Читать книгу Девять уроков - Кевин Алан Милн - Страница 5

Дом отца находился в самом конце дороги, в лесной чаще, окружавшей поле для гольфа. И мне не оставалось ничего другого, как только вернуться тем же путем, которым я пришел. Пусть мне не удастся выбраться из грязи, но я, по крайней мере, включу в машине обогреватель и дождусь утра, когда у меня появится надежда тормознуть какой-нибудь автомобиль. Поеживаясь от холода, шагал я по пустынной дороге. Даже ночные птицы не желали сегодня петь. Совершенное одиночество, если не считать рева двух медведей, которые «общались» друг с другом через дорогу. Я не очень верил в то, что они планируют встретиться где-нибудь посередине, ради позднего ужина, но на всякий случай прибавил шагу.

Пока я шел по темной дороге, мысли мои вновь вернулись к Эрин. Хотелось бы мне знать, что она чувствует сейчас. «Знает ли вообще, что я ушел? – поинтересовался я вслух, чтобы нарушить недобрую тишину. – Ну какой, скажите на милость, из меня отец? Да я понятия не имею, как нужно воспитывать детей. Нет уж, это не для меня». Где-то вдалеке вновь заревел медведь, и я поспешил ответить: «Рад, что ты со мной согласен».

Когда впереди замаячила машина, я пристально вгляделся во тьму, желая увериться, что поблизости нет никаких рогатых млекопитающих – последнее, чего мне хотелось, это еще раз встретиться с жаждущим кленового сока лосем. Осторожно приблизившись к канаве, я стал высматривать кратчайший путь к водительской дверце. Я уже готов был шагнуть в непролазную грязь, как вдруг сзади послышался какой-то гул. Минута, и все вокруг озарилось светом фар. Из-за поворота показалась машина. Подъехав поближе, она внезапно остановилась. Из окошка высунулась голова, но яркий свет помешал мне разглядеть лицо водителя. Мотор умолк, но фары продолжали гореть.

– Ты же не собирался лезть в эту кашу в моей одежде? – прозвучал ворчливый голос.

– А ты хотел, чтобы я перед этим разделся? – парировал я. – Медведям сегодня и так хватило веселья.

Отец не рассмеялся. Так мы и застыли в полном молчании, настороженно разглядывая друг друга. Наконец я не выдержал и заговорил:

– Тебе тут что-то нужно? Не считая, конечно, одежды.

И вновь молчание. Я подождал, в надежде, что он ответит, но отец не проронил ни слова. Так прошло не меньше минуты.

– Ладно, – махнул я наконец рукой и сделал шаг в сторону канавы.

– Мячик для гольфа, – эти негромкие слова заставили меня замереть на месте. – Мячик и колышек.

– Что?

– Воспоминание о твоей маме. Вещь, которую она вручила мне. Это были мячик и колышек для гольфа. Они находятся сейчас на каминной полке.

Я повернулся лицом к свету.

– Выходит, мое воспоминание – правда? Все так и было?

– Да, сынок.

– И когда?

– За несколько мгновений до ее смерти, – прошептал он еле слышно.

Я невольно содрогнулся.

– Хочешь сказать… я тоже был там?

Ответил он не сразу, а когда заговорил, в голосе его прозвучали боль и сожаление:

– Я думал, ты спишь. Ты и правда уже спал. Это было глубокой ночью. – Он вновь помолчал. – Садись в машину, Огаста. Я хочу кое-что тебе показать.

Я с неохотой залез к нему в машину, и мы поехали к дому. По дороге ни один из нас не проронил ни слова. Когда мы зашли в дом, отец повел меня в мою бывшую спальню, которую он успел переоборудовать в небольшой кабинет. Возле стены я увидел деревянный сундук, который Лондон держал раньше у подножия своей кровати. Вытащив из ящичка ключ, он щелкнул замком и распахнул крышку.

– Карточки игроков? – не сдержал я скептического возгласа. Сундук чуть ли не до краев оказался забит пачками старых карточек – сотни, а может, и тысячи их были аккуратно разделены на стопки, перетянутые резинками.

– Ты что, привел меня сюда, чтобы похвастаться своими результатами?

Лондон был необычно спокоен. Непроницаемое лицо, ровный голос. Такое чувство, будто он изо всех сил пытался скрыть от меня свои эмоции.

– Это не просто карточки.

Наклонившись, он достал со дна плотную пачку, крест-накрест перетянутую резинками.

Мне хватило одного взгляда на верхнюю карточку, чтобы понять, что именно он вручил мне. Быстро перебрав остальные, я понял, что моя догадка верна. Места, предназначавшиеся для записи баллов, были густо исписаны текстом. В углу каждой картонки стояла дата.

