Читать книгу Солнцедар - Кир Регольт - Страница 3

Да, я женился в 1920 году. Жену свою, Кузьмину Марию Кузьминичну, я привел хозяйкой в свой отдельный домик на краю деревни Ильина Гора. У меня уже была своя лошадь, плюс сбережения на покупку коровы, за мной числились три десятины земли, и еще очень большой участок на правах аренды мы обрабатывали сообща с чухонцем, с детьми моей матери и с их новыми чухонскими родственниками. Они-то мне и продали корову, овец, курей, и я зажил своим хозяйством молодо и весело.

Зачем я вам рассказал о маниловщине в голове своего отца, о его неслучившихся занятиях, о бесцельном времяпровождении, спросите вы меня? Сделал я это намеренно, для того чтобы обозначить уже в начале своего рассказа отсутствие точки опоры в сознании людей того времени. Они не при советской власти потеряли вкус к жизни – это случилось раньше. К началу 20 века у основной массы активного населения нашей страны были утрачены цели. Дух вожделения, влекущий индивида в драку за сбычу его желаний, покинул нас. Никто ничего делать уже тогда не хотел. Апатия. Образование – есть. Здоровье – есть. Инфраструктура: рынок, деньги, банки, биржи – всё есть. Но цели нет, инстинкт наживы испарился. Уже в то время моему отцу можно было бы задать этот пикантный вопрос: «Если Вы такой умный, то почему Вы не богатый?». И конечно, он ответил бы: «Потому, что меня много!». Меня много – это значит, что я не знаю, за что мне хвататься. И поэтому ни за что не хватаюсь. Всё знаю, всё умею, а сделать ничего не могу. Считаю эти дела ниже своего достоинства.

Да вот вам, пример: что я торговать не могу, что ли? Купил за пять рублей, продал за десять. Чего тут уметь-то. Но ведь я дворянин, поэтому торговать я не стану. Это дело холопское – рядиться за лишнюю копейку. Я в карты проигрываю без гримасы разочарования на лице, достойно держу себя, с юмором. На чай оставляю в буфете, и носильщику, и ямщику. Он мне: «Благодарствую, барин». А я в его сторону не смотрю. Чаевые для меня мелочь, пыль. Так как же я торговаться-то стану с откупщиком за три копейки, когда он видел как я, вылезая из экипажа, кучеру дал на чай гривенник?

И производить что-либо тоже не по мне. Тут же надо на всю жизнь посвятить себя какой-то одной параболе. С утра до вечера одной и той же функцией заниматься. Жуть. Только об этом и думать, только об этом читать, только этим интересоваться. Все собрались в залах: говорят о погодах, о музыке; типа, хризантемы в этих местах еще не зацвели. А я о своём – о солёных грибах или о мочёных яблоках. У меня втулки к паровому двигателю кончились, а выписать можно только из Германии – вот беда. Ребята, никто не знает, где можно втулки купить?

Также и в самоуправлении: дороги, овраги, леса, нерадивые подрядчики, меркантильные откупщики, бесстыжие стряпчие. Всё кончается взятками, склоками, отставкой или цугундером.

Так как же я свою единственную жизнь потрачу на одно, понятное всем, сермяжное ремесло? Спросят в присутствии: кто был помещик Васильев? Да он снетком солёным торговал в посаде. Угу, понятно! Вот всем понятно, а мне не понятно: я свою жизнь на снетка не разменяю. А на что разменяю – ни на что: только на панорамное созерцание картины мира. На широкоэкранное кино, и чтобы я в зале в первом ряду. Ещё бы так, чтобы Киномеханика можно было попросить поставить на паузу, пока я за напитками сбегаю. Хотя это уже перебор: Киномеханик к себе от сотворения мира никого ещё не подпускал.

Может быть, здесь наш барин и прав: ему бы в семинарию пойти, а потом в приход. Но это сословие занято, там своих созерцателей девать некуда.

И вот эти самые кинолюбители, перегруженные известным гоголевским подвывертом: «Ты полюби нас чёрненькими, а беленькими нас всяк полюбит», привели к 1917 году страну в серебряное зазеркалье понятия абсолютного. Там, в этом перевернутом мире крайнего отчуждения свободного духа от миллионов индивидуальных сознаний, идёт безжалостная борьба всеобщего шторма с любыми мельчайшими шероховатостями на поверхности идеи абсолютной свободы. Все участники идейного помешательства узнали друг друга: пролетарий – батрака, солдат – матроса, униженный – оскорбленного. Все решили, что мечтают об одном и том же. Что их мысли полностью совпадают. И все они дружно побежали в одном направлении – к счастью. Не успели пробежать и полмили, как кто-то, опрометчиво, высказал своё собственное видение и понимание своего личного счастья. И тут, к ужасу присутствовавших, выяснилось, что понятие счастья этого частного бедолаги не совпадает с понятием других. Ведь у каждого своё понимание счастья. То есть разное от всех остальных. Но те, кто поумнее, молчат. Шестое чувство подсказывает толпе, что немая мысль о счастье у них у всех одинаковая. И они бегут и многозначительно одобряют друг друга кивками. Но как только кто-нибудь заговорит и обрисует свою личную картину о счастье, так сразу же его деталь не пролезает в принятый калибр и этот человек объявляется врагом. Врагом нашего любимого счастья. Нашим врагом. Абсолютное не терпит неточностей. Оно не копается в отношениях величин. Кто и что имел в виду, его не интересует. Оно – абсолютное. Это значит, что если ты на миллиметр не подошел по росту, то тебя исключают из хора. Как исключает абсолютное? Догадайтесь сами. С чем имеет дело любой абсолют? Правильно, только с самой сутью – с биологической жизнью. Или смертью. Кому как больше нравится. Механизм полировки абсолютной поверхности заработал, и полетели головы единомышленников со своих плеч, как летят в корзину кочаны капусты, срезанные лёгкой рукою человека, запросто утоляющего жажду глотком воды. Уже после, когда напились воды и наелись капусты, опомнились и узнали, что животное претворение себя в действительность не приносит того самого искомого счастья. Вспомнили, что истинное утешение им раньше приносила возможность реализации в быту каждому своего личного морального образа этого персонального счастья. Только тогда осадили и разрешили жить.

Но это первопричинное безразличие, бездуховность, апатия, они никуда не делись. То же самое кино продолжилось и после Великого Октября. Только добрый зритель в девятом ряду поменял элегантный сюртук на полосатую телогрейку.