Читать книгу Современная поэзия. Международный альманах №1 - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 3

Девлет-Гирей шел на Москву.

Разбойничьему естеству

Его – потомка Чингисхана —

Казалась рубежей охрана

Российских вовсе не страшна:

Неурожай, тиф и чума;

Ополовинена страна —

Навстречу шла судьба сама.

И крымский хан все это знал,

Казань и Астрахань мечтал

Отнять, занять московский трон.

Десятки тысяч двинул он.

А вскоре в битве Молодинской

Разбит был князем Воротынским,

И в бегстве бросил весь обоз —

Хан шел надолго и всерьез.

С остатком войска мчался в Крым,

Войсками русскими гоним.

Все ж ускакали от погони —

Не знали устали их кони.

И думал хан о русском троне,

О не доставшейся короне,

В боях повыбитой родне,

И о загадочной стране:

«А год назад не так все было.

На Русь ходил я с меньшей силой —

Москву успешно осадил

Посады все испепелил,

Настал и города черед —

Пожаром страшным завершил

Победоносный свой поход.

Тьму пленных в Крым пригнал, но вот

Мне так на днях не повезло!

И столько войска полегло!

Хоть вновь близка была Москва!

И конница моя резва!

Не взяли русских на испуг.

Убиты зять, два сына, внук.

Ведь сам султан не возражал

Селим Второй и пушки дал,

Семь тысяч янычар лихих —

Спят вечным сном во мхах сырых».

В татарского вторженья дни

Погибли не одни они.

Гирей мужское населенье,

Почти всех – меч кто мог носить —

Сумел в той битве погубить,

В Крыму подвергся осужденью.

Хан в незавидном положеньи,

Решив ва-банк сыграть в смятеньи,

Гонца к царю Ивану шлет,

А с ним письмо передает,

В котором в дружбе заверяет,

Союз России предлагает,

И просит Астрахань одну,

А не отдаст – тогда войну —

На Сигизмунда намекает.

На свете короля уж нет —

Девлет-Гирей еще не знает.

Холодный получил ответ.

Ни Астрахани, ни Казани

Хан не получит, также дани

Большой для Крыма просто нет.

Хан больше и не помышлял

Идти войною на Россию,

Хоть сыновей и снаряжал

Набеги делать небольшие.

И больше не пытался он,

Разгромом страшным впечатлен,

Отторгнуть Астрахань с Казанью;

Довольствовался малой данью —

Все ж лучше мир худой войны —

И вскоре умер от чумы.

Снискал он «славу» не в бою,

Позором голову свою

Покрыл убийством на дуэли —

остановить-то не успели.

Убил же из-за пустяка —

На друга поднялась рука.

А было бы ему известно,

Тогда, что двести лет пройдет,

А все же Лермонтова место

Никто уж больше не займет —

Не стал бы он стрелять? Как знать?

Об этом можно лишь гадать.

Нет, он не Байрон, он другой.

И раньше начал, и с собой

Его унес так рано

Злой рок совсем нежданно.

Стал жертвою своих острот,

Достичь заоблачных высот

Успев в литературе,

Наперекор цензуре.

Пал Пушкин жертвою дуэли,

Продолжил Лермонтов отсчет.

Да, гениям на самом деле

Всегда в России не везет.

В славном городе Ветлянке

В восемнадцатом году

Эпидемия испанки

Загостилась на беду.

Грипп тот жалости не знал,

До двух тысяч жертв собрал.

Люди от него стонали,

Крестным ходом прогоняли.

Мол, избавь, великий Боже,

Одолеть напасть не можем.

Бог навстречу им пошел

И испанский грипп отвел.

Месяц город жил спокойно,

Голод он терпел достойно.

В январе все было тихо;

В феврале – постигло лихо.

Стал тиф жатву собирать,

Горожанам угрожать.

Развернувшись во всю силу,

Десять тысяч свел в могилу.

Долго жители смущались,

Наконец толпой собрались.

И, придя к митрополиту,

Говорят ему сердито:

Выручай святой отец,

Иль от тифа всем конец"

Ты уж нас избавь от мора,

Не то город вымрет скоро.

Тот ответил: «Не ропщите,

Господа зачем гневите?

Вас избавил от испанки —

Вы себя возьмите в рамки».

«Не страшна была испанка

Хоть, конечно, не ветрянка.

В нашем городке сейчас

Смертность выросла в пять раз!»

«Что на этот раз просить,

Чтобы вас угомонить?»

«Ты в субботу спозаранку

Выстрой снова крестный ход.

