Читать книгу Убивая ангелов - Кейт Родс - Страница 10

Прошлое мстило кошмарами. Стоило закрыть глаза, как я видела тех девушек, лежащих на земле, худеньких, израненных. Я чувствовала под ладонями их влажную кожу, холодную мягкость волос… Проснувшись в какой-то момент с больной челюстью, словно всю ночь хватала ртом воздух, я поняла, что не могу больше оставаться в квартире, что надо выйти на пробежку. Бег – мое единственное пристрастие, без него мне просто нельзя; все мое фамильное древо усыпано влечениями: Уилл нуждался в стимуляторах, отец страдал от алкоголизма, а матери обязательно требовалось все контролировать. Может, я еще легко отделалась, ведь бег менее вреден, чем джин, сигареты или героин. А еще это прекрасное противоядие от мыслей. В ситуации обострения внутреннего конфликта я надеваю кроссовки – волнения и тревоги выходят сами через подошвы и с потом. Конечно, бежать, когда у тебя повреждение мягких тканей, идея немного безумная, но ничего другого не оставалось. Каждый шаг отдавался болью в груди, но сдаваться я не намеревалась.

Я пересекла реку по почти пустому Тауэрскому мосту. Было уже жарко, и воздух будто горел, а во рту оставался едкий привкус бензина и дыма. У входа в доки Сент-Кэтрин швартовались с полдюжины моторных катеров, и канаты натянулись так, что, казалось, вот-вот лопнут. Внушительные особняки из бурого песчаника занимались своими делами, отгородившись от мира ставнями – ничего не вижу. Добежав до Корнхилла, я увидела протянутую поперек дороги оградительную ленту и кучку припарковавшихся поодаль полицейских фургонов. Должно быть, Бернс бросил все силы на прочесывание прилегающего к Гаттер-лейн квартала с надеждой найти улики. Я повернула на Лиденхолл-стрит и, пробегая по Лондонскому мосту, стала то и дело встречать толпы покупателей, тянувшихся к местному рынку. Некоторые готовы прикинуться бедняками ради пакета авокадо.

В прихожей на столике уже звонил мобильный.

– Ты ведь придешь, да? – с тревогой спросила Лола, испугавшись почему-то, что я ее бросила.

Только Лола могла вытащить меня в жару из дома и заставить тащиться через весь город, чтобы повосхищаться ее профессиональными талантами с последующим ланчем в кафе. Приняв душ, я надела самое легкое из летних платьев и балетки. Времени на дорогу ушло больше, чем ожидалось, из-за какой-то поломки на Паддингтоне, но служба безопасности лондонской подземки после смерти Лео Грешэма взялась за дело серьезно. На каждой платформе висели теперь постеры, призывавшие не заходить за желтую линию и докладывать о подозрительном поведении пассажиров. Люди жались к стенам, выглядывая в толпе потенциальных убийц. В глаза бросился заголовок «Индепендент»: «ЕЩЕ ОДНО УБИЙСТВО В СИТИ». Кому-то из побывавших на месте преступления журналистов удалось раздобыть подробности трагедии на Гаттер-лейн: жертву звали Джейми Уилкокс, двадцать пять лет, женат, с ребенком. Значился трейдером-консультантом в банке «Энджел», так что связь с Лео Грешэмом лежала на поверхности. Оба работали в одном здании и могли знать друг друга, по крайней мере, в лицо. Газета публиковала фотографию Уилкокса в день вручения диплома: круглое, сияющее от гордости лицо. Таким же был мой брат, когда получил свою первую работу в Сити. И кто мог поверить, что, убивая этого молодого человека, он становится на сторону ангелов? А может быть, все проще, и, по мнению убийцы, в его сражении имущие будут разбиты неимущими. Может быть, он, как своего рода вывернутый наизнанку Деннис Нильсен[15], наказывает успешных и честолюбивых за их богатство.

Я сунула газету в сумку.

В итоге я добралась до театра с серьезным опозданием. В фойе собралась толпа актеров, во весь голос кричавших друг на друга. Я еще раз убедилась, что драматическая студия – совершенно не мое. Актеры – замечательные друзья, но я бы не вынесла постоянного пребывания в компании столь ярких, харизматичных личностей. Лола была в репетиционном зале, помогала сидевшей в инвалидном кресле девушке переворачивать страницы сценария. Выглядела она, как всегда, роскошно, и убранные назад рыжие волосы открывали еще больший простор для широкой, заразительной улыбки. Десятка два актеров весело играли, поддразнивая друг друга и перемежая общение упражнениями. Два парня танцевали в своих креслах, и получалось у них так ловко, так изящно, как будто коляски стали продолжением их тел. Было шумно и весело.

Вдруг я почувствовала на себе чей-то взгляд.

Неужели?..

Да, это был Эндрю Пирнан, и он шел ко мне с тем же, что и накануне, немного удивленным выражением. Смокинг уступил место джинсам и темно-зеленой рубашке.

– Вы за мной следите? – спросила я.