– Дневник? – с недоверием спросил я. – Ты вел его на карточках? Дневник Лондона Уитта – чем не классика?

– Можешь смеяться, сколько хочешь, – заметил он все с тем же непроницаемым лицом, – но я давным-давно усвоил, что незадокументированный раунд, каким бы хорошим или плохим он ни был, забывается почти сразу. Вдобавок это не какой-то там слащавый дневничок.

– Но почему на карточках?

Лондон лишь пожал плечами.

– А ты ожидал от меня чего-то другого?

– Логично, – заметил я.

Каменное лицо его слегка смягчилось.

– После каждого раунда я прихватывал с собой несколько чистых карточек. И так на протяжении последних тридцати пяти лет. Некоторых записей хватало лишь на половину карточки, зато в другие времена слова так и сыпались из меня, заставляя исписывать сразу несколько листков. Здесь ты найдешь все, что казалось мне достойным упоминания. – Он замолчал, пытаясь, видимо, справиться с эмоциями. – Многие записи посвящены твоей маме.

Я окинул взглядом сундук с его уникальным содержимым. И пусть формат дневника казался мне странноватым, желание хоть немного узнать о матери пересиливало все остальное. Всю жизнь эта женщина оставалась для меня загадкой. По идее, она должна была любить меня, но это единственное, что я мог предположить: никаких фактов о ней у меня просто не было. Те крохи информации, которые имелись в моем распоряжении, поступали исключительно с фотографий, расставленных по всему дому. А тут, на полу, высилась целая сокровищница воспоминаний – воспоминаний о ней, – которые только и ждали, чтобы я к ним прикоснулся.

– Хочешь сказать, что разрешишь мне прочесть свой дневник? Я могу забрать эти карточки с собой?

Лондон с трудом подавил зевок.

– Не совсем. Ты можешь взять ту пачку, которую держишь в руках. Что касается остального…

– Так как насчет остального? – поторопил его я.

– Видишь ли, – чуть поколебавшись, произнес он, – тут я намерен с тобой поторговаться.

Я с возмущением сложил руки на груди.

– Ты намерен торговаться со мной из-за воспоминаний о моей матери?

– Это мои воспоминания, Огаста. С какой стати мне отдавать их задаром?

– Хорошо, – вздохнул я. – Внимательно тебя слушаю.

Почувствовав, что у него имеется нечто очень ценное, Лондон приободрился.

– Так вот. Возможно, ты не поверишь, но кое-что до сих пор беспокоит мою голову. Особенно то, что ты бросил гольф еще до того, как понял суть игры.

– Бросил? Да ты же сам вышвырнул меня из команды!

Он переждал, пока я успокоюсь.

– Как бы там ни было, но настало время вновь взяться за гольф. Тебе это пригодится, когда ты станешь отцом.

Я расхохотался, до того абсурдным показалось его замечание, но Лондон словно бы не заметил моей реакции.

– Итак, о самой сделке. Ты соглашаешься на девять уроков гольфа – по одному на каждый месяц беременности Эрин. За это я буду вручать тебе каждый месяц по новой стопке карточек из сундука. К тому моменту, когда родится малыш, ты сумеешь познакомиться со своей мамой, а заодно – я очень на это надеюсь – усвоишь парочку вещей насчет гольфа.

Сказав это, он тоже скрестил руки на груди и с вызовом уставился на меня.

Сердце у меня упало.

– Гольф? Хочешь сказать, если я не стану играть с тобой, мама так и останется для меня загадкой?

В ответ он легонько кивнул головой.

Я постарался как следует обдумать его предложение, а Лондон тем временем вытащил из моей старой сумки клюшку для гольфа. Был тут один момент, который никак не укладывался у меня в голове.

– Зачем тебе это? – спросил я наконец. – Моя выгода очевидна: я получаю возможность познакомиться с собственной матерью. Но ты? Поверить не могу, чтобы ты взялся за что-то бескорыстно.

Лондон отвел взгляд и оперся на клюшку.

– Я получу девять раундов в гольф – с тобой. Это будет твоей платой.

– Но у тебя же есть клубная карточка, – возразил я, – так что игра со мной не дает тебе никаких преимуществ. Ты и так можешь играть когда угодно и сколько угодно.

Лондон на мгновение призадумался, и я вдруг понял, что он не чувствует себя так же уверенно, как и прежде.

– Я получу еще один шанс научить тебя тому, что считаю важным. Вот и вся моя выгода.

– С натяжкой сойдет, – хмыкнул я, – и все равно нашу сделку равноценной не назовешь. Мало того, что я получаю возможность узнать о матери, мне еще выпадает шанс научиться гольфу. Ты всегда говорил, что это знание просто бесценно. Выходит, мне достается самое лучшее: знакомство с мамой и знакомство с гольфом. А ты берешься обучить игре того, кто совсем этого не жаждет. Обуза, да и только. Как ни крути, а ты в проигрыше.

