Читать книгу Я тебя вижу - Клер Макинтош - Страница 8

Грэхем возвращается в офис почти в три часа дня.

– Деловой обед, – поясняет он, и по его расслабленному виду я делаю вывод, что обед сопровождала, по меньшей мере, пара пинт пива.

– Ничего, если я сбегаю на почту, раз уж вы здесь?

– Только побыстрее, у меня через час просмотр.

Марки на конверты уже наклеены, письма перетянуты резинками и сложены аккуратными стопками на краю стола. Я кладу их в сумку и надеваю пальто, а Грэхем исчезает в своем кабинете.

На улице так холодно, что я вижу собственное дыхание. Сжимаю руки в карманах и тру пальцы о ладони. Телефон во внутреннем кармане вибрирует. Похоже, пришла смс, но это может подождать.

В очереди на почте я расстегиваю пальто и нахожу телефон. Сообщение от констебля Келли Свифт.

«Не могли бы вы как можно скорее прислать мне свою фотографию?»

Неужели поговорила с Кейт Тэннинг? Значит, она мне верит? Не успеваю я дочитать смс, как на экране появляется новое.

«Без очков».

Передо мной в очереди шесть человек и столько же – за мной. Но констебль написала: «Как можно скорее». Я снимаю очки и нахожу в мобильном приложение «фотокамера». Приходится напрячься, чтобы вспомнить, как включается фронтальный режим. Затем я вытягиваю руку настолько далеко, насколько хватает смелости, ведь так не хочется, чтобы окружающие поняли, что я селфи делаю. Ракурс неудачный, из-за этого у меня на фото три подбородка и мешки под глазами. Не важно. Камера выдает меня громким щелчком. Так неловко. Кто делает селфи на почте? Я отправляю снимок констеблю Свифт и тут же получаю уведомление о том, что сообщение доставлено. Представляю, как она сравнивает мою фотографию со снимком из «Лондон Газетт». Сейчас она напишет, что я всё себе придумала. Но телефон молчит.

Тогда я пишу Кэти, чтобы узнать, как прошло прослушивание. Все закончилось несколько часов назад, но из-за того, как я разговаривала с ней утром, дочка не торопиться сообщать новости. Отправив смс, засовываю телефон в карман.

Вернувшись в офис, я застаю Грэхема за тем, что он роется в верхнем ящике моего стола. Когда открывается дверь, босс резко выпрямляется. Его шею заливает безобразный пунцовый румянец, но не от смущения, а от досады на то, что его поймали с поличным.

– Вы что-то ищете?

В верхнем ящике лишь конверты, ручки и пачка резинок. Копался ли Грэхем в остальных? В среднем лежат старые записные книжки, аккуратно разложенные по датам на случай, если мне понадобится что-то найти. А вот в нижнем – кавардак: пара кроссовок еще с тех времен, когда я думала попытаться делать перед поездом пробежки до реки; колготки; косметика; «Тампакс». Очень хочется велеть Грэхему убрать руки от моих личных вещей, но я знаю, что он ответит: это его бизнес, его стол и его ящики. Будь Грэхем Хэллоу домовладельцем, он бы инспектировал своих съемщиков безо всяких предварительных звонков.

– Ключи от Доходного дома. Их нет на месте.

Я подхожу к металлическому шкафчику, который висит на стене в коридорчике, рядом с картотекой. Доходный дом – это офисное здание внутри огромного комплекса, который называется «Городская биржа». Проверяю крючок под буквой «Г» и тут же нахожу ключи.

– Я думала, биржу ведет Ронан?

Ронан – последний в длинной череде младших агентов. Агенты исключительно мужчины – Грэхем не верит, что женщины способны вести переговоры, – и так похожи, словно носят один на всех костюм и просто передают его новенькому после увольнения. Надолго они не задерживаются, хорошие сбегают так же быстро, как никудышные.

Либо не услышав, либо проигнорировав мой вопрос, Грэхем забирает ключи и напоминает, что скоро приедут новые съемщики из Черчилль-Плейс, чтобы подписать договор аренды. Затем он уходит под звон дверного колокольчика. Грэхем не доверяет Ронану, вот в чем проблема. Он не доверяет никому из нас, а поэтому постоянно уходит из офиса – в котором ему следовало бы находиться, – всех проверяет и всем мешает.

На станции «Кэннон-стрит» полно мужчин в деловых костюмах. Я пробираюсь сквозь толпу почти до самого туннеля – в первом вагоне всегда меньше людей, а когда мы доберемся до «Уайтчепел», двери откроются прямо перед выходом.

