у нас уже почти набралась нужная сумма, но год назад нас постигло горе… Мой отец умер. Из-за этого и пришлось все отложить. Мама не могла без меня обойтись и… Ну, в общем, до сих пор не может. А потом я потеряла работу.

– Но ведь вы же не останетесь с ней навсегда?

– Нет. Надеюсь, что нет.

– Тут нужно не надеяться, Джоан, а принять решение и действовать, – твердо сказала Мод. – Выбор, я знаю, может оказаться трудным. Семейные узы… – Мод пожала плечами. – Они крепки. У нас с матерью не было ничего общего. Она понятия не имела, почему я хочу вести ту жизнью, которую предпочла, а я понятия не имела, как она не умрет со скуки при такой жизни. Впрочем, возможно, это в конце концов и произошло. Когда-то у меня не было выбора, я должна была слушаться, но я всегда ненавидела чувство, будто меня держат за подол. Потом я стала жутко на нее злиться. Звучит ужасающе, но ничего не попишешь.

– Ну, я не злюсь на маму, я ее люблю и хочу быть хорошей дочерью, но просто… – Джоан поискала подходящее слово. – В общем, не знаю. Я понимаю, как ей хочется видеть меня дома, рядом с собой, так что это всегда сидит в глубине сознания. Влияет на мои решения. Мать говорит, что не может без меня обходиться, и, вероятно, так и есть. Думаю, ей будет очень одиноко, если я уйду, и это меня мучит.

– Мне кажется, ей следует начать выходить из дому и завести подруг. А к тому же она так никогда и не узнает, сумеет ли обойтись без вас, если вы не предоставите ей такую возможность.

– Знаю. Я это прекрасно знаю. Только мне больше негде жить. Во всяком случае, до того, как мы с Рори купим дом. Сам он по-прежнему живет с родителями и сестрой. Рори говорит… – Джоан, смутившись, замолчала. Мод смотрела на нее проницательным взглядом, да и для нее самой сказанное звучало как оправдание. – Он говорит, что не имеет смысла зря тратиться на аренду.

На пару секунд пристальное внимание Мод показалось ей невыносимым, но потом пожилая леди снова пожала плечами:

– Что ж… Возможно, он прав. – Мод откинулась в своем кресле, руки ее лежали на коленях. – Когда придет время, я хотела бы с ним познакомиться.

– О да! С удовольствием его приведу. Я действительно жду не дождусь, когда смогу выйти замуж и создать семью. – Джоан постаралась сказать это как можно более убедительно, не желая признаваться в том, что мысль о беременности заставляет ее нервничать. Она просто чувствовала себя неготовой к ней и недостаточно взрослой, хотя многие ее одноклассницы уже имели по два, а то и по три ребенка. Она грешила на то, что слишком долго живет с матерью, и надеялась, что, обретя самостоятельность, почувствует себя более зрелой и более уверенной в себе. – Для меня это станет своего рода приключением, – добавила Джоан, поскольку Мод продолжала молчать.

Мисс Викери испытующе взглянула на собеседницу.

– Приключением? Да… Наверное, это действительно будет приключением, – в конце концов сказала она. – Но не из тех, какие выпадали на мою долю.

Столь же откровенно Джоан рассказывала о Мод Рори. Однажды, к ее радости, они взяли напрокат верблюдов и поехали на прогулку вдоль пляжа в Матрахе. Имея многолетний опыт верховой езды, Джоан скоро приспособилась к нескончаемой череде взлетов и падений на спине этого животного, и ее позвоночник легко изгибался им в такт. Рори сидел, напряженно выпрямив спину, его мотало из стороны в сторону, он то и дело терял равновесие и находил это очень неудобным. Улыбающаяся Джоан держала вожжи в одной руке, а другой уперлась в бедро, думая об Аладдине, арабском скакуне, который когда-то заставил ее мечтать о поездке в этих краях.

Тогда эта ее фантазия казалась недостижимой. Некоторое время она молчала, пытаясь до конца осознать, что чудо наконец-то свершилось.

– Если тебе неудобно, – обратилась Джоан к Рори, слегка повернувшись в седле, – можешь попробовать ехать, встав на колени, как это делают бедуины. Правда, Мод этому так и не научилась.

