Читать книгу Корпускулярные свойства дерьма - Кирилл Сергеевич Вавилон - Страница 2

Усядьтесь поудобнее и представьте позднюю осень 2005 года.

Дерьмо. Это первое, что я увидел, когда очнулся в это прекрасное утро или же ночь – от миазепама всегда так. Никогда не узнаешь, где проснёшься в очередной раз, вот так и сегодня – я снова оказался в холодном, богом забытом месте этого города. Руки и ноги сложены вдоль туловища, я лежу на заблёванном кафеле и смотрю на это дерьмо. Оно, свисая с потолка, глядит на такое же дерьмо. Мы как два куска одного целого. Когда-нибудь оно станет подобием человека вроде меня, а я, в свою очередь, полностью материализуюсь в корпускулярные свойства такого же дерьма. Всему есть конец и мой конец – это путь боли, разочарований и эйфории. Жизненный коктейль подобного рода присущ любому индивидууму этого города. Вечером нам очень хорошо, а утром хочется умереть, впрочем, как и всегда.

Мерзкие люминесцентные лампы бьют в расширенные, налитые кровью, как спелое яблоко, глаза. Судя по разбитому кафелю, и, по всей видимости, моей блевотине, я нахожусь в туалете заброшенной больницы. Забитые окна, обсыпающиеся стены, потолок и облёванный унитаз только добавляет гнетущей атмосферы и ухудшает мое, скажем так, положение. Смешно, когда наркоман рассуждает о каком-то положении. От миазепама, который мне подогнал знакомый фармацевт Вова, приходиться только догадываться, где я проснулся в очередной раз.

Деньги и дозу получаю от Вовы, когда помогаю ему с «загрузкой/разгрузкой» медикаментов. Иногда приходиться расставлять их по полочкам; если приходит «нужный» покупатель, то отдаю ему препарат с другой этикеткой, некоторые препараты оказываются списанными, и я их забираю домой, чтобы «правильно» их утилизировать. И тут образование экономиста мне помогает, ведь удаётся списать бо́льшую часть партий так, что ни одна проверка этого не заметит. За такой талант Вова награждает меня качественной дозой, но проверки – редкое явление, поэтому обычно он делает подарочки в виде транквилизаторов и антидепрессантов. Если их смешать с пивом, то накрывает хорошо, мягко и размеренно, даже хватает на весь вечер. Наше дело с Вовкой процветает уже около двух с половиной лет, из-за чего я стал уважаемым и знаменитым в своих торчащих кругах. Я всегда могу достать нужные медикаменты для сердца их бабушке, или таблетки для глаз их дорогим тётушкам, за это на районе мне перепадают годные «ништяки». С ним я познакомился случайно – когда я переехал в этот город, мне какое-то время пришлось скитаться в поисках, скажем так, лучшего, чем было раньше. Но лучшее не нашлось, потому что нашёлся Вова. Это очень худощавый человек, с вытянутым лицом, с дурно пахнущим ртом и маленькими усиками. Он жадный, грубый и медлительный. Сейчас на мне потёртая косуха, порванные джинсы и кеды, мои белые кеды, как и вся жизнь, превратились в смесь какого-то желто-коричневого месива. Неудивительно, ведь тут, помимо отходов, я в полную грудь вдыхаю запах гниющего человеческого тела. Этот едкий смрад пробивает насквозь мозг через носоглотку. Когда начинаешь общаться с крокодильщиками, то в один прекрасный момент понимаешь, что этот запах, который исходит из их тела, можно узнать где угодно. Никогда не опущусь до крокодила, это всегда конец, после него нет дороги назад. С каждым днём ловлю себя на мысли, что навсегда погрязну в круговороте алкоголя, наркотиков и тотальной ненависти к себе.

В этот день опять на жестких отходах, но вновь приходится ставить себя на ноги, чтобы понять, где я проснулся в очередной раз. В ушах стоит звон колокольни, головой же можно разбить этот унитаз, который вот уже несколько минут стремительно наблюдает своими заблёванными глазами за тем, как я старательно пытаюсь до него добраться. Тело ломит так сильно, будто по нему прошлось стадо баранов. Руки и ноги полностью онемели, а спина предательски выла от боли. От вчерашнего алиума беспрерывно хочется пить. Хлебать вообще всё, что попадётся под руку. Нужно доползти до туалета, чтоб утолить жажду. Как же это мерзко. Я хочу, так хочу закрыть глаза, открыть и оказаться в тёплой кровати с любимой женщиной. Нежно поцеловать её в губы, позавтракать вкусной едой. Находиться целый день в тепле и уюте с любимым человеком, а не просыпаться среди вечной грязи и вони. И так всегда в жизни – имеем и не ценим; в этом вся сущность человека. Когда был с девушкой, то хотел к друзьям, а на отходах всегда об этом жалел. Баланса не существует, есть только маятник, который качается в максимально противоположные стороны. Как в одной замечательной песне¹: «маятник качнётся в правильную сторону и времени больше не будет». А у меня его и нет, я не чувствую время, я его не понимаю. Времени вовсе не существует, я его не замечаю, и оно протекает сквозь пальцы. Крепко сжимаю кулак, чтобы удержать время, но оно давно умчалось вперёд, а я остался.

По-моему, наслаждаться и ценить каждый жизненный миг могут только животные. Ни один человек, каким бы он ни был, не умеет правильно распоряжаться жизнью. Никто её не понял, не осознал, а ведь всё дело в простоте. Мы слишком много думаем и слишком мало делаем. Виной всему сознание, наш мозг. Мозгу нужно решать задачи и страдать, но истинное счастье в спокойствии. Уровень притязаний гораздо выше возможностей. Я не умею жить, зато умею колоться и страдать.