В поезде я подбираю сегодняшний номер «Лондон Газетт», брошенный на грязном выступе позади моего сиденья. Сразу раскрываю последнюю страницу и нахожу объявление с недействительным номером телефона: 0809 4 733 968. На сегодняшней фотографии темноволосая женщина, в нижней части снимка виден намек на пышную грудь, широкая улыбка открывает ровные белые зубы. На шее у женщины тонкая цепочка с маленьким серебряным крестиком.

Знает ли она о своей фотографии среди объявлений?

От констебля Свифт ничего не слышно, и я уговариваю себя, что это молчание скорее обнадеживает, чем пугает. Если бы нашлись причины для беспокойства, она сразу позвонила бы. Как врач, который спешит сообщить о тревожных результатах анализов. А отсутствие новостей – это ведь хорошая новость, да? Все-таки Саймон прав: в газете была не моя фотография.

На «Уайтчепел» я делаю пересадку, чтобы надземкой добраться до «Кристал Пэлас». Позади меня раздаются шаги. Обычное дело – в метро повсюду слышатся шаги, звук отражается от стен, усиливается и множится, пока не начинает казаться, что это идут, бегут, топают ногами десятки людей.

Но я не могу избавиться от ощущения, что это совсем другие шаги.

Что кто-то идет за мной.

Однажды меня уже преследовали. Мне тогда было восемнадцать, я была на первых месяцах беременности и шла из магазина домой. Грядущее материнство сделало меня сверхосторожной. На каждом углу чудилась опасность: о трещину на тротуаре можно запнуться; велосипедист наверняка врежется. Я чувствовала такую ответственность за жизнь, которая росла внутри меня, что даже дорогу не могла переходить, не думая о том, что подвергаю риску своего малыша.

И вот я отправилась за молоком, убедив мать Мэтта, что мне нужно размяться. Хотелось немного отблагодарить ее за радушие. Уже стемнело, и по пути домой я почувствовала, что за мной кто-то идет. Не было ни шагов, ни других намеков на чье-то присутствие, лишь уверенность: за спиной кто-то есть. И, что гораздо страшнее, этот человек старается вести себя как можно тише.

Теперь я чувствую ту же уверенность.

А тогда не знала, что делать. Перешла на другую сторону улицы – преследователь тоже перешел. Тут я и услышала его шаги – он догонял меня, больше не стараясь оставаться незамеченным. Я обернулась и увидела парня немногим старше Мэтта. В толстовке с капюшоном. Его руки прятались в карманах, а нижнюю половину лица скрывал шарф.

Путь к дому можно было срезать по узкой улочке позади зданий, больше похожей на проулок. «Так получится быстрее», – решила я. Не могла мыслить ясно, просто хотела оказаться дома, в безопасности.

Свернув за угол, я бросилась бежать, а парень кинулся следом. Я бросила сумку, пластиковая крышка молочного пакета лопнула, мостовую залили белые брызги. Через несколько секунд я тоже упала, ударилась коленями и прикрыла ладонью живот.

Все закончилось очень быстро. Парень склонился надо мной, грубо обшарил карманы, вытащил кошелек и убежал. А я осталась сидеть на земле.

Шаги приближаются.

Я иду все быстрее. Едва сдерживаюсь, чтобы не побежать. Походка получается настолько неестественной, что я с трудом удерживаю равновесие, а мою сумку швыряет из стороны в сторону.

Чуть впереди виднеется компания девушек, я пытаюсь догнать их. Ведь вместе безопаснее. Они дурачатся, бегают, прыгают, смеются, но не пугают меня. Не то что шаги за спиной. Громкие, тяжелые, приближающиеся.

– Эй! – раздается голос.

Мужской. Грубый и резкий. Я прижимаю сумку к груди, чтобы ее не открыли, а затем впадаю в панику: если кто-то ее схватит, то следом потащит и меня. В голове вертятся слова, которые постоянно твержу своим детям: «Лучше пусть тебя ограбят, чем ранят. Сдавайся без боя. Никакие вещи не стоят твоего здоровья».

Шаги звучат все быстрее и ближе. Мужчина бежит.

Я тоже, но из-за паники становлюсь неуклюжей, подворачиваю лодыжку и почти падаю. За спиной раздается все тот же голос, он что-то кричит, но кровь так сильно стучит в ушах, что я не различаю слова. Слышу лишь звук чужих шагов и собственное дыхание, которое с шумом вырывается из легких.

Лодыжка болит. Не могу бежать, поэтому и не пытаюсь.

Я сдаюсь. Оборачиваюсь.