– Конечно. Вы сказали, что будете здесь, вот я и сижу в засаде с самого утра. Но вообще-то – хотите верьте, хотите нет, – я прихожу сюда довольно часто.

– Меня затащила в театр подруга. – Я указала на Лолу, окруженную группкой детишек, старательно показывавших друг дружке язык.

– Мы знакомы. Ей, должно быть, трудно отказать. – Пирнан по-прежнему не спускал с меня глаз, и я даже пожалела, что не надела вчерашние туфельки. Он был такой высокий, что мне приходилось задирать голову, чтобы разговаривать. – Как насчет ланча? Или, может быть, у вас нет времени? Мы могли бы обойтись кофе.

Я покачала головой:

– Нет, меня вполне устроит ланч.

Потом я бросила извиняющийся взгляд на Лолу – мол, планы меняются, – но она лишь одобрительно закивала и подняла большой палец. Очевидно, подвижки в моей личной жизни значили для нее больше, чем возможность съесть сэндвич в моей компании.

Пирнан отыскал в баре свободный столик с видом на растянувшиеся вдоль противоположного берега викторианские склады.

– И что связывает вас с этим местом? – спросила я.

– Собираю для них средства. – Эндрю рассмеялся, заметив мою реакцию. – Что вас так удивило?

– Вы же называли себя вором.

– Так и есть. – Мой собеседник усмехнулся, отчего на скулах у него натянулась кожа. – Я работаю на «Ассоциацию благотворительности». Обычно мы обходимся без оружия.

Он любезно заговорил с подошедшей принять заказ официанткой, и мое представление о нем снова изменилось. Пирнан легко, в считаные секунды превращался из школьного клоуна в английского джентльмена и обратно. Меня восхищал его аристократический акцент. Я все ждала, когда же он допустит оглушение хоть одной согласной, но так и не дождалась. В нем было что-то от диктора сороковых, монотонно сообщающего о победах и поражениях. Официантка ушла, и Эндрю снова повернулся ко мне.

– Здесь работают с такими, как моя сестра. Собственно, поэтому я и включился.

– А что с вашей сестрой?

– У Элеоноры синдром Аспергера[16]. Ей почти тридцать, но она лишь недавно переехала в отдельную квартиру.

– С моим братом примерно то же самое. – Слова сорвались у меня с губ сами собой, прежде чем я успела остановиться. Обычно я не затрагивала эту тему, но откровение Пирнана застало меня врасплох. Я и сама не заметила, как заговорила о биполярном расстройстве Уилла, и даже рассказала о его травмах, о том, как ему пришлось учиться заново ходить.

– Ужасно, – посочувствовал Эндрю. – Какая-то черная полоса.

С минуту мы сидели молча, глядя на борющуюся с течением баржу, медленно вползающую под Хаммерсмитский мост. Воспользовавшись паузой, я присмотрелась к своему собеседнику. Рубашка с широким, старомодным воротником… прическа с падающей на глаза мальчишеской челкой, как будто он на протяжении десятилетий пользовался услугами одного и того же парикмахера. Пирнан рассказал о своей сестре. Она никогда не была в Париже, и он планировал поездку туда через несколько недель – к ее дню рождения. Говоря об отеле, о предполагаемой прогулке по Монмартру, он заметно оживился. Казалось, ему приятно говорить о других, но не о себе.

– А вы, значит, судебный психолог? – спросил он в какой-то момент.

Я неохотно кивнула:

– Да, у меня соответствующая лицензия, но я все же предпочитаю помогать людям, пока они еще живы.

– Какое-то нездоровое увлечение, нет? – усмехнулся Пирнан. – Отправлять за решетку всех этих чокнутых мерзавцев…

– Иногда приходится отстраняться от всего человечества.

– С удовольствием бы вас послушал. Я и сам хотел изучать психологию, но в итоге занялся финансами. Возможно, допустил большую ошибку.

Он спокойно смотрел на меня своими золотисто-карими глазами, и в какой-то момент я почувствовала, как где-то в глубине, внизу, будто резко ослабла туго натянутая струна.

– Мне пора. Нужно идти. Приятно было встретиться. – Я торопливо поднялась и, не дожидаясь ответа, бросилась к выходу.

Возвращение домой походило на спуск по кругам ада. Вентиляции никакой, ни ветерка, ни дуновения, и вдобавок настойчиво лезущие в голову мысли об Эндрю Пирнане. Сбежала я, конечно, не от него, а из-за того, что он начал мне нравиться. Зачем обманывать человека, водить его за нос, если предложить все равно нечего? Да, я оправилась и почти вернулась к нормальному состоянию, но, как говорится, стрелка стояла на нуле. Поезд зарывался все глубже под город, проходил, покачиваясь, станции – Эджвер-роуд, Бейкер-стрит, Кингс-Кросс – вдыхал и выдыхал пассажиров на каждой остановке. Напротив меня сидела напоминавшая экзотический цветок женщина. Яркое узорчатое платье чем дальше, тем больше увядало от жары, и макияж стекал по ее лицу. Выйдя из вагона, я с облегчением перевела дух. В кармане завибрировал сотовый – Лоле не терпелось посплетничать, узнать последние новости. Я не стала отвечать, мечтая о тихой сиесте, но у входа стояла знакомая машина, и убегать было уже поздно.