Сегодня, как никогда, было сложно поднять это тело на ноги. Оно онемело и вовсе отказывалось меня слушаться. Из последних сил встал на пол, но голова всё ещё кружилась. Всё же желание выбраться отсюда сильнее боли и лени, поэтому я стою, но не могу сделать шаг. Покачиваясь, словно пьяные моряки во время бури, медленно приближаюсь к грязному кафелю, который плавно сливался с дверью. Полностью слившись в одно целое, ободранная дверь сыграла роль крепости, из-за чего откинула меня назад с такой силой, что ватные ноги наркомана не выдержали такого груза, и я плюхнулся на пол. Очень больно напоролся бедром на кусок темно-синего кафеля, который послушно торчал острым концом вверх и ждал своего заветного часа. Вмиг меня покрыло тысячи иголок, которые за долю секунды прокалывали моё искалеченное тело, пока я лежал и мычал от боли. Мычал от безысходности, беспомощности и даже ярости. Прислушиваясь к окружающей среде, услышал звук – сочилась черная кровь сквозь рваные джинсы. Штаны уже прилипали к ноге, а в глазах постепенно тускнело, но врагу не сдаётся наш гордый варяг! В школе и в институте уроки ОБЖ не прошли даром, поэтому сегодня складной ножичек впервые сделает благородное дело. Старательно и не особо осторожно я отрезал и даже перемотал куском штанины больную ногу, чтобы остановить кровотечение. Со временем оказалось, что маленький кусок кафеля отломался и таки остался в ноге. Из-за мучительной боли срочно нужно было ехать, но куда именно – я не знал, ведь в больницу мне нельзя, мой вид – мой враг. Стало тошно от мысли, что у нормальных людей не бывает таких ситуаций. И даже если они попадают в беду, то им всегда есть кого позвать на помощь, а у меня никого и ничего нет. Никогда не было поддержки или какой-то вменяемой помощи в этой жизни. А я всё сам и всегда сам. Даже один забиваю дозу, чертово одиночество.

Стиснув зубы до боли в висках, очень старательно облокотился на единственную, пока еще здоровую ногу, и, сопровождая дикими воплями, всё же дополз к выходу. Выбравшись с этого места, я очень удивился: ведь это была обычная заправка, каких полно в этом городе. Подобные маленькие города создают все условия для того, чтобы порождать таких бичей общества. С этими мыслями я медленно ковылял к разбитому автомобилю, которым владею вот уже несколько лет. Сейчас я попытаюсь вам его описать. Можете себе представить машину, которую наркоман не может обменять на дозу? Пройдите к ближайшей автосвалке. Видите там «Москвич»? Уверен, мой «автомобиль» такой же. Моя ласточка оказалась самой бедной, подбитой и изношенной птицей, которая каким-то чудом всё еще неслась сквозь шумные леса и вечно тихие звёзды навстречу к приключениям.

Стекла в дверях не опускались, поэтому в салоне была вечная вонь всего на свете. Фары давным-давно злобно мною вырваны, а кожаный салон еще в самом начале превратился в кашу из набивки и кожи. Повсюду шприцы, зип пакетики, пустые бутылки и банки из-под дешевого алкоголя. Москвич был зелено-ржавого цвета и часто глох на светофоре, но в отличие от меня, всегда добирался к цели.

Да, моя машина действительно была развалюхой, и я бы даже мог найти получше, но что-то заставляет меня и дальше с ней возиться. Перемены меня не удовлетворяли, а местами даже пугали. В детстве сильно расстраивался из-за каждой вещи, которая внезапно менялась в моей жизни. Так, однажды, мама отдала ковёр из моей комнаты своей соседке, и я даже плакал несколько дней, хоть и не любил этот ковёр.

Меня постепенно затягивали, словно в воронку, рассуждения о моей жизни, поэтому я вовсе позабыл о боли. Это всё проговаривал вслух и так делал вот уже несколько лет, что даже перестал этого замечать. И я не обратил бы и сейчас внимание, если б голос не раздавался эхом по вечно одинокому, ночному городу. Держась за ногу, протаскивал её сквозь мокрый асфальт и каждый раз собирал на кедах капли воды, от чего она сделалась мокрой. Вот уже руки сжали ключи от машины, но в кармане прогремел телефон. Оказалось, это звонила Маша. Маша, чтоб вы понимали, моя бывшая, которая постоянно просит у меня дозу. Мы с ней расстались, потому что она хотела меня поменять, а я этого не хотел, и вообще, она была против наркотиков и моей разнузданной жизни. Маша даже делала несколько серьёзных попыток, чтобы вылечить меня, но таких, как я – не лечат. По иронии судьбы её бывший оказался тоже наркоманом, а Маша по «абсолютной случайности», как она мне в слезах призналась, начала вместе с ним «немножко баловаться». Но теперь он ее оставил, а она, в свою очередь, плавно перекочевала от «немножко» к «множко» (как это часто у нас бывает) и переключилась на меня, постоянно опустошая мои драгоценные запасы. Жизнь предстаёт перед нами в странных одеяниях. Прекрасное бархатное платье вмиг становится кованой броней, а цветы в руках – лезвием. Она очень часто принимает форму женщины. Эти приятные, вкусно пахнущие существа по обычаю становятся нечто таким, о чём позавидует любой писатель-фантаст. Нет, это уже не женщина, а монстр. Монстр, который впивается острыми, но мелкими клыками. Он режет человека изнутри, словно пираньи свою жертву.