Читать книгу Зеленый Марс - Ким Стэнли Робинсон - Страница 14

Но ничто не вечно: ни камень, ни отчаяние.

Энн вернулась в машину, сама не зная, как и зачем. Она понемногу ехала каждый день и неосознанно вернулась к тайнику Койота. Целую неделю она бродила по окрестным дюнам, с трудом заставляя себя есть.

А потом она услышала:

– Энн, ы есь ешь?

Она поняла только слово «Энн». Шокированная вернувшейся к ней глосолаллией[21], она прижала обе руки к микрофону и попыталась говорить. Но смогла издать лишь какой-то сдавленный звук.

– Энн, ы есь ешь?

Это был вопрос.

– Энн, – выдавила она.

Десять минут спустя он уже был у нее в машине и тянулся, чтобы обнять ее.

– Как давно ты здесь?

– Не… недавно.

Они сели. Энн попыталась собраться. Это все равно что думать, только думать громко. Несомненно, она все еще думала словами.

Койот все говорил, может быть, чуть-чуть медленнее, чем обычно, и пристально смотрел на нее.

Она спросила его про буровую установку.

– А, я как раз гадал, не наткнешься ли ты на одну из них.

– Сколько их там?

– Пятьдесят.

Койот увидел выражение ее лица и коротко кивнул. Он набросился на еду, и она вдруг поняла, что он пришел к пустому тайнику.

– Они вкладывают крупные деньги в эти проекты. Новый лифт, бурильные установки, азот с Титана… громадное зеркало между нами и солнцем, чтобы направлять на нас больше света. Ты об этом слышала?

Она пыталась собраться с силами. Пятьдесят. О боже…

Это привело ее в бешенство. Прежде она злилась на планету за то, что та не отпустила ее. За то, что напугала, но не подкрепила угрозу делом. Но теперь ее наполнила злость другого рода. Глядя, как Койот ест, и думая о затоплении Северной равнины, она почувствовала, как гнев сжимается внутри нее, словно первичная материя, сжимающаяся до тех пор, пока не взорвется, воспламенив все вокруг. Это была до боли горячая ярость. И вместе с тем – старое знакомое чувство: злость на тех, кто занимался терраформированием. Старая выгоревшая эмоция, ставшая в последние годы сверхновой, теперь уплотнялась, чтобы снова рвануть. Энн не хотела этого, действительно не хотела. Но, черт возьми, планета плавилась у нее под ногами. Распадалась. Была низведена до грязи в изыскательском предприятии Земного картеля.

Нужно было что-то делать.

И Энн на самом деле намеревалась сделать кое-что, хотя бы для того, чтобы заполнить часы, которые ей остались, пока какая-нибудь милосердная случайность не освободит ее. Кое-что, чтобы занять ее предпосмертные часы. Месть зомби – почему бы и нет? Склонного к насилию, склонного к отчаянию…

– Кто их строит? – спросила она.

– Я знаю, что их заводы расположены в Мареотисе и Брэдбери-Пойнт. – Койот снова набросился на еду, потом поднял взгляд. – Тебе это не нравится.

– Нет.

– Хочешь остановить их?

Она не ответила.

Койот, кажется, все понял:

– Я не говорю об остановке терраформирования в целом. Но есть кое-что, что стоит попробовать. Взорвать заводы.

– Они просто выстроят их заново.

– Кто знает, но это замедлит их. А за это время может случиться что-нибудь более значительное в планетарных масштабах.

– Красные, ты имеешь в виду.

– Да. Думаю, люди будут называть их Красными.

Энн покачала головой.

– Я им не нужна.

– Нет. Но, может быть, они нужны тебе, а? Ты для них герой, знаешь ли. Ты значишь для них больше, чем просто еще один человек.

Разум Энн снова ускользнул. Красные – она никогда не верила в них, никогда не думала, что такое сопротивление хоть что-то даст. Но теперь… что ж, даже если это не сработает, все будет лучше, чем ничего. Палку им в глаз!

А если это сработает…

– Дай мне подумать.