Бог наслал, пусть отзовет

Тиф сыпной – вернет испанку».

В больницу женщина пришла

Из отдаленного села.

Второй уж день, мол, в сердце жжет,

И боль ей в руку отдает.

Врач было осмотреть решила:

«Лет сколько вам?» – она спросила.

«Мне тридцать». – «Только тридцать лет!

Лекарств не принимали?» – «Нет».

– И шли пешком вы из села?

– Да, тридцать километров шла.

«А дети?» – «Дети есть, их двое,

Еду оставила обоим

И попросила присмотреть

Соседей – не могла терпеть…»

Заведующий услыхал —

Врача в сторонку отозвал:

– Мест нет у нас, приходят тут!

К нам истеричек не кладут.

– Матвей Иваныч, мать детей

Ведь не оставит просто так.

Диагноз может быть страшней —

Не истерия, не пустяк.

– Тогда пусть ляжет в коридоре.

Кольнуло в сердце. Вот так горе!

– Но я не осмотрела даже…

– Кардиограмма все покажет!

Сказал, кладите в коридоре,

Осмотрим утром, дел ведь – море.

На раскладушке постелили.

У туалета положили.

Но до утра не дожила —

В ночь от инфаркта умерла.

Вот пролетело восемь лет —

В колхозе «Ленинский рассвет»,

Где битва шла за урожай,

Матвей Иваныч загружал

В прицеп картошку, вдруг присел —

От боли чуть не ошалел.

Смех за спиною услыхал:

«Гляди-ка – боров городской

Совсем в работе никакой.

Механизаторы смеялись,

Везти в больницу отказались.

Матвей Иваныч, отлежавшись

На грядке и с трудом поднявшись,

В больницу сам заковылял,

Где местный врач ему сказал:

«Кольнуло в спину – не беда».

Радикулит, мол, ерунда.

И на рентген не направлял.

Уже в больнице городской

Рентген был сделан, и другой

Его лечил врач и вправлял

Там грыжу диска. Изнывал

От боли – на себе познал:

Больному каково бывает,

Коль врач ему не доверяет.

Год девяносто второй завершается

Все президент перед Штатами кается,

Строить Россию собрался он заново —

Власть с криминалом повязана намертво.

А по стране нашей, кризисом скованны,

Встали заводы – ведь связи разорваны.

Как оживить их? – ведь все разворовано

Или проедено русскими «новыми»

Цены взлетают, кредиты растрачены —

Должности все уж «блатными» захвачены.

Бизнес под «крышами», данью обложенный —

Очень уж скуден тут выбор предложенный.

И коммерсант должен выбрать решение.

Может платить? – не спасет Отделение —

Кто отказался – не будет спасения

Тот обречен уж на смерть, без сомнения.

Ведь несогласных ждут рощи окрестные

Там их уложат в могилы безвестные.

Если ж он взяться решит за оружие —

Будет, быть может, ему еще хуже и

Меж двух огней он тогда ведь окажется —

Власти и мафии – ниточка свяжется.

Общество скажет: «Преступник, Каратель он!»

Ведь нам завещал «не убий» наш Создатель-то».

И уж не вылезет из заключения.

Все это грустно и нет настроения.

Но эмигрировать – тоже не выход,

Ждать и надеяться – кончится лихо,

И пережив эти годы ужасные,

Сильною станет страна и прекрасною.

Прошло почти две сотни лет,

Как с нами Лермонтова нет.

Некрасов, Пушкин – где они?

Не наблюдаем в наши дни.

Поэтом трудно быть, поверь,

Хоть на Парнас открыта дверь.

Увы, в издательский портфель

Фантастика летит теперь,

И детектив туда войдет —

Для невзыскательных сойдет.

Издательствам не до стихов.

Бестселлер про боевиков

Всегда раскупят, ну а тут —

Стихи, ведь их не продадут.

И не поможет Интернет

Поэту – там порядка нет.

На литпорталах льется грязь.

Глумится матерная мразь

В лице судьишек бескультурных,

Администраторов сумбурных.

И если автор им не «свой»,

Тогда совсем прогноз плохой.

Поиздеваются над ним,

Освищут судьи без причин.

И вот обиженный ушел,

А в результате – пишет «в стол».

Литература захирела —

Диагноз ставить можно смело.

Как кляча, тащится она,

Поклажей обременена,

По бездорожью… Нас достали.

Как мы от бездарей устали!

И графоманством сыты всласть.

Неужто ей дадим пропасть?

Всего за пару смелых фраз

Царь слал поэтов на Кавказ

Под пули горцев, на войну —

Все бунт мерещился ему.