– Ну, если уж даже твоя восхитительная Мод не смогла этого освоить, я не стану и пытаться, – отозвался Рори, немного смущенный. Джоан улыбнулась ему. Он вытер лицо, а потом судорожно чихнул три раза подряд. – Думаю, у меня на верблюдов аллергия, – проговорил бедняга и уронил носовой платок, попытавшись высморкаться одной рукой.

– Бедный Рори! Все, поворачиваем обратно, – объявила Джоан, и он нежно ей улыбнулся:

– Ничего, мы можем ехать дальше. Так далеко, как ты захочешь, Джоан.

В конце недели Джоан отправилась к Мод. Девушка была очень взволнована, собираясь рассказать, что следующим вечером Даниэль приезжает на обед в представительство. Впустивший ее Абдулла встретил гостью хмурым взглядом, значения которого она не поняла. Девушка предположила, что ненароком в чем-нибудь перед ним провинилась, и пребывала в этой уверенности, пока не поднялась по лестнице в верхнюю комнату, где застала Мод в состоянии бешенства. Книги, недавно стоявшие на полках, были разбросаны по полу, письменный стол был завален бумагами, многие из которых свалились с него на ковер. Сама Мод, поднявшаяся с инвалидного кресла, стояла согнувшись посреди этого беспорядка и нетерпеливо искала что-то, пролистывая журналы явно довоенного времени.

– Мисс Викери… Что случилось? – испуганно произнесла Джоан, присаживаясь на корточки рядом.

Мод на нее едва взглянула. Пряди седых волос упали на ее лицо, и вид у нее был взъерошенный, так что Джоан оставалась начеку, помня, каков характер у этой женщины.

– Никак не могу найти этот листок, – пробормотала Мод. – Но твердо знаю, что он где-то здесь!

Она взяла другой журнал, с нетерпением пролистнула несколько страниц, а потом отбросила его в сторону.

– Позвольте вам помочь, тогда вы сможете…

– Уберите руки, милочка! Я знаю, что он здесь, и я должна его найти! Он писал о чистоте… Или не о чистоте? Может, об истине? Он писал… Он писал… Понимаешь, не могу вспомнить в точности. Забыла.

– Кто писал, мисс Викери?

– Натаниэль Эллиот! А ты думала кто? Я знаю, письмо где-то здесь. Я его читала, точно…

Заранее приготовившись к худшему, Джоан взяла руку Мод, которой та только что размахивала, в свою и крепко сжала:

– Мисс Викери, успокойтесь, прошу вас. Я помогу. Обещаю, мы его найдем. Позвольте мне помочь. А тем временем выпьем чая.

Мод тяжело дышала, и Джоан почувствовала, как через все ее тело прошла дрожь. Взгляд хозяйки заметался по комнате. Казалось, она лишь сейчас увидела, какой кавардак в ней устроила. Пожилая леди позволила Джоан помочь ей разогнуться и по стеночке, медленно вернулась к инвалидному креслу. Джоан расправила ей юбку, а потом передвинула кресло подальше от кучи журналов, книг и бумаг.

– Значит, мне уже предлагают чай в моем собственном доме, да? – буркнула наконец Мод.

Джоан улыбнулась.

– Прошу прощения, – сказала она, – но мне надо отдышаться и передохнуть.

– Абдулла сейчас принесет. Уверена, он все слышит.

– Он за вас беспокоился. – Она посмотрела через плечо на разбросанные газеты и журналы. – Если вы объясните, что именно ищете, я, с вашего разрешения, продолжу поиски.

Но Мод лишь вздохнула и покачала головой. Теперь, когда маниакальное стремление отыскать пропажу начало проходить, она выглядела усталой, сломленной.

– Пожалуй, это уже не важно, – сказала она. – Когда-то он писал, что пустыня есть мир без людей. До них и после них. Ничто не имеет там значения, она абсолютно равнодушна. Он писал, что там можно найти истину такую чистую, какую только в силах осознать человек. Или что-то подобное, – добавила Мод. – Никак не могу вспомнить точную формулировку. Но тем не менее он был прав. Да, прав и в то же время вопиющим образом не прав.

– Не понимаю, – покачала головой Джоан; Мод рассеянно посмотрела на нее и ничего не ответила. – Письмо точно было в журнале? Вы помните в каком?