Они еще долго проговорили о разных вещах. Внезапно на Энн навалилась усталость, что было странно, ведь она столько времени провела, ничего не делая. Разговор ее истощал, она отвыкла от разговоров. А разговаривать с Койотом было трудно.

– Тебе надо пойти поспать, – сказал он, прерывая свой монолог. – Выглядишь уставшей. Руку… – Он помог ей перебраться на кровать, и Энн легла, не раздеваясь. Койот подоткнул одеяло. – Ты устала. Мне кажется, тебе нужно пройти еще один курс омоложения, старушка.

– Я больше не буду проходить их.

– Нет! Ну, ты меня удивляешь. А теперь спи. Спи.

Она поехала с Койотом обратно на юг, и вечером за ужином он рассказал ей о Красных. Как и само подполье, это была скорее вольная группа, нежели четко организованное движение. Энн знала кое-кого из основателей: Ивану, Джина и Рауля из фермерской команды, которые не соглашались с ареофанией Хироко и ее понятием viriditas; Касэя, Дао и еще нескольких эктогенов из Зиготы; некоторых последователей Аркадия, спустившихся с Фобоса, которые потом конфликтовали с Аркадием по вопросу влияния терраформирования на революцию. Множество богдановистов, включая Стива и Марианну, стали Красными в годы, последовавшие за 2061-м, как и последователи биолога Шнеллинга. Нельзя было не упомянуть и радикально настроенных японцев – нисеев и сансеев из Сабиси. А еще были арабы, которые желали, чтобы Марс остался арабским, и бежавшие заключенные из Королева… Целая куча радикалов. «Совсем не мой случай», – подумала Энн, вспомнив, что ее протест против терраформирования базировался на рациональном научном основании. Или, по крайней мере, на доказуемой этической и эстетической точке зрения. В ней вновь вспыхнула злость, и она покачала головой, испытывая отвращение к самой себе.

Кто она такая, чтобы судить этику Красных? Они хотя бы выражают свое недовольство, не боясь критиковать вслух. Может быть, это помогает им чувствовать себя лучше, даже если они ничего не достигли. А может, они и достигли чего-то, по крайней мере, за прошлые годы, до того как терраформирование вошло в новую фазу транснационального гигантизма.

Койот утверждал, что Красные значительно замедлили терраформирование. Некоторые даже вели записи, пытаясь подсчитать их достижения. По его словам, среди Красных росло движение, призванное смириться с реальностью и признать, что терраформирования не избежать, но настаивающее на необходимости разработать документы в защиту наиболее щадящих его вариантов.

– Есть парочка конкретных идей насчет атмосферы, состоящей преимущественно из углекислого газа, теплой, но сухой, она будет поддерживать растительную жизнь, а люди смогут ходить в масках, не переключая планету на земную модель. Очень интересно. Еще предлагают модель так называемой «экопоэзис», или ареобиосферы. Мир, в котором низменности остаются холодными, тем не менее приспособленными для выживания человека, в то время как более высокие места выходят за пределы слоя атмосферы и сохраняют свое естественное состояние, ну, или близкое к нему. Кальдеры четырех больших вулканов в таком мире останутся в своем первозданном виде, по крайней мере, так говорят.

Энн сомневалась, что большинство этих предложений достижимы или имеют предсказуемые последствия. Однако объяснения Койота ее заинтриговали. Он активно поддерживал все усилия Красных и с самого начала много им помогал: и поддержкой из подземных убежищ, и установлением связей между ними. Он помогал им также строить собственные убежища, которые большей частью были спрятаны неподалеку от Большого Уступа, откуда проще было следить за терраформирующей программой. Да, Койот был Красным, по крайней мере, симпатизировал им.

– На самом деле я никто. Старый анархист. Полагаю, ты можешь звать меня теперь бунианцем, поскольку я верю в объединение всех и вся, что может освободить Марс. Иногда я думаю даже, что пригодная для жизни человека планета лишь ускорит революцию. Но только иногда. В любом случае, Красные – это большой партизанский отряд. И я разделяю их точку зрения, что мы тут не за тем, чтобы, знаешь ли, воссоздавать Канаду, упаси бог! Вот почему я им помогаю. Я умею прятаться, и мне это нравится.