Он совсем молодой, лет девятнадцати-двадцати. Белый, в мешковатых джинсах, в кроссовках, которые барабанят по бетонному полу.

«Я отдам мобильный – ему же это нужно. И наличные. У меня есть наличные?»

Пытаюсь перебросить ремень сумки через голову, но он цепляется за капюшон. Парень совсем рядом. Ухмыляется, словно наслаждаясь моим страхом, моей дрожью и тем, что я не могу выпутаться из собственной сумки. Крепко зажмуриваюсь. «Давай. Просто сделай то, что задумал».

Его кроссовки стучат по полу. Быстрее, громче, ближе. Мимо…

Я открываю глаза.

– Эй! – снова кричит он. – Сучки!

Туннель сворачивает налево, и парень скрывается из виду, но из-за эха кажется, что он все еще бежит за мной. Дрожь не унимается, мое тело не в силах осознать то, что самое плохое так и не произошло.

Я слышу вопли. Иду вперед. Лодыжка пульсирует. За поворотом снова вижу парня. Он догнал девушек и обнимает одну из них. Остальные ухмыляются. Все говорят одновременно, возбужденная болтовня нарастает, достигает крещендо, и они разражаются визгливым, точно у гиен, смехом.

Я иду медленно. Из-за лодыжки, а еще потому, что, пусть и вижу теперь, что нет никакой опасности, не хочу проходить мимо этой шайки подростков, из-за которых почувствовала себя такой дурой.

«Шаги за спиной не означают преследователя, – твержу я про себя. – А если кто-то бежит, то не обязательно за тобой».

На выходе со станции «Кристал Пэлас» со мной заговаривает Меган, но я медлю с ответом. Такое облегчение оказаться на свежем воздухе, к тому же я злюсь на себя за то, что впала в панику из-за пустяка.

– Прости, что?

– Я просто сказала: «Надеюсь, ваш день прошел хорошо».

В ее гитарном чехле меньше дюжины монет. Меган как-то рассказывала мне, что в течение дня выгребает монеты по фунту и по пятьдесят пенсов. «Если люди считают, что дела у тебя идут слишком хорошо, то перестают подавать», – объяснила она.

– Да, хорошо, спасибо, – говорю я ей сейчас. – Увидимся утром.

– Я буду здесь! – отвечает она, и меня успокаивает ее предсказуемость.

В конце Анерли-роуд я миную свою калитку и подхожу к дому Мелиссы. Дверь распахнута – это ответ на сообщение, которое я отправила, пока шла от станции.

«Не пора ли выпить чашечку чая?»

– Чайник включен, – произносит Мелисса, увидев меня.

На первый взгляд их с Нилом дом такой же, как и мой: маленький холл, лестница напротив входной двери, сбоку проход в гостиную. Но на этом сходство заканчивается. В задней части дома, где у меня располагается тесная кухонька, у Мелиссы – просторная пристройка, выходящая в сад. Два огромных окна в потолке позволяют свету проникать внутрь, а вдоль всего дома тянутся раздвижные двери.

Я следую за подругой на кухню, где за барной стойкой перед ноутбуком сидит Нил. Стол Мелиссы – у окна, и Нил, когда не на работе, часто сидит здесь, хотя наверху у него есть кабинет.

– Привет, Нил.

– Привет, Зоуи. Как дела?

– Неплохо. – Я колеблюсь, не зная, стоит ли делиться историей про фотографии в газете. Даже не уверена, что смогу ее объяснить. Возможно, разговор поможет. – Забавная штука приключилась: я тут увидела в «Лондон Газетт» фото очень похожей на меня женщины.

Слегка усмехаюсь, но Мелисса перестает заваривать чай и пристально смотрит на меня. Мы слишком много времени проводим вместе, чтобы мне удалось что-то от нее утаить.

– Ты в порядке?

– Да. Это была всего лишь фотография, и только. В рекламе сайта знакомств или чего-то в этом роде. Но фотография была моя. По крайней мере, я так думала.

Теперь сбитым с толку выглядит Нил. И винить его не за что, я ведь какую-то бессмыслицу несу. Сразу вспоминается парень в метро, который догонял своих подруг. Хорошо, что никто из моих знакомых не видел, какое представление я устроила. Может, у меня какая-то разновидность кризиса среднего возраста, панические атаки на пустом месте?

– Когда это было? – спрашивает Нил.

– В пятницу вечером.

Я окидываю взглядом кухню, но, конечно же, никакой «Газетт» не нахожу. Это в моем доме мусорное ведро постоянно забито газетами и картонными упаковками, а Мелисса свое выносит регулярно.

