Читать книгу Над вечным покоем - Кирилл Вер - Страница 7

Настроение у Юли и Маркова казалось неимоверно паршивым. Путь до хаты Прокопия занимал шагов двадцать, однако двое, что оказались свидетелями внезапной смерти лесоруба, не торопились домой. Супруги медленно брели по широкому проезду, стыдливо уставившись себе под ноги. Их путь простирался меж усталых бревенчатых изб, что с осуждением глядели на идущих людей. В тот печальный момент Марков чувствовал себя ребенком, которого наказали. Когда зверолов пешком под стол ходил, отец часто отчитывал сына за шалости и заставлял стоять в темном углу. В детстве Миша даже умудрялся провалиться в сон, пока прижимался лицом к узкому треугольнику стен. В минуты забвения наказанный мальчишка видел странные образы, что калейдоскопом мерцали перед глазами. Он слышал грозные речи шепелявых деревьев, треск сучьев, наблюдал, как длинная простыня обвивалась вокруг шеи в наказание за детские глупости. После пробуждения он, роняя слезы, несся к полоумной матери, в запретные покои, куда имел доступ только отец и пара служанок. Женщина встречала сына с растрепанными соломенными волосами и черными как бездна глазами. Она гладила Мишу по голове, причитая о бедах, говорила о Вечной Матери и ее запретном дитяте, которого так страшится Черный ужас.

Почему я чувствую себя виноватым? Я словно попал в угол гостиной в Марково. И гости вокруг начнут гоготать, а я буду нервно озираться вокруг, боясь, что кто-то на меня накинется.

Внезапная гибель Митрича и странное расставание окончательно выбили супругов из сил. Хотя Марков, как ни удивительно, не горевал по другу – после возвращения из леса старик перестал походить на себя. Юля вовсе не хотела общаться с мужем – она шла рядом, но быстро скрылась за порогом дома, едва только вошла в калитку. На просьбу остаться вместе и подышать морозным воздухом, она ответила невнятным молчанием. Маркову впервые за долгое время не хотелось оставаться в одиночестве, однако пять минут вьюги не сделают. Он отчаянно захотел покурить. Зверолов порылся в кармане и достал папироску, высек пламя и посмотрел вокруг. На улице давно стемнело, и невзрачная деревня погрузилась в траур по погибшему лесорубу. Улицы были пусты – народ будто ушел на поминки. Деревня в темные часы не освещалась и превращалась в мрачную берлогу. Лишь в заведении Бобрихи мелькало зарево пары лучин, которое с такого расстояния едва ли увидишь. Иной раз не понять, принимает ли Фекла Ивановна постояльцев или закрыла наглухо засовы. Со стороны ворот можно было услыхать размеренный хруст снега – это ночные караульные, укрывшись в три тулупа, без чувств бродили вдоль защитных укреплений. Если б не странные события последних суток, Марков растекся бы в блаженстве, насладившись приятным спокойствием засыпающего поселка. Он умилялся Речным, лишь когда не было людей на крохотных улицах. В такие моменты тишина задремавшего поселка помогала разуму расслабиться, и он начинал ценить добрососедство людей, что приняли его в собственный дом, хоть и скрипя зубами. В обычные ночи охотник не замечал вялого забвения, что медленно, как вешний снег, опускалось на треугольные крыши изб. Сейчас Марков упивался спокойствием, оттягивая момент принятия истины. Да, зверолов старался ни о чем не думать. Он лишь хотел раствориться в ночи без остатка, однако голову, как назло, распирали тягостные думы, мешавшие вожделенному погружению в омут Бесплотных Земель. Как бы ни хотелось дождаться окончания ночи, Марков чувствовал, что сегодня он вновь лишится покоя в кровати. По телу разливалась неимоверная усталость, настолько изнуряющая, что даже сон в ужасе отступал, оставляя Маркова один на один с совестью и самобичеванием.

Что же задумала Бобриха?