Энн кивнула.

– Так ты хочешь присоединиться к ним? Или хотя бы встретиться?

– Я подумаю об этом.

Ее зацикленность на камнях пошатнулась. Она уже не могла не замечать, сколько признаков жизни появилось на земле. На десятых и двадцатых южных широтах лед вышедших на поверхность ледников таял на солнце, и холодная вода стекала вниз по холмам, разрезая землю новыми простейшими бассейнами и превращая осыпи склонов в то, что экологи называют каменистой арктической пустыней. Эти скалистые клочки земли стали первыми островками жизни после того, как лед отступил, – жизнь на них была представлена простейшими водорослями, лишайниками и мхом. Песчаные реголиты, насыщенные текущей сквозь них водой и микробактериями, преобразовывались в каменистые пустыни с пугающей скоростью, и хрупкие формы рельефа быстро разрушались. Большая часть остаточного грунта на Марсе была сухой настолько, что при соприкосновении с водой возникали мощные химические реакции, высвобождалось много перекиси водорода, кристаллизовалась соль. В сущности, грунт рассыпался, утекал песчаной грязью, оседая ниже, на свободных террасах, называемых солифлюкционными, и в новых морозных протокаменистых пустынях. Прежние формы исчезали. Поверхность планеты плавилась. После долгого дня поездки по меняющемуся ландшафту Энн сказала Койоту: «Возможно, я поговорю с ними».

Но сначала они вернулись в Зиготу, или Гамету, где у Койота были какие-то дела. Энн осталась в комнате Питера, поскольку самого его не было, а комнату, которую она раньше делила с Саймоном, отвели под другие нужды. В любом случае там бы она не остановилась. Комната Питера была расположена над комнатой Хармахиса: круглый бамбуковый сегмент, в котором имелись стол, кресло, серповидный матрас на полу и окно с видом на озеро. В Гамете все было прежним, но другим, и несмотря на годы, проведенные в Зиготе, она не чувствовала с ней связи. Ей было трудно вспомнить, какой была когда-то Зигота. Энн и не хотела вспоминать, она усердно пыталась забыть. Как только к ней являлся образ из прошлого, она вскакивала и бралась за что-нибудь, требующее концентрации: изучала образцы камней и данные сейсмографов, или готовила сложные блюда, или выходила поиграть с детьми, пока образы не тускнели, а прошлое не исчезало. Со временем можно научиться уклоняться от прошлого почти идеально.

Однажды вечером Койот просунул голову в дверь комнаты.

– Ты знала, что Питер тоже Красный?

– Что?

– Да, но работает сам по себе. По большей части в космосе. Я думаю, он загорелся космосом после того, как прокатился на лифте.

– О боже! – вырвалось у нее.

Это было еще одно случайное происшествие. По всем законам Питер должен был умереть при падении лифта. Каков был шанс, что рядом найдется космический корабль, который подберет его, оставшегося в одиночестве на ареосинхронной орбите? Нет, это было нелепо. Только случайности и существовали.

И все-таки Энн разозлилась.

Она уснула, думая об этом, и в своем беспокойном сне увидела, как идет с Саймоном по самой живописной части каньона Кандор. Это была их первая совместная прогулка, когда все еще было безупречно и оставалось нетронутым миллиарды лет: первые люди, идущие в широком ущелье между слоистых и грандиозных стен. Саймону нравилось там почти так же, как ей, и он молчал, поглощенный реальностью камней и неба, – не было спутника лучше для столь величественного зрелища. И вдруг во сне одна из гигантских стен каньона начала рушиться, Саймон произнес: «Дальний пробег», – и Энн мгновенно проснулась, вся в поту.

