Читать книгу Откровения культиста настоящей жизни - Кирилл Павлов - Страница 4

Шёл я мимо здания, на работу шёл,

Отошёл от курса я, отошёл.

Помню эту вывеску прямо как свой ад,

А гласит та вывеска: «Райский сад».

В этом общежитии я жил давным-давно.

Что там было – всем то всё равно.

Хозяин, Иешуа, был тот еще еврей.

Коль водки достанешь – он сразу: «Много не лей!»

Мои соседи по кровати дети его были,

О мире ином они не слыли,

Они здесь выросли, учились, ели,

Иешуа берег их от внешней канители.

Адамс взрослый был мужчина,

Забавлялся он письмом. На ужин у него была овчина.

Мальчишка очень рано потерял свое ребро,

Я не знаю всей истории, но пускай этим занимается бюро.

Евгения вечно странная и в мыслях.

Пару раз спросил о смыслах,

Про свободу, про судьбу.

«В голове ничего не держу».

Возможно и жил бы я там долго,

Иешуа брал недорого,

Адамс с Женей не мешают,

Только вот уж удручают.

Как-то раз вернулся поздно,

Услышал ругань, очень грозную,

И подслушал ненароком, почему раздался гром:

Адамс вечером без спросу выпил весь отцовский ром.

И пусть я глуп и молод,

Но разве взрослым не противен холод?

Женя тоже уже не детина,

Им бы вылететь с гнездины.

Когда унялся весь сыр-бор,

Я погрузился в этот мор.

Зашёл к ним уже под ночлег

(Я был безнравный человек).

Я рассказал, что слышал ссору,

Не удержался и залез на гору.

«Вам, вероятно, стоит уходить.

Свободы соки надо вам вкусить».

Адамс сказал мне тихо:

«Не поминай нас, дядя, лихом,

Но мы боимся, что вне этих стен

Нас завлекут в ужасный плен,

Где нету музыки, еды, воды и даже горя.

Грустить нехорошо, но это наша воля!

Все на свободе, а мы в «Райском саду»,

И ты останься тут, будь в равном с нами ряду!»

Иешуа, скорее всего, запереть своих детей намеревался.

Наверное, что силу, волю и сознание они обретут он боялся,

Что эти двое простаков перерасти его вдруг смогут,

Не станут слушать вечный звук домов о том, как стены стонут.

Я покачал головой, поправляя темные очки.

Из карманов рукавов полезли чудные сверчки.

Евгения не ожидала такой прекрасной красоты.

Она смотрела, смеялась и спрашивала: «Откуда ты?»

Братец её сидел и думал: «На свободе что, есть такая штука?»

Он повернулся и сказал: «Для тебя, видать, это большая мука:

Сидеть и спать тут до крови. Тебе свободу хоть дари!

Я тоже не прочь рискнуть своей душой и телом. Давай же, озари!»

Я посмеялся и сказал: «Нет, я в священных не играл!

Я просто предлагаю вам свободу обрести. Вот и всё, что показал.

Вы ждете, чтобы Иешуа, как торнадо, вас выкинул отсюда прочь?

Пожалуй, лучше делать это все ж не в ночь».

Сестрица, бледно улыбаясь и ласково обняв себя,

Всё думала о жизни вне этого края, печально сладостно скорбя.

«Нам очень нужно, чтоб ты нам, друг, помог,

От жесткой смертной пытки нас точно уберёг».

Я, поднимая маску, стоял и быстро говорил:

«Да даже если вы забрали миллионы, он вас бы не убил!

Он знает, что его строение тут вечно,

Здесь и охрана, и все увековечено.

Вот эти ржавые кровати

Он превратит в места для знати.

Он хочет и вас превратить в часть интерьера,

Чтоб был тут же и салон для господина Пьера!»

Те покивали, поняли, и, изнеможённые,

Легли мы спать, словно погребённые.

Наутро вновь сверкало солнце

(Я в это время люблю глядеть в оконце).

Но вот сейчас зовёт судьба,

Этим двоим не выжить без меня.

Адамс и Евгения увлекались пением.

Откуда я узнал? Да просто они под алкогольным опьянением!

Я глянул на часы: настольные разбиты, а мои показывают шесть утра.

Они пьяны, раздеты догола! С ума сойти какая стыдоба!

Иешуа вышел вялым шагом и остолбенел от поражения.

Я не хотел ему вредить специально, но таков мой путь самовыражения.

Иешуа в гневе смотрит на детей и гонит прочь, за сто морей,

Теперь для них закрыт наш «Райский сад», таков он царь-еврей.

Я понял, что я – следующий, и быстро собрал вещи.

Ко мне пришёл Иешуа, а под очками у меня уже взгляд зловещий.

«Послушай-ка внимательно меня, мой жуткий друг.

Чего тебе не нравилось? Зачем ты выдал слух?

Мы ведь с тобой договаривались о нашем общем сне,

Где каждый нам кланяется, слагает в бересте.

Я знаю, что ты вырос за эти все года,

Теперь ты просто сырость, сойди с сего двора!

Я знаю, что я должен тебя сослать домой,

Но у тебя нет двери, твой бейдж не номерной!

Возьми-ка лучше ключик да и ступай отсюда навсегда!

Пройдёшь весь путь от смрада до десятого этажа!

Прошу, не возвращайся, тебя я здесь убью,

А там ты будешь счастлив, хоть береги семью!»

С ужасным горем в сердце я принял этот ключ.

Десятый этаж и надпись: «улица Серых туч».

Я онемел и вновь ключ повертел.

Прочтя «улица Разбитого Моста», я тут же обомлел.

«Я понимаю – жутко. Ты слышал эти точки, и не раз.

Но помни моё слово: я отпущу тебя, меняй матрас».

Я поменял свою кроватку, в которой ранее я спал,

Поправил вдруг перчатку и, выйдя из «Сада», упал.

Колено было уж в порядке:

Этот ритуал обычно делают на грядке.

Спускался тихо, без вина,

Тут жизнь иная, без меня.

Вот я иду до дома и думаю про этих двух:

Интересно, когда про них пойдёт дурной слух?

Я не люблю сидеть на высоте,

Но это лучше, чем жизнь прожить во тьме.

Пришёл в конце концов к многоэтажке.

Ступенька за ступенькой, словно лепестки ромашки:

Любит – не любит, любит – не любит,

Вероятнее всего просто меня сгубит.

И вот сквозь воспоминания

Я дошёл до объекта своего страдания.

Квартира на десятом этаже.

Я снова здесь, на смертном рубеже.

Мой старый, обтёртый и мерзкий враг,

Закинуть бы тебя в овраг!

Да слишком дорог мне, зараза,

Не выживу я без тебя ни разу!

И вот открыта эта дверь,

Я снова здесь. Тут смерть, поверь.

Я искусил, признаюсь честно,

Возможно здесь уж мне и место.