Скорей всего, трупы, разбросанные по деревне, уже подобрали люди Карабина. А на вече, что так предвкушал лесоруб, откроется страшная правда – убийца-то… Марков! Завтрашнее сборище, первое после пропажи обозчиков, точно будет походить на шутовское представление. Бобриха, роняя слезы, обвинит во всех смертях Маркова, как единственного выжившего на пьянке, на которой охотника видели многие. Люди Феклы докажут – пришелец вздумал сместить несчастную главу руками Митрича, а наивный лесоруб окажется повинен лишь в том, что попал под ядовитое влияние чужака, пришедшего из самого Яро-края! Митрича нарекут невинным мучеником, а Бобриха прилюдно разыграет скорбь. Она расскажет, как важен голос каждого жителя Речного, раздаст нуждающимся продукты, оставшиеся в схроне после долгого накопления, а охотника толпа повесит в назидание тем, кто решиться попирать свободу народа.

– Если так, то… Черт подери, как это будет смешно, – Марков затянулся, выкинул окурок на землю и отправился домой.

Оказавшись внутри, Марков помог жене раздеться – та вроде не отнекивалась, что дало Маркову хоть какую-то надежду на тихое искупление. Он не исключал, что ей, может, уже все равно. Зверолов пытался уловить мысли супруги, украдкой заглядывая в ее пустые высохшие глаза.

– Что ты все смотришь на меня? Есть будешь? – спросила Юля, перебирая посуду, оставленную в печи.

Черт. Забыл убрать. А осколки… Не пропустил ли я какой-нибудь мелкий на полу?

— Нет, – покачал головой Марков. – Я затоплю печь. Ложись спать.

– Не хочу, – промолвила Юля, не поднимая взгляда.

Она пошла к погребу, достала из подпола овощи и принялась резать подмерзшие стебельки. Затупившийся нож громко пересекал увядшие волокна, а хрустящие звуки раздражали Маркова сильнее, чем состояние жены, которая походила на привидение.

– Не надо ничего. Я же сказал, не хочу есть, – Марков мечтал выхватить нож из напряженных рук жены и вышвырнуть его прочь на улицу.

Но Юля, погрузившись в себя, продолжала кромсать пожухлую зелень. Нелепые телодвижения не стесняли супругу, что увлеклась неумолимым потоком раздумий. Она устремила пустой взор куда-то на стол, и Марков ощущал, как тяжело крутятся черствые мысли в голове у супруги. О чем думала Юлия Прокопьевна? Может, она хотела простить Маркова? Или, возможно, предвкушала момент долгожданного расставания, когда наконец сумеет выдворить его за порог и громко захлопнуть перед его носом дверь? Охотник с удовольствием разделил бы личные муки жены, однако его терзало внезапное наваждение, что неуклонно вторило:

Завтра ты умрешь. Точно умрешь. Живого места не останется. Ты прознаешь такую боль, что даже отморозки открестятся от тебя.

— Я затоплю печь, – сказал Марков, сотрясая голосом натянутый струной мозг.

– Ага, – проговорила Юля, собирая разбросанные по столешнице остатки зелени.

Он заложил в печь дрова, заготовленные, к слову, покойным лесорубом пару недель назад, и зажег огонь. Молодое пламя весело затрещало – оно будто было не в курсе кончины Митрича и тараторило вслух радостные новости. Марков подул на пламя, дабы разгорелось уверенней, и закрыл дверцу печи. Он сел на кровать, оперся на руки и тупо уставился на Юльку, что закинула горшок внутрь печи.

Опять белка…

Мясо зашипело в горшке, и дом быстро наполнился запахом залежалого прогорклого блюда. Но Марков носа не воротил, и, глотая слюну, уселся за стол в ожидании пресного ужина. Несмотря на отказ, есть хотелось сильно, и даже до тошноты надоевшая белка в голодных глазах казалась императорским кушаньем. Как только нагретая еда вышла из печи и оказалась на столе, Марков без промедлений накинулся на бельчатину. Юля не успела сесть, как с мясом было покончено. К злосчастным овощам охотник не притронулся, а Юлька, чувствуя презрение мужа к странной нарезке, хотела что-то сказать, но вдруг раздались громкие глухие удары. От неожиданности она подскочила на месте.