– Понимаете, он продолжил… После того как мы пересекли Руб-эль-Хали, он продолжил ее изучение и путешествия. Он побывал повсюду, где хотел. Куда стремился попасть.

– Я всегда удивлялась, почему вы остановились на достигнутом, мисс Викери? Или вы тоже пошли дальше? – Эта мысль зажгла ее, и ей вдруг представилось, как она помогает Мод в конце концов написать мемуары. – Вы продолжали путешествовать и просто не стали об этом больше писать?

Через пару секунд, в течение которых она собирала с полу журналы, мельком поглядывая на их выцветшие обложки, Джоан подняла глаза и посмотрела на Мод. Лицо у той было суровым и напряженным, словно ее преследовала какая-то мысль. Джоан положила журналы.

– Что-то… что-то со мной произошло, – тихо сказала Мод. – В пустыне. Я потеряла часть себя… она словно умерла. Да, возможно, часть меня умерла. Понимаете?

Джоан покачала головой:

– Нет. К сожалению, не понимаю. Что произошло?

Она подошла к Мод и встала рядом.

– Возможно, если бы я смогла вернуться, я бы снова ее нашла. Снова обрела целостность. Но я не могу. Во всяком случае, теперь. Никогда уже. Я умру такой, какая есть, здесь, в этой комнате.

– Пожалуйста, не плачьте, мисс Викери, или я тоже заплачу. У меня это случается запросто. И расскажите, что произошло, ладно? – попросила Джоан.

Ей было больно видеть слезы в глазах Мод. Впрочем, та поспешно их вытерла, сделав вид, что ничего не случилось, после чего несколько раз вздохнула, поджала губы и похлопала сухонькой ладошкой по руке Джоан.

– Скажите, Джоан, вы бы назвали себя стойкой перед лицом трудностей? – спросила она.

– Я… Ну да, наверное… – Джоан подумала о матери, говорившей, что у нее «кончились нервы». И вспомнила об отце, твердившем, что «надо быть храброй». – Хотя я не знаю точно, что вы имеете в виду, – добавила она.

Мод снова замолчала, и пауза продлилась так долго, что Джоан подумала, не отвлеклось ли внимание собеседницы на что-то другое. Но потом хозяйка сжала пальцами подлокотники кресла и откашлялась.

– Послушайте, Джоан, речь пойдет о некоем одолжении… Не могу ли я попросить вас кое-что для меня сделать?

– Если это в моих силах, мисс Викери, я готова. Так о…

– Но все должно оставаться в секрете. В строгом секрете. Даже от вашего жениха и уж точно от всех, с кем вы встречаетесь в представительстве. Возьметесь?

Мод выглядела совершенно серьезной, и Джоан сразу ощутила какую-то тревогу. Пару секунд она в нерешительности молчала, не имея никакого представления, о чем Мод может ее попросить. Она терпеть не могла врать, но в глубине души чувствовала жгучее любопытство. До этого момента ей казалось, что почти все в этой поездке не вполне оправдало ее ожидания. Джоан чувствовала, что это относится и к ней, ведь она нисколько не изменилась. Только Мод вносила в ее здешнюю жизнь какую-то экзотическую ноту. К тому же по пятам за осторожностью следовал азарт, связанный со всякой тайной. В конце концов, хранить секрет не то же самое, что лгать. Сюда примешивалась и надежда оказаться полезной, стать, по сути, доверенным лицом самой Мод Викери. Она подумала о том, из чего состоит эта поездка в Оман. Конечно, встреча с Даниэлем, позволившая почувствовать себя хоть и любимой, но в данный момент лишней в его жизни. Общение с пьющей Мэриан. Любование заходящими в гавань судами. Обеды то там, то здесь и морские купания. Фотографирование верблюдов и, возможно, поездка на традиционном арабском судне. Туризм. Вот и все, на что можно было рассчитывать, пусти она дело на самотек. Во рту пересохло, и Джоан поняла, какой ответ хочет дать.

– Хорошо, – сказала она, встречаясь взглядом с Мод. – Я постараюсь.

– Умница. Мне нужно, чтобы вы кое-что для меня сделали, и это ужасно важно.