Мать сидела в кухне, держа на коленях аккуратно сложенный жакет и с выражением ужаса на лице. Очевидно, она воспользовалась своим ключом и последние полчаса только и делала, что взирала на кучку грязного белья, терпеливо ждущего, когда его загрузят в стиральную машину. У нас типичный случай тотального недопонимания. Мы действительно старались встречаться чаще, но каждый раз ухитрялись разойтись во мнениях. Поцеловав ее, я вдохнула привычный запах кофе, духов и злости.

– Не знала, что ты собираешься приехать.

– Конечно, знала, дорогая. Я оставила четыре сообщения.

– Надо было позвонить на мобильный.

Я послала мысленное проклятие по адресу Уилла. Наверняка это он стер сообщения и то ли позабыл, то ли не удосужился сказать мне. Я скользнула взглядом по маминому наряду: свежее голубое платье, на шее – жемчужное ожерелье. Как ей это удается – проехать из Блэкхита в сорокаградусную жару, и чтобы ни один волосок не растрепался?

– Уилла сегодня не видела. Ты ему звонила? – спросила я.

– Ты же знаешь, он на мои звонки не отвечает.

Я подсела к матери и попробовала провернуть трюк с улыбкой.

– Мы могли бы сходить куда-нибудь вдвоем. Если ты, конечно, не против.

– Разве тебе не нужно освежиться?

– Сегодня выходной. Могу позволить себе небольшую неряшливость.

Гостья вздохнула и посмотрела в окно.

– Он так и не избавился от этой жуткой машины.

– Думаю, ему страшно с ней расстаться.

– Почему? – В мамином голосе прорезалась нотка раздражения.

– Уилл спит в ней иногда, когда неважно себя чувствует.

– Ты не должна позволять ему этого, Элис. – Ее серые глаза потемнели.

– Мама, Уиллу тридцать шесть лет. Я не могу ему указывать.

Мы вышли. Прогулка вдоль реки подействовала на мать благотворно. Она смягчилась и даже рассказала, что собирается на Крит с подругой из библиотеки. Послушать ее, так весь отпуск грозил обернуться бесконечным хождением по минойским руинам, но ее такой вариант вполне устраивал. Мою маму трудно представить лежащей под солнцем в шезлонге и слушающей баюкающий шум моря. Потом она переключилась на волонтерскую работу – отвечать раз в неделю на звонки в центре помощи бездомным. Может быть, такая деятельность позволяла ей не чувствовать себя виноватой? Уилл жил в машине восемь лет, но она никогда не предлагала ему занять свободную комнату.

– В понедельник была на могиле твоего отца, – сказала она.

– Неужели? – Вот так новость! Я даже не смогла подобрать подходящий ответ. Последний раз мама вспоминала его с полгода назад.

– Розовый куст, что я там посадила, прижился хорошо. Скоро уже делать подрезку.

Я кивнула. Отец нисколько не интересовался садом и лишь изредка, не выдержав маминых приставаний, соглашался постричь лужайку. Обычно же он предпочитал напиваться в гараже. Мне показалось, что мать хочет объяснить что-то, но мы подошли к Музею дизайна прежде, чем это желание вылилось в слова. Мы купили билеты и ступили в мир фантазий. Выставка называлась «Детские игры». Сотни кукол Барби застыли в резервуаре, заполненном прозрачной смолой. Некоторые, подняв руки, отчаянно пытались выплыть на поверхность.

– Какая нелепость! – фыркнула мама. – Интересно, что бы это все значило?

Я на секунду задумалась.

– Может быть, невозможность изменить детские воспоминания? Они застывают навеки.

Мать нахмурилась. Переходя от одного экспоната к другому, она лишь мельком взглянула на построенный из деталей и подвешенный к потолку огромный город. Я хотела угостить маму чаем со льдом, но ее настроение после музея снова испортилось. Тем не менее на обратном пути она все же нашла кое-что достойное своего восхищения. Это были свисавшие с фонарей цветочные корзины с лобелией[17] и геранью.

– Роскошно, – пробормотала мать и впервые за день расщедрилась на улыбку.

Уилла мы дома снова не застали. Мама поправила волосы у зеркала в прихожей и собралась уходить. Поцеловав воздух в дюйме от моей щеки, она отступила на шаг и внимательно посмотрела на меня.

– Ты нехорошо выглядишь, дорогая? Плохо спишь?

Я стиснула зубы и едва не послала ее куда подальше.

– Все в порядке, мама. Правда.

Подойдя к окну кухни, я смотрела, как она идет к машине. Походка, как всегда, легкая, словно у балерины. Какие там шестьдесят лет – сорок, не больше! И абсолютная беззаботность.