– Увидела в разделе объявлений. Всего лишь номер телефона, адрес сайта и фотография.

– Твоя фотография? – уточняет Мелисса.

Я колеблюсь.

– Ну, кого-то похожего. Саймон сказал, что у меня, наверное, есть двойник.

Нил смеется.

– Но ты-то себя узнаешь?

Я сажусь рядом с ним за барную стойку. Он закрывает ноутбук и отодвигает в сторону, чтобы не мешать.

– Думаешь? Пока ехала в метро, была уверена, что это я. А когда добралась до дома и показала остальным, уже засомневалась. Ведь откуда там взяться моему снимку?

– Ты звонила по тому номеру? – Мелисса, забыв про кофе, прислоняется к кухонному острову напротив нас.

– Он не работает. И веб-сайт тоже. Адрес у него еще такой, что-то вроде «найди ту самую точка ком», но ты просто оказываешься на пустой странице с белым прямоугольником посередине.

– Хочешь, я взгляну? – предлагает Нил.

Он работает с компьютерами. Не знаю, что конкретно с ними делает, но однажды Нил так подробно мне это объяснял, что теперь даже неловко за свою забывчивость.

– Всё в порядке, честное слово. У тебя и так полно работы.

– Да, полно, – печально говорит Мелисса. – Завтра он в Кардиффе, а потом до конца недели в парламенте. Мне повезет, если хоть раз за это время увидимся.

– Парламент? Ого! И как там?

– Скучно. – Нил ухмыляется. – По крайней мере, там, где буду я. Устанавливаю им новый брандмауэр и вряд ли пообщаюсь с премьер-министром.

– Документы за октябрь уже готовы? – спрашиваю я Мелиссу, внезапно вспомнив, зачем заглянула.

Она кивает.

– На столе. Вон, на оранжевой папке лежат.

Рабочий стол Мелиссы белый и блестящий, как и остальная мебель на кухне. Столешницу почти полностью занимает огромный аймак, а все папки по кафе стоят на полке над ним. Рядом с компьютером подставка для ручек, которую Кэти сделала еще в школе.

– Не могу поверить, что ты по-прежнему это хранишь.

– Конечно, храню! Так мило, что она для меня ее смастерила.

– Кэти тогда четверку получила, – вспоминаю я.

Когда мы только переехали в соседний дом, денег пугающе не хватало. Просто катастрофически. В «Теско» предлагали взять больше смен, но приходилось к трем бежать за детьми в школу, так что это был не выход. А потом в дело вмешалась Мелисса. Тогда у нее было лишь одно кафе, которое закрывалось сразу после обеда. Мелисса забирала детей, приводила к себе, и, пока заказывала доставку продуктов на завтра, они смотрели телевизор. Мелисса и Кэти пекли, Нил показывал Джастину, как добавлять к материнской плате оперативную память, а я могла платить по ипотеке.

Нахожу пачку квитанций, они лежат на оранжевой папке, под сложенной картой метро и блокнотом, заполненным аккуратным почерком Мелиссы и разбухшим от стикеров и записок.

– Очередной план захвата мира? – шучу я, кивая на блокнот, и замечаю взгляд, которым обмениваются Нил и Мелисса. – Ох. Простите. Не смешно?

– Это для нового кафе. Нил не в таком восторге от идеи, как я.

– Нормально я отношусь к этой идее, – говорит Нил. – А вот банкротство энтузиазма у меня не вызывает.

Мелисса закатывает глаза.

– Ты так не любишь рисковать.

– Слушайте, я, наверное, откажусь от чая, – произношу я и беру квитанции.

– Ой, останься! – говорит Мелисса. – Мы не будем ссориться, обещаю.

– Не в том дело, – смеюсь я, хотя немного и в том. – Просто сегодня Саймон выводит меня в свет.

– В будний день? И по какому случаю?

– Просто так, – улыбаюсь я. – Всего лишь немного романтики в вечер понедельника.

– Вы совсем как подростки.

– У них самый расцвет любви. Когда-то и мы были такими, – говорит Нил и подмигивает Мелиссе.

– А мы были?

– Вот подожди, Мел, начнется у них «зуд седьмого года», тогда и они будут в постели смотреть телевизор, споря о том, кто оставил открытой зубную пасту.

– Так мы тоже часто делаем, – смеюсь я. – Ну, увидимся.

Дома меня встречает незапертая дверь и пиджак Саймона, перекинутый через перила лестницы. Я поднимаюсь в мансарду и стучу в дверь.