– Это… Это кто-то стучит? – испуганно спросила жена.

Марков встал с недовольным лицом и пошел к выходу. Юля прекрасно понимала, кто стоял на пороге дома, но до последнего боялась открыться пугающей истине. Охотник без вопросов мигом распахнул дверь, впустив в семейное гнездышко незваных гостей да ледяной воздух.

– Здравствуй, душенька моя! – послышался знакомый хрипловатый голос, что не спутал бы с другим ни один житель Речного.

На пороге стояла сама Бобриха, а рядом с ней переминался подмерзший Карабин. Фекла Ивановна без приглашения переступила обувь у двери и, не разуваясь, прошла в центр комнаты. Карабин, не церемонясь, последовал примеру госпожи. С трудом добытое тепло Бобриху не волновало – еще бы, ведь денежки от дров миновали ее карманы, и распахнутую настежь дверь она оставила на откуп Маркову. Глава Речного всегда выглядела странно, но сейчас решила себя превзойти по всем фронтам. Женщина была крупной и невысокого роста с широкими покатыми плечами, короткими и пухлыми руками, что вечно лежали скрещенными на груди, будто Бобриха не переставая молилась богам. Лицо Ивановны покрывала россыпь морщин, которые были небрежно замаскированы толстым слоем муки. Щеки неимоверно горели красным цветом свеклы. Седые волосы женщина всегда неаккуратно собирала в пучок. Для визита к семейной паре Бобриха зачем-то надела тяжелую шубу из медведя, которую в свое время Марков продал за бесценок, лишь бы усмирить тетку и снизить торговый оброк на ярмарках. Карабин тоже вырядился необычно, но практично: напялил на себя короткую дубленку и плотные штаны от ватника, на ногах валенки. На спине у караульного висел Зверобой, готовый к битве при любой возможности. Никто не знал, откуда у начальника караула глухой деревни столь необычное оружие – винтовка с рычажным механизмом перезарядки. Сторожа поговаривали, что Карабин достал оружие в Яро-крае, полном диковин, но Марков чувствовал, что усатый ее где-то выменял, либо стащил втихаря у бухого обозчика по молодости.

– Да-а-а… Девочка моя, давно я тебя не навещала, – Бобриха осмотрелась с надменным прищуром. – Дела делами, но ты совсем запустила свою лачугу. Бардак какой. Папка-то твой таким чистоплюем был. Ты хоть приберись маленько потом.

– Я просто… – начала оправдываться Юлька. – Мы вот…

– Я присяду? – начальница вежливо прервала лекаршу и указала на небольшой стул, нагретый Марковым.

– Конечно, Фекла Ивановна! Вот сюда! Да, сюда! – вновь затараторила Юлька.

Бобриха опустила непомерный зад на крошечный стул, и Марков тут же услышал громкий хруст.

Твою мать, а если она сейчас грохнется?

Но сиденье выдержало наперекор судьбе. Карабин последовал за дамой и встал за ее спиной. Усатый при любом удобном случае сверкал Зверобоем, и сегодняшний вечер не стал исключением – мужик скинул винтовку с острого как сосулька плеча и приставил оружие дулом в половицы. Юлька от такой картины опешила, не в силах вымолвить ни слова. А наглая Бобриха вела себя так, будто не придавала странному визиту ни малейшего значения. Фекла держалась настолько уверенно и привычно, словно ходить по ночам к дочери Прокопия – это давняя семейная традиция нескольких поколений, живших еще во времена заселенного Покинутого.