Она оделась и вышла в маленький мезокосм под куполом, с его белым озером и кривым лесом на низких дюнах. У Хироко был очень странный гений, способный создать такое место, а потом убедить многих других присоединиться к ней. Зачать стольких детей без позволения отцов, без контроля над генетическими манипуляциями. Все-таки это было своего рода безумие, божественное оно или нет.

Вдоль ледяной отмели маленького озера шел выводок Хироко. Их уже нельзя было назвать детьми, самым младшим было по пятнадцать-шестнадцать земных лет, старшим… старшие были раскиданы по всему миру. Касэю, вероятно, было уже пятьдесят, а его дочери Джеки – около двадцати пяти, она выпускница нового университета Сабиси и активная участница политики «полусвета». Группа эктогенов вернулась навестить Гамету точно так же, как и сама Энн. Они шли вдоль пляжа во главе с Джеки, высокой изящной брюнеткой, красивой и властной, лидером их поколения. Им мог бы стать веселый Ниргал или задумчивый Дао. Но вела их Джеки, а Дао следовал за ней с собачьей преданностью, и даже Ниргал не спускал с нее глаз. Саймон любил Ниргала, как и Питер, и Энн понимала почему: он единственный из всей банды эктогенов не отталкивал ее. Пока остальные развлекались погруженностью в себя – короли и королевы своего маленького мира, – Ниргал покинул Зиготу вскоре после смерти Саймона и потом уже почти не возвращался. Он учился и жил в Сабиси, ездил с Койотом и Питером, посещал города на севере. Был ли он тоже Красным? Сложно сказать. Но его интересовало абсолютно все, он был в курсе всего на свете и старался везде побывать – словом, юная Хироко в брюках, если можно так выразиться. Разве что Ниргал не был таким странным, как Хироко, а был сильнее связан с другими людьми, был более человечным. Энн никогда в жизни не удавалось нормально поговорить с Хироко, инопланетный разум которой придавал, похоже, совершенно иные смыслы всем словам в языке. К тому же, несмотря на блестящие успехи в дизайне экосистем, Хироко совсем не была ученым, но кем-то вроде пророка. Ниргал же, кажется, интуитивно обращался прямо к тому, что было важно для человека, с которым он разговаривал, и он концентрировался на этом и задавал вопрос за вопросом – любознательный, восприимчивый и сочувствующий. Наблюдая, как он следует за Джеки по отмели, прыгая то туда, то сюда, Энн вспомнила, как медленно и осторожно он ходил рядом с Саймоном. Каким напуганным он выглядел в ту последнюю ночь, когда Хироко в своей особой манере привела его попрощаться. Было слишком жестоко привлекать тогда мальчика, но в то время Энн не возражала: она была в отчаянии и готова на все. Еще одна ошибка, которую уже не исправить.

Расстроившись, она разглядывала светлый песок под ногами, пока эктогены не прошли мимо. Даже обидно, что Ниргал увлечен Джеки, для которой он так мало значит. Джеки в целом была чудесной девушкой, но она слишком походила на Майю: капризная и склонная к манипуляциям, не любящая никого, кроме, может быть, Питера, который, к счастью (хотя в те времена Энн так не казалось), путался с матерью Джеки и ни в малейшей мере не интересовался ее дочерью. Грязное дельце, из-за этого Питер и Касэй больше не общаются, а Эстер так и не вернулась. Не самый славный час для Питера. А уж как это все повлияло на Джеки… Последствия не заставят себя ждать – осторожно, тут черная дыра из ее же глубокого прошлого, – да, и так без конца, все их маленькие жалкие жизни обречены на бесконечное повторение в бессмысленных циклах…

Энн постаралась сконцентрироваться на структуре песка.

Белый был не самым обычным цветом песка на Марсе. Очень редкий гранит. Энн стало любопытно, искала ли Хироко такой специально или ей просто повезло.

Эктогены на той стороне озера пропали из виду. Она осталась на пляже одна. Где-то тут, под ее ногами, был Саймон. Как сложно перестать думать обо всем этом.