Поэтов Сталин опасался,

За ними пристально следил.

Кто перед ним не пресмыкался,

Тех в лагерях он уморил.

Хрущев калитку приоткрыл,

Но диссидентов наплодил.

Та оттепель недолго длилась,

Застоем брежневским сменилась.

Репрессий бархатных черед

Настал, генсек за годом год

Вел неуклонно, непрестанно

С инакомыслием борьбу —

Противники ленинианы

Нашли на Западе судьбу.

А в перестроечный период

Буквально за один лишь год

Литература обновилась.

Бояться стало не с руки,

И запрещенные стихи

На книжных полках появились.

Цензура сброшена была —

Поэзия не расцвела.

А что же нынешняя власть?

Либерализмом увлеклась.

Давно на рудники не шлет

Всех тех, кто в ногу не шагает

И к топору Русь призывает,

А на правительство – плюет.

И борзописец это знает,

Он время даром не теряет.

И власть он дегтем обольет

И диссидентом прослывет.

И не оставит без наград

Его правительство за «вклад»

В российскую литературу.

Когда ж вернет оно цензуру?

Но не такую, как была

В России при царе она,

И в сталинские времена.

Цензура мягкой быть должна!

Писатель, осторожнее броди

По Интернет-порталам, обходи

Литературные помойки —

Здесь все равно поставят двойки

Тебе на конкурсах их судьи.

Пусть даже самым лучшим будет

Рассказ твой, но произведенье

Администратора получит приз,

И не обрадует тебя такой сюрприз.

А выскажешь свое ты мненье —

Напустятся всем миром сразу,

Со всех сторон обсыпят грязью,

Не жди пощады уж рассказу —

Распотрошат любую фразу.

И сонм литературы «тонких»

Ценителей одни обломки

Оставит от произведенья.

Ты уходи без сожаленья.

Коль ты талантлив, это ерунда —

Расставит время, без сомненья,

Все по местам, и будет ждать тогда

Тебя признанье, их – забвенье.

Соцреализма основатель

Писатель, драматург, поэт

Вселял в людей надежды свет

Мыслитель крупный и создатель

Чудесных сказок – воспевал

Людей он смелых и свободных,

Сверхцелей достигать способных —

Бессмертья их не исключал.

Издательства он возглавлял,

В Богостроительстве толк знал —

На Капри школу создавал.

Большевикам он помогал,

Но революцию не принял —

В ее горниле обожжен —

Но часто заступался он

За обвиненных, но невинных.

Не понят Лениным – потом —

Нашел приют за рубежом.

Болезнь он легких там лечил,

Писал рассказы и роман,

В Италии, в Соренто жил.

Там также издавал журнал.

Вернулся же в Союз когда —

Репрессий час не наступил

Еще – три года там прожил —

На дачу съездив, подхватил

Грипп – тут же дело довершил

Туберкулез – его добил.

Клетчатое поле.

Пешками прикрыт,

Хоть не на престоле,

Сам король стоит,

Рядом ферзь могучий —

Нет фигуры лучше,

Далее – слоны.

В эндшпиле важны.

А за ними кони —

Стойки в обороне,

Вилками страшны.

А по флангам поля,

Словно в забытьи,

Тихо спят в неволе

Мощные ладьи.

Вырвутся на волю,

Линии займут.

Вражью оборону

В щепки разнесут.

Право хода – белым.

Но еще не факт,

Что начавший первым

Не получит мат.

Корпус отдельный у зданья больницы —

Морг – по кустам воробьи и синицы.

Дружно расселись и звонко поют,

Важность момента не осознают.

Тут ритуальных автобусов «гонки»

Уж начинаются, мартовский тонкий

Лед под колесами в лужах хрустит,

Пущен конвейер – водитель спешит,

Ведь в крематорий за город – туда

Держит он путь – разнарядка тверда.

Старую песню скорбящим «поет» —

Нищий он, мол, и бензин не крадет,

И с провожающих «снять» не гроши —

Сумму побольше водитель решил —

Тысячи две, а еще лучше – пять.

Дома семья, мол, должны же понять.

Вот крематорий – автобус уж встал.

Длится недолго, мол, здесь ритуал —

Вновь стал водитель людей убеждать,

Хоть и спешит, но готов постоять.

Только б ему отстегнули, зато

Всех с ветерком он домчит до метро.

Но получает короткий ответ —

Могут дать двести, две тысячи – нет.

Кислую мину мздоимец скривил,

Дверцу захлопнув, он вмиг укатил.