– Может… – Юля замялась и покраснела. – Может, хвои заварить? Посидим, попьем…

– Не откажусь, – Бобриха скрестила руки на коленях и вполоборота посмотрела на Юлю. – Только побыстрей, душенька. А что у тебя на щеке, кстати? Вот, на правой.

– Да ничего, – она отмахнулась и впервые глянула на Маркова. – Упала.

– Девочка моя, у меня от тебя нет секретов, знай это. – Бобриха отряхнула невидимую грязь с колена. – Я и хочу, чтобы и ты мне не врала.

– Я не вру… – прошептала лекарша, будто стыдясь ее взгляда.

– Вано Федрыч, вот! Сколько тебе говорила, золото, а не девушка. И хозяйка, и дохтур. А красавица какая! Она меня еще ни разу не подвела. И досталась же такому говну, как этот вот! – Бобриха ехидно указала пальцем на Маркова.

– Спасибо за теплые слова, – Марков наконец закрыл дверь и подошел к столу. – Давайте уже покончим с этим. Мне вытянуть руки вперед, чтобы мне их связали?

– Ты думаешь, я за этим пришла? – удивленно спросила Бобриха.

– Это не вина Миши, Фекла Ивановна. Честно! Митрич чем-то отравился, а я… Я не смогла его вытащить, – по раскрасневшимся щекам Юли вновь заструились слезы.

– Ну-ну-ну! Не плачь, моя девочка! – Бобриха легонько пристукнула ладонью по столу.

– Миша все рассказал. Он был там. Неужели вы и правда убили его? И всех остальных? – зажмурившись, произнесла Юля.

– Фекла Ивановна – главный защитник Студеных, – торжественно объявил Карабин. – Что она делает – все во благо. Я умный мужик, но Ивановна умнее, чтоб я сдох.

– Моя дорогая, это правда, – без тени сомнения произнесла Бобриха. – Я отравила старика.

– Твою ж… – выругался Марков, прикусив кулак. – Вы…

– Полегче! – Карабин напрягся и заслонил собой госпожу на случай нападения.

– Зачем вы это сделали? – прошептала Юлька, мотая головой в разные стороны. – Он же… Он никому не мешал… Нет, мешал, но его нужно было судить. На вече. Или…

– Я говорил, это она! И теперь подлая сука пришла в твой дом…

– Замолкни! – гаркнул усатый, стукнув оружием по полу.

– Послушайте меня. Спокойно. Я пришла не для покаяния и прощения. Я сделала это потому, что Митрич не тот, за кого себя выдавал.

– Да уж что ты там лепечешь! – Марков ткнул пальцем в сторону Бобрихи. – Ты друга моего убила!.

– Юля, моя хорошая. Тяжело это говорить, но ты, наверно, не понимаешь, почему твой муженек так взвелся?

Юлия уставилась на супруга недоверчивым взглядом.

– Митрич планировал поджог деревни. Его сдал Бронька. Тот хотел лишь заведовать лесорубами и рассказал про задумку товарища. А старый дурак все про Ленинское да про Ленинское трепался. Ходил туда кто-то из молодых. Хотели заховор сделать. А потом дым, и Митрич, видать, подумал, что его «друзья» устроили переворот. Они хотели на вече устроить пожар в моем заведении. Я решила устранить их раньше.

– Ты врешь, стерва, – процедил сквозь зубы охотник.

– Да-а-а! – потянула Бобриха, развалившись на стуле, что продолжал терпеливо скрипеть. – Ты ведь тоже не тот, кем представлялся!

– Что ты несешь…

– Давно я хотела выговориться! Эх! – с наигранной радостью прыснула Фекла. – Знаете, дети мои. Когда-то давно… может зим двадцать пять назад, я у Степановича кухаркой была. Юлька, ты еще у меня хлеба просила постоянно, помнишь, дорогая? Да… Славное времечко. Так вот. Про булки ты точно не забыла, а человека, что пришел к нам в Речное, ты уже и не припомнишь.