– Что ты делаешь дома в такую рань?

– Привет, красавица. Не слышал, как ты вошла. Хорошо день прошел? А я в офисе не смог сосредоточиться, вот и принес домой кое-какую работу.

Осторожно, стараясь не удариться головой о потолочную балку, он встает поцеловать меня. Мансарду переделывали прежние владельцы, они решили особенно не тратиться и сохранили оригинальные стропила. Так что комната получилась большая, но выпрямиться в полный рост можно только в центре.

Я бросаю взгляд на ближайшую стопку бумаг и вижу отпечатанный на машинке список имен с чем-то вроде кратких биографий.

– Интервью для статьи, которую я должен написать, – объясняет Саймон, заметив мой интерес. Он перекладывает бумаги, освобождая место, чтобы я могла присесть на краешек. – Попытки добраться до этих людей – это форменный кошмар.

– Не понимаю, как ты здесь что-то находишь.

Возможно, в ящиках моего рабочего стола неразбериха, но сверху он почти пустой. Там только лоток для документов, фотография детей и цветок в горшке. Перед уходом домой я все прибираю и пишу список дел на завтра, даже если некоторые из них делаю машинально: открыть почту, проверить автоответчик, заварить чай.

– Организованный хаос. – Саймон опускается в крутящееся кресло и хлопает по колену, приглашая меня присесть.

Засмеявшись, я сажусь. Для равновесия обхватываю рукой его шею, целую, позволяя себе расслабиться, а затем неохотно отстраняюсь.

– Я заказал столик в «Белла Донне».

– Идеально.

Я не слишком требовательная женщина: не трачу деньги на одежду и косметику, а если дети хотя бы вспомнят о моем дне рождения, то мне и этого вполне достаточно. Мэтт даже в юности не любил все эти сердечки и цветочки. Да и я тоже. Саймон смеется над моей циничной натурой, говорит, что постепенно пробуждает во мне женственность. После стольких лет борьбы за то, чтобы на столе появлялась еда, походы в рестораны по-прежнему остаются роскошью, но настоящее удовольствие – провести время вместе. Только вдвоем.

Я принимаю душ и мою волосы. Побрызгав духами запястья, тру их друг о друга, и воздух вокруг наполняется ароматом. Надеваю платье, которое давно не носила, и с облегчением замечаю, что оно все еще впору, затем из вороха туфель на дне шкафа выуживаю лакированные черные шпильки. Когда Саймон переехал, я потеснила свою одежду, освободив для него место, но кое-что ему все равно пришлось унести на чердак. В доме три спальни, но они крошечные: у Джастина размером с гостиничный номер на одного, а у Кэти едва хватает места, чтобы обойти двуспальную кровать.

Саймон – уже в пиджаке и галстуке – ждет меня в гостиной. Он ничуть не изменился с того дня, когда я впервые увидела его в «Хэллоу и Рид». Помню, какой теплой улыбкой ответил он на мое сдержанное приветствие.

– Я из «Телеграф», – сказал Саймон. – Мы пишем статью о росте цен на аренду коммерческой недвижимости: независимые магазинчики вытесняют из центра и тому подобное. Было бы здорово, если бы вы рассказали, как обстоят дела на данный момент.

Он встретился со мной взглядом, а я, пряча вспыхнувший румянец, уткнулась в картотеку и потратила гораздо больше времени, чем требовалось, чтобы найти около дюжины подходящих примеров.

– Вот это может вас заинтересовать. – Я села за стол и положила между нами документы. – Раньше там была сувенирная лавка, но арендная плата выросла, и уже полгода помещение пустует. В следующем месяце его займет «Британский фонд сердца».

– Я мог бы поговорить с владельцем здания?

– Увы, не могу разглашать личные данные, но если дадите номер своего телефона, я ему передам. – Я снова покраснела, хотя в моем предложении не было ничего непристойного.

Между нами точно искра пробежала. Это не было моей фантазией.

Саймон, щурясь, записал свой номер. Помню, что подумала: «Он, наверное, носит очки, а сегодня то ли забыл их, то ли из тщеславия не надел». Я еще не знала, что Саймон всегда прищуривается, когда старается сосредоточиться. Волосы у него уже тогда были седые, хотя и не такие редкие, как теперь, четыре года спустя. Высокий и худощавый, он легко уместился на узком стуле возле моего стола и небрежно скрестил ноги. Из-под обшлагов темно-синего пиджака выглядывали серебряные запонки.

– Спасибо за помощь.

Саймон, казалось, не спешил, а мне уже и не хотелось, чтобы он уходил.