По направлению к ней через дюны шел человек. Издалека ей показалось, что это Сакс, потом – Койот, но это был не тот и не другой. Он помедлил, заметив ее, и по этому движению она поняла, что это действительно Сакс, но очень сильно изменившийся внешне. Влад и Урсула провели над ним какую-то косметическую операцию, чтобы он стал не похож на себя. Он собирался переехать в Берроуз и присоединиться там к какой-то биотехнической компании, используя швейцарский паспорт и одну из вирусных идентификационных записей Койота. Собирался снова вернуться к работе над терраформированием. Энн отвернулась к воде. Он подошел и попытался заговорить с ней, этот странный не-Сакс, симпатичный старый дурень. Но это по-прежнему был он, и гнев переполнял ее так, что она едва могла думать, едва могла удержать нить разговора.

«Ты и правда выглядишь иначе», – это было все, что она потом вспомнила. Пустая болтовня. Глядя на него, она думала, что он никогда не изменится. Но в его грустном взгляде мелькало что-то пугающее, что-то смертельное, готовое прорваться наружу, если она это не остановит… Энн продолжала говорить с ним, пока он не скорчил напоследок гримасу и не ушел.

Она долго сидела, замерзая и приходя в еще большее замешательство. Наконец, она опустила голову на колени и погрузилась в дрему.

Ей приснился сон. Вся первая сотня стояла вокруг нее, и живые, и мертвые. Сакс, с прежним лицом, но новым опасным выражением горя, сказал:

– Чистая прибыль в сложности.

– Чистая прибыль в здоровье, – вымолвили Влад и Урсула.

– Чистая прибыль в красоте, – заявила Хироко.

– Чистая прибыль в доброте, – выпалила Надя.

– Чистая прибыль в глубине эмоций, – сказала Майя, и Джон с Фрэнком позади нее закатили глаза.

– Чистая прибыль в свободе, – произнес Аркадий.

– Чистая прибыль в понимании, – добавил Мишель.

– Чистая прибыль в силе, – сказал Фрэнк из заднего ряда, и Джон, стоявший с ним плечом к плечу, крикнул:

– Чистая прибыль в счастье!

И все они уставились на Энн. Она встала, дрожа от ярости и страха, и поняла, что она единственная среди них не верит в возможность чистой прибыли от чего бы то ни было, она просто сумасшедшая реакционерка, и все, что она может, – это ткнуть в них трясущимся пальцем и ответить: «Марс. Марс. Марс».

Вечером, после ужина и общего собрания, Энн выловила Койота и спросила:

– Когда ты выезжаешь?

– Через пару дней.

– Ты все еще хочешь познакомить меня с теми людьми?

– Да, конечно. – Он смотрел на нее, склонив голову набок. – Ты должна быть там.

Она лишь кивнула и оглядела общую комнату, думая: «Прощай. Скатертью дорога».

Через неделю она сидела с Койотом в сверхлегком самолете. Они летели по ночам на север, в экваториальный регион, потом – к Большому Уступу, к горе Дейтеронил, севернее Земли Ксанфа, – дикий, неспокойный район. Гора была похожа на архипелаг сбившихся в кучу островов, усеявших песчаное море. «Они станут настоящим архипелагом, – подумала Энн, пока Койот опускался между двумя из них, – если бурение на севере продолжится».

Койот приземлился на короткой дорожке пыльного песка и вырулил в ангар, вырезанный в одной из боковых сторон столовой горы. Северная оконечность представляла собой острую каменистую точку, а на вершине была вырыта треугольная комната для встреч. Войдя, Энн в удивлении остановилась: комната была набита битком, несколько сотен человек сидели за длинными столами, готовясь приступить к трапезе, и тянулись через столы, чтобы налить друг другу воды. Люди за одним из столов увидели ее и замерли, люди за следующим заметили это, оглянулись, увидели ее и тоже замерли – и этот эффект прокатился по залу, пока они все не застыли. Затем встал один, другой, и в неровном порыве все поднялись на ноги. Еще одна пауза, а потом они начали аплодировать, их ладони неистово взлетали, лица светились. И они разразились приветственными криками.