Юлька, утирая слезы скатертью, покачала головой

– Конечно! Тебе от роду зим пять было. Так вот. Постучал в ворота однажды человек из южных краев. Шел на север, а наша деревенька встала у него на пути. Ну, мы же чужаков не любим, сами знаете, – Бобриха кинула взгляд с прищуром в сторону зверолова и продолжила. – Он остановился у Степаныча, хотел передохнуть и набрать припасов. Старый ведь был, не мог долго идти. Жалко стало мужика, хотя держался он бодро, весь статный такой, широкоплечий. Шел он в одиночку, говорил, что пойдет через горы эти… Снежные Хребты. Брел он… в какое-то место чудесное. Яросвет называется.

Услышав знакомое слово, Марков округлил глаза.

– Да-да, Миша, мой дорогой. Я думаю, ты знаешь, про кого я говорю.

– Этого не может быть… – прошептал Марков, уставившись на Бобриху взглядом, полным недоверия и злобы.

– Смотри как шары выкатил. Откуда я, по-твоему, могла это узнать? – Бобриха засмеялась. – А этот мужик странный был. Как и ты! Запудрил мозги Степановичу, так дуралей ушел на север вместе с твоим стариком!

– Я думала, он умер, – вмешалась Юля, хлюпнув носом. – Папа говорил, что он заблудился в лесу.

– Так, наверно, и было! Да он даже дочь прихватил, ты представляешь? Дурак дураком! Так и не вернулись ведь назад, хоть и обещали. А мне пришлось становиться рулилой, потому что Степаныч оставил меня за главную, пока он не вернется. И, как видишь, он до сих пор где-то бродит.

– И что вы еще помните? – Марков не хотел верить хитрой тетке, стараясь вывести Бобриху на чистую воду.

– Дядька этот, конечно, в душу запал. Глаза такие голубые, а голос – как хруст снега под ногами, хриплый такой, поставленный. Он говорит, а ты слушаешь и слушаешь, а время будто ускользает. И нашел он себе свободные уши. Прокляни Потряс, какую же чушь он нес! Только это спустя годы осознаешь, а тогда думал, какой же он умный! Как много знает! Черт подери, старикан точно чудодей какой-то. Прямо перед тем как уйти, мужик сказал, что Хмурый – место странное. Страшное. А еще сказал, что я должна быть наготове. Должна защищать это место до последнего. Я запомнила его наказ на всю жизнь! В отсутствие Степаныча я взяла столовую под крыло, потом доросла до главы… Я готовилась. И, похоже, момент настал.

– Не церемонься с ним, Фекла, – буркнул Карабин. – Говори все как есть. Времени мало.

– Ладно, Вано Федрыч, твоя правда. Миша, родной, помнишь, тебя принесли в мою деревню при смерти? Помнишь? Да не кивай ты головой! Только с моего позволения Юлька тебя выходила.

– Это правда, – вздохнула она.

– Увидела тебя и ахнула! Сразу поняла, кто ты. На тебе была форма белая под шубой твоей разорванной. Уж не знаю, кто там тебя подрал, медведь или свои же, но я боялась одного – раз ты здесь, значит, старик не лгал.

– Он говорил обо мне? – с детской наивностью спросил Марков.

– Он говорил, что безумцев тянет на север. Это точно выразился! Степаныч точно головы решился, раз поплелся в обитель бурь! А еще он говорил про одного глупца, который выбрал не тот…

– ЭТО НЕПРАВДА! – вспылил Марков, но Карабин не дал ему броситься на Бобриху. – ОН НЕС ЧУШЬ! ТЫ САМА ЭТО СЛЫШАЛА!

Юля испуганно сжалась, прикрыв рот руками.

– Боже мой, что происходит? – она вновь зарыдала. – Почему я… Почему я узнала все в последнюю очередь? Почему меня все обманывают?!