– Не за что. Было приятно познакомиться с вами.

– Что ж, – сказал он, пристально глядя на меня, – мой номер у вас есть… Может, дадите свой?

На Анерли-роуд мы ловим такси, хотя ехать совсем недалеко. Я замечаю мимолетное облегчение на лице Саймона, когда машина останавливается и ему удается разглядеть водителя. Однажды, в самом начале наших отношений, мы, заслоняясь от дождя плащами, запрыгнули в черное такси. И лишь подняв взгляды, увидели в зеркале заднего вида лицо Мэтта. На секунду мне показалось, что Саймон захочет выйти, но он лишь уставился в окно. Так и ехали в молчании. Даже Мэтт, который и мертвого разговорит, не пытался завязать беседу.

В этом ресторане мы бывали уже несколько раз, и хозяин заведения приветствует нас по имени. Затем подводит к столику у окна и вручает меню, которое мы оба знаем наизусть. Рамы картин и светильники оплетены праздничной мишурой.

Мы, как обычно, заказываем пиццу для Саймона и пасту с морепродуктами для меня. Заказ прибывает слишком быстро, скорее всего, тут не готовят блюда с «нуля».

– Сегодня утром я просмотрела объявления в «Газетт». У Грэхема в кабинете оказалась целая куча номеров.

– Тебя ведь не повысили до третьей полосы? – Саймон разрезает пиццу, и тонкая струйка масла стекает с нее на тарелку.

Я смеюсь.

– Не уверена, что у меня для этого подходящая внешность. Штука в том, что я узнала женщину на одной из реклам.

– Узнала? Хочешь сказать, это кто-то из знакомых?

Качаю головой.

– Нет, ее фото я видела в другой газете. В статье о преступлениях в метро. Я рассказала об этом полиции. – Стараюсь говорить спокойно, но голос срывается. – Мне страшно, Саймон. А что если на снимке из пятничного номера действительно была я?

– Это не так, Зоуи. – На лице Саймона беспокойство, но не потому, что кто-то поместил мое фото в газету, а потому, что я думаю, будто так и оно есть.

– Я ничего не выдумывала.

– Может, у тебя стресс из-за работы? Или из-за Грэхема?

Саймон считает, что я схожу с ума. И я начинаю думать, что он прав. Тихо произношу:

– Та женщина действительно была похожа на меня.

– Я знаю.

Он откладывает в сторону нож с вилкой.

– Вот что я тебе скажу: допустим, это была твоя фотография.

Именно так Саймон решает проблемы – докапывается до самой сути. Пару лет назад на нашей улице произошла кража со взломом. Кэти убедила себя, что в следующий раз влезут в наш дом, и эта мысль не давала ей уснуть. А когда Кэти наконец засыпала, ей снились кошмары, и она просыпалась с криком, уверенная, что в комнате кто-то есть. Я впала в полнейшее отчаяние. Все перепробовала. Даже сидела с ней, как с маленькой, и ждала, пока дочка уснет. Саймон выбрал более практичный подход к делу. Он отвез Кэти в строительный магазин, где они купили оконные замки, сигнализацию и дополнительный засов для садовой калитки. Потом вместе обезопасили весь дом, даже покрыли водосточные трубы специальным составом, который не позволил бы по ним забраться. Кошмары мгновенно прекратились.

– Ладно, – говорю я, находя эту игру до странного веселой. – Допустим, на фотографии действительно была я.

– Откуда тогда она взялась?

– Не знаю. Задаю себе тот же вопрос.

– Но ведь ты заметила бы, что тебя фотографируют?

– А вдруг кто-то использовал длиннофокусный объектив, – отвечаю я, понимая, как нелепо это звучит. Что дальше? Папарацци прячутся возле дома? Мимо меня проносится мотоциклист, а фотограф за его спиной свешивается на одну сторону, пытаясь сделать удачный снимок для сенсации в газете? Саймон не смеется, но когда я со смущенной улыбкой признаю абсурдность такого предположения, на его лице тоже появляется улыбка.

– Кто-то мог украсть твое фото. – Он снова становится серьезен.

– Да! Это выглядит вполне возможным.

– Хорошо, давай представим, что кто-то использовал твою фотографию для рекламы своей фирмы. – От такого рационального и бесстрастного подхода к делу я постепенно успокаиваюсь, чего Саймон с самого начала и добивался. – Это ведь кража персональных данных, верно?