На лице у него проступили хорошо знакомые мне красные пятна. Отец, видимо, не рассчитывал, что я зайду в своих размышлениях так далеко. Его раздражало, что сделка затягивается.

– Хватит болтать! – рявкнул он. – В тебе что, проснулся адвокат? Это же не вопрос жизни и смерти! Все просто, как день. Хочешь прочесть мой дневник или нет?

Он кинул мне клюшку, и я успел подхватить ее, но от неожиданности выронил стопку карточек. Я с осторожностью разглядывал эту штуку, как будто в руках у меня была змея. Укуси она сейчас, и откроются старые, не до конца еще затянувшиеся раны.

– Прекрасно, – буркнул я. – Девять уроков гольфа. – Я швырнул отцу клюшку и поднял с пола карточки. – А после этого я раз и навсегда покончу с твоей идиотской игрой.

По губам отца скользнула улыбка.

– Как хочешь, – только и сказал он в ответ.

По правде говоря, у меня не было ни малейшего желания появляться на поле для гольфа – я наелся этого еще в детстве. Однако искушение узнать хоть что-то о женщине, которая была моей матерью (и что только она нашла в отце?), пересилило все остальное.

Мы договорились встретиться уже на следующий день, чтобы сыграть первый из девяти раундов. Я не брался за клюшку с тех самых пор, как тренер Уитт вышиб меня из школьной команды. А было это, ни много ни мало, тринадцать лет назад.

На дворе стояла глухая ночь, так что Лондон любезно подвез меня до дома и пообещал помочь наутро с машиной. По дороге я решил извиниться перед ним за свое внезапное вторжение.

– Забудь об этом, – сухо ответил он. – Прибереги извинения для жены.

Я бросил взгляд в сторону дома. Несмотря на поздний час, в спальне еще горел свет.

– Пожалуй, ты прав, – ответил я, нервно постукивая пальцами по стопке карточек, которую отец столь изобретательно использовал в качестве дневника.

Собравшись с духом и спрятав подальше свою гордость, я отправился извиняться перед беременной женой.

К величайшему моему облегчению, дверь спальни была не заперта. Повернув ручку, я вошел внутрь. Несмотря на свет, Эрин мирно спала в шезлонге у окна. Не исключено, что она прождала здесь всю ночь, чтобы задать тебе заслуженную взбучку. Я осторожно поднял жену и перенес ее на кровать. Она проснулась, когда я укутывал ее одеялом.

– Ты вернулся, – сонно промолвила она.

– Да, – шепнул я, целуя ее в лоб. – Я вернулся.

Она прищурила припухшие от бессонной ночи глаза:

– И?

– И… похоже, мне предстоит познать радость отцовства.

– И? – повторила она вновь.

Я знал, что Эрин ждала извинений, но слова будто замерли у меня на губах. В душе я чувствовал, что фраза «прости меня» прозвучит неискренне, особенно если учесть мою бурную реакцию на известие о ее внеплановой беременности. С другой стороны, я и вовсе боялся извиняться. А вдруг Эрин решит, что мое мнение насчет отцовства успело измениться? Однако здравый смысл подсказывал мне, что если я не скажу что-нибудь прямо сейчас, это будет равносильно супружескому самоубийству.

– И… прости, что я так отреагировал на твою новость.

– Уже кое-что, – сухо сказала Эрин. – Возможно, завтра я тебя все-таки прощу.

Она повернулась на другой бок и тут же заснула, но я был слишком расстроен, чтобы последовать ее примеру. Я просидел еще около часа, прокручивая в голове события минувшего дня. Я дотошно копался в мельчайших деталях, пытаясь понять, нельзя ли было повернуть все как-то иначе. Но сколько бы я ни занимался самобичеванием, факт оставался фактом: я вступил на путь, который неизбежно должен был привести к отцовству. Эта мысль пугала меня до дрожи. Я вспомнил отца и невольно поморщился. Неужели я обречен следовать его примеру? Гены трудно перебороть, но мне, возможно, удастся избежать его ошибок.

В какой-то момент я вновь вернулся мыслями к матери. Достав стопку карточек, я вновь просмотрел ее содержимое. Здесь было около пятидесяти листков, и все они датировались первой половиной 1973 года. Карточки из Torrey Pines и Pebble Beach, знаменитых гольф-клубов, расположенных на территории Калифорнии. Сюда же вкрались листки из Pine Valley. Так называлось поле для гольфа в Нью-Джерси. Располагались они в строго хронологическом порядке.

Схватив верхнюю карточку, я начал читать. Не прошло и нескольких минут, а я уже знал о матери – как, впрочем, и об отце – больше, чем за всю предыдущую жизнь.