– Я ждала тебя. Знала, что рано или поздно заявишься сюда. И как только твою тушу притащил Митрич, я стала действовать. Навела о тебе справки, пока ты срал под себя. Не плачь, моя дорогая. Уж не знаю, настоящее это имя или кличка, но так его кликали с давних пор. Он воевал на далекой войне, которая к нам пока никого отношения не имела. Их дикую ватагу разбили, и вот он приполз сюда, зализывать раны.

– Что вы хотите от меня? – злобно прорычал Марков, которого окружили собаки.

Карабин усмехнулся и погладил рыжий ус.

– Почему, думаешь, я тебя оставила?

– Понятия не имею. Знаю, что для бывшей проститутки вы очень умны.

Карабин напрягся, но Бобриха рассмеялась, пропустив обидное высказывание мимо ушей.

– Я знала, что ты пригодишься. Я знала, кто ты такой. И я знала, что будет беда. Почему бы не оставить послушную псину у себя под боком? Тем более одиночество тебя хорошо тренировало, и ты готов уцепиться за любую возможность, лишь бы искупаться в крови. И пока ты драл штаны в лесах, мы с моей сестрой из Ленинского, что тоже неплохо пристроилась, выйдя замуж за местного главу, играли свою игру. Налаживали связи. Торговали между деревнями втихаря, хотя был запрет от Шахт со времен Войны Пяти. Митрич просто дуралей, но за ним кто-то стоял. Кто-то хочет беды в Студеных, но я не могу понять, кто стоит за этим. Поэтому пора действовать руками и ногами. Я хочу, чтобы ты отдал должок – мне и Юле. Я знаю, что ты не боишься замарать руки. Твоя жажда крови никогда не унималась, да? Поэтому ты стал охотиться.

Марков хмурился, чувствуя, что заливается краской. Чертова тетка оказалась гораздо умнее проститутки. Она скребла ему душу, вытаскивая наружу страшную правду, которой страшился хозяин бесплотного духа.

– В наши земли пришла беда. Я думаю, про нее и говорил старик. Я знаю, почему нет обозов. Сейчас в Шахтах гуляет очень опасная болезнь, и нет от нее спасения. Косит всех подряд – младых, старых. Богатых, бедных. Ей все равно, кто встанет у нее на пути. На улицах города лежат трупы по канавам, и нет до них никому дела. А тут еще Митрич со своими пожарами. Должна я была отвлекаться на такую ерунду?

– Откуда новости? Мы живем без обозов почти месяц.

– Я многое знаю. Про болезнь поведала моя племяшка из Шахт, тоже, кстати, доктор. Поэтому, Юлька, ты мне так нравишься. Вы с ней очень похожи. Обе красотки, волевые девки. Жалко, мужиков выбирать не умеете. Только ты, дуреха, уехала в Шахты гулять, а девочка моя прилежно училась. Ну, не обижайся, я любя! Прокопий сделал из тебя человека, снег ему пухом. Он гораздо умнее той братии за высоченными стенами, которая даже не знает, как насморк лечить. А племяха, несмотря на тупорылых ученых мужей вокруг, сумела стать мастерицей лекарского дела. Старые книжки читала, те, что до Потряса писались. Она видела, что происходит, и у нее волосы дыбом стояли. Она сумела предсказать заразу, но ее никто не слушал. Если бы она не убедила меня и сестру пересечь путь обозам, нас бы уже давно в живых не было. Шахты долго плевались заразой, пока город не закрыли к чертям.

– Ага, они как бараны. Пришлось немного пострелять, чтобы не разносили свою баланду, – буркнул краснолицый Карабин.

– Девочка моя, прости, что напугала тебя. – Бобриха повернулась к Юльке и взяла ее за руку. – Я не могла поведать тебе всей правды, думала справлюсь. Племяшка отправила вороном письмо: «Срочно нужны лекарства, потому что в Шахтах полки опустели». Там сильные волнения сейчас. Люди думают, что болезнь напустили злые духи из рудников. Там такая буча! Народ шумит, требует всякого… Почти как у нас. Только там орава пострашней здешней. А бедного Гагата Урпатова все никак не могут свергнуть. Угольный трон дымится, но еще пока не загорелся, хотя горящие спички подносят все, кто только может. Столько успел пережить мужик – диву даешься. И все друзья ополчились против него… Лишь семья у него осталась. Сынишка смышленый, папку в беде не оставит. Хотя жена плоха, дуреть стала. Брат у него с дочерью есть, они тоже не промах. Ну вот мы и решили помочь, пока копыта не откинули, и собрали лекарства. Снарядили мы, значит, того человека, который постоянно шастал между деревнями, и с посылкой отправили в Ленинское. Сестрица тоже там набрала кой-чего, хотели объединить и двинуть парней к Шахтам на выручку. Ну, ушел парень, а на следующий день…

– Дым, – хором произнесли Карабин и Марков.

– Да, – кивнула Бобриха. – С моей сестрицей мы договорились: пожар в лесу – знак большой беды. И я переживаю, что лекарства могли затеряться. А может, и что хуже.

– Ночью мы с Сенькой двинули туда…

– …и попали во вьюгу, – покачал головой Марков, перебив Карабина.

– Да, моя вина, – Бобриха посмотрела в окно, на улицу, где стояла на удивление спокойная ночь. – Вьюга, конечно, не вовремя началась. Сенька-то плох, да, Юль?

– Очень, – вздохнула Юлька, позабыв про былую веру в выздоровление юноши. – Без лекарств он долго не протянет.

– Его смерть мы не забудем, но что делать? – Бобриха наскоро перекрестилась. – Те снадобья допотрясные могут спасти Студеные, если мы их найдем и вернем себе.

– Мы хотели тебя дождаться, Мишань. Но один хрен знает, когда бы ты вернулся. В общем, пошли одни, но до Ленинского не добрались. А че там случилось, хрен знает.

– Я чую – беда. Но Студеным мы еще можем помочь, – Бобриха оглядела хозяев глазами, полными решимости. – Я хочу, чтобы ты с Карабином и Ильичом сегодня же дошел до Ленинского. Найдете тайник – мы с сестрой обозначили места возле Речного и Ленинского на всякий случай. Я объясню, как туда попасть. Я уверена, что лекарства там. И узнайте, почему зажигали огонь.

– А если лекарств не найдем? – спросил Марков, постукивая по столу.

– Найдете. А коли нет – расшибитесь в кровь, но достаньте их. А потом донесите в сохранности до Шахт! – Бобриха в своей манере ударила по столу. – В этом тухлом городе моя племяшка… Я боюсь, что и с Хоруспочкой могла приключиться беда… Помоги ей. Иначе… Иначе Студеные обречены. Я говорю это не как сварливая баба, жадная до денег, какой ты меня считаешь.

Марков облокотился на стул, выслушав то, что поведала Бобриха. Он уставился на середину стола, будто ища там ответы на свои вопросы.

Чертова ночь. Может, я сплю? Почему этот кошмар никак не может кончиться и длится целую жизнь? И какого хрена тут забыл Учитель? Он шел к Чистополю, в этот свой РАЙ. Тьфу!

Он посмотрел на испуганную Юльку, которая вообще не понимала, что происходит. Охотник не мог поверить, что жизнь затеяла опасную игру, в которой неясно какую роль играл Марков. Какую подлость подкинет случай теперь? Учитель был в Речном, Митрич – чертов безумец, Хмурый – это средоточие зла, Шахты – рассадник заразы, а Речное – последний оплот добра и прозрения в ужасном мраке студеного хаоса. И что он, беглец и обманщик, обещал своей уже бывшей жене?

Я обязательно вернусь к свету.

— Ну так что, старик? – усмехнулся Карабин, видя, как призадумался Марков.

Ответ не заставил себя долго ждать:

– Я согласен. Когда выдвигаемся?