Я киваю. У ситуации теперь есть название – к тому же такое знакомое, – и она словно отстраняется от меня. Каждый день происходят сотни – возможно, тысячи – случаев мошенничества с персональными данными. В «Хэллоу и Рид» нам приходится быть очень осторожными – несколько раз проверять удостоверения личности и принимать только оригиналы или заверенные копии. Взять чужую фотографию и выдать за свою – пугающе легко.

Саймон продолжает осмыслять произошедшее с рациональной точки зрения.

– Подумай вот о чем: могло ли это тебе на самом деле навредить? Серьезно навредить, как, скажем, если бы кто-то открыл от твоего имени банковский счет или подделал твою кредитку?

– Это совсем жутко.

Саймон подается вперед и накрывает ладонями мои руки.

– Помнишь, у Кэти в школе были проблемы с девчонками?

Я киваю. Одно упоминание той истории наполняет меня гневом. Когда Кэти исполнилось пятнадцать, над ней издевались три сверстницы. Завели от ее имени аккаунт в «Инстаграм» и выкладывали фотографии, где с помощью компьютерной программы приставляли голову Кэти к разным телам. Голых мужчин и женщин. Мультяшных героев. Инфантильная, ребяческая выходка, которая забылась еще до конца семестра, но Кэти была раздавлена.

– И что ты ей сказала?

«Слово не обух, в лоб не бьет, – объясняла я тогда дочери. – Не обращай на них внимания».

– Насколько я понимаю, – продолжает Саймон, – существуют две возможности. Либо на фото просто какая-то похожая женщина, хотя и близко не такая красивая…

Комплимент неуклюжий, но я все равно улыбаюсь.

– …либо это кража личных данных, которая раздражает, но вреда для тебя не несет.

С его логикой невозможно спорить. Но тут я вспоминаю о Кейт Тэннинг, она – мой туз в рукаве.

– У женщины, которую я видела в газете, украли ключи в метро.

На лице Саймона замешательство, он ждет продолжения.

– Это произошло после того, как ее фото появилась в рекламе. Точно так же, как и мой снимок. Снимок похожей на меня женщины, – поправляюсь я.

– Совпадение! Скольких из наших знакомых обчищали в метро? И со мной такое случалось. Такое каждый день случается, Зоуи.

– Да, наверное.

Я знаю, о чем думает Саймон. Ему нужны доказательства. Он журналист и имеет дело с фактами, а не с догадками и паранойей.

– Как считаешь, газета станет это расследовать?

– Какая газета? – Он видит выражение моего лица. – Моя? «Телеграф»? Ой, Зоуи, вряд ли.

– Почему?

– Это не вполне сюжет. То есть, я понимаю твое беспокойство, произошла действительно странная вещь, но на новость она не тянет, если ты меня понимаешь. Кражей документов, честно говоря, никого не удивить.

– Но ты ведь мог бы предложить такую историю? Выяснить, кто за этим стоит?

– Нет.

Его резкий ответ ставит точку, и я жалею, что вообще заговорила об этом. Раздула из мухи слона и сама себя с ума свела. Я съедаю кусочек чесночного хлеба и доливаю вина в бокал. Сама не заметила, как допила. Нужно что-то делать со своей тревожностью. Медитировать. Заниматься йогой. Я становлюсь неврастеничкой, не хватало еще, чтобы это повлияло на наши отношения.

– Кэти рассказала тебе о прослушивании? – спрашивает Саймон.

Я благодарна ему и за смену темы, и за нежность в голосе. Значит, он не рассердился на меня за паранойю.

– Она не отвечает на сообщения. Сегодня утром я сказала ей кое-что глупое.

Саймон поднимает бровь, но я не вдаюсь в подробности.

– А когда ты с ней разговаривал? – спрашиваю, стараясь, чтобы в моем голосе не звучала горечь.

Некого винить в молчании Кэти, кроме самой себя.

– Она мне написала.

Из-за меня Саймон теперь чувствует себя неловко. Я спешу его успокоить:

– Здорово, что она захотела с тобой поделиться. Честно. Думаю, это просто замечательно.

Я и в самом деле так считаю. Еще до переезда Саймона, но когда у нас все уже было серьезно, я нарочно пыталась почаще оставлять его наедине с детьми. Вспоминала о какой-нибудь вещи, забытой наверху, или шла в туалет, когда в этом не было необходимости. Надеялась, что вернусь и застану их за непринужденной беседой. Мне обидно, что Кэти не написала мне, но я рада, что она захотела поделиться с Саймоном.

– И что там с работой?

– Я почти ничего не знаю. Агентство не предложило ей свои услуги, но она завела полезные контакты. И, похоже, в этом есть доля правды.

– Замечательно!

Мне хочется выхватить телефон и написать Кэти, как я горжусь ею, но усилием воли останавливаю себя. Лучше поздравлю ее лично. Я начинаю рассказывать Саймону о новом кафе Мелиссы и контракте Нила в здании парламента. До появления десерта мы успеваем заказать вторую бутылку вина, и за пудингом я уже хихикаю над историями Саймона из тех времени, когда он работал младшим репортером.

Саймон оплачивает счет, оставляя щедрые чаевые. Он собирается поймать такси, но я его удерживаю.

– Давай пройдемся.

– Но на такси мы меньше десятки потратим.

– Я просто хочу прогуляться.

Мы идем пешком. Я беру Саймона под руку. Мне не важна стоимость поездки, я просто хочу еще немного продлить этот вечер. На перекрестке Саймон целует меня. Поцелуй все длится и длится. Мы даже не замечаем, как зажигается и гаснет зеленый сигнал светофора, приходится снова нажимать кнопку.

Похмелье будит меня в шесть утра. Я спускаюсь вниз за водой и аспирином, включаю «Скай Ньюс», наполняю стакан под краном и жадно пью. Затем снова наливаю воды и опять пью, держась за край раковины, поскольку меня шатает. Вот именно поэтому я редко притрагиваюсь к спиртному в будни.

На столе сумочка Кэти. Когда мы с Саймоном прошлым вечером вернулись домой, дочка была уже в постели. Мы даже похихикали над иронией ситуации, пытаясь никого не разбудить, пока поднимались наверх. Рядом с чайником лежит сложенный пополам листок бумаги с надписью «Маме». Жмурясь от головной боли, я открываю записку.

«Мне дали первую роль! Не могу дождаться, чтобы все тебе рассказать. Люблю. Чмоки-чмоки».

Несмотря на похмелье, я улыбаюсь. Она меня простила. Нужно будет проявить бешеный восторг, когда Кэти станет рассказывать о новой работе. Никаких упоминаний о курсах секретарей или запасных вариантах. Интересно, что ей предложили: подработку или настоящую роль? Наверное, что-то в театре. Хотя я позволяю себе пофантазировать и представляю, что Кэти получила место в каком-нибудь длиннющем сериале на телевидении и скоро ее имя прославится.

Диктор «Скай Ньюс» Рэйчел Лавлок рассказывает об убийстве женщины из Масвелл Хилл. Наверное, Кэти могла бы стать ведущей. Внешность у нее определенно подходящая. Читать новости ей не захотелось бы, но вот, например, вести музыкальную программу или развлекательную передачу вроде «Вольных женщин» или «Шоу-Один» – это вполне для нее. Я снова наливаю воды в стакан и, облокотившись на стол, смотрю в экран телевизора.

Там уже не студия, а репортаж с места событий. Рэйчел Лавлок сменила репортерша в теплом пальто, которая с серьезным выражением лица рассказывает о происшествии. Пока она говорит, на экране появляется фотография жертвы. Ее звали Таня Бекетт, и она выглядела ненамного старше Кэти, хотя, по словам репортерши, убитой было двадцать пять. Она не вернулась с работы, и ее бойфренд поднял тревогу, а вчера ночью тело Тани Бекетт нашли в парке. В ста ярдах от собственного дома.

Возможно, дело в похмелье или в том, что я не до конца проснулась, но я целую минуту смотрю на фотографию на экране, прежде чем в голове что-то щелкает. Темные волосы, улыбчивое лицо, пышная фигура. Цепочка с серебряным крестиком.

И тут до меня доходит.

Это она была во вчерашнем объявлении.

* * *

Как быстро ты бегаешь?

Когда это действительно нужно?

На каблуках, в узкой юбке, с сумкой, которая бьет тебя по бедру. Как быстро?

Когда нужно домой, а ты опаздываешь на поезд и мчишься по платформе, имея в запасе жалкие секунды. Как быстро ты будешь бежать?

И что, если ты бежишь не за поездом, а спасая свою жизнь?

Если ты поздно вышла с работы и вокруг никого? Если твой телефон разрядился и никто не знает, где ты? Если шаги за спиной все ближе и ты знаешь – поскольку проделываешь этот путь каждый день, – что сама по себе, что между платформой и выходом ни души?

Если чувствуешь на шее чужое дыхание, и паника нарастает, и темно, и холодно, и сыро?

Если вас тут лишь двое?

Только ты и тот, кто гонится за тобой. Кто бы за тобой ни гнался.

Как быстро ты тогда побежишь?

Это не важно.

Потому что всегда есть тот, кто бегает быстрее.