Читать книгу Дети войны. Народная книга памяти - Каллум Хопкинс, Коллектив авторов, Сборник рецептов - Страница 19

Я родилась 27 апреля 1933 года. Для меня война началась в сентябре 1941 года.

Мне 8 лет. Я сижу на подоконнике, ноги – на улице. Вдруг слышу гул незнакомый, грубый. Вижу, черный птицы летят над железной дорогой, и какие-то черные болванки падают от них вниз. Земля дрожит, комья ее летят вверх, грохот, свист… Стало страшно. Я забралась под кровать, затихла. Там дождалась маму, сестер – все они работали на сенокосе. Лиде – 15 лет, Тоне – 13 лет, Катерине – 10 лет.

Я рассказала, что видела черных птиц с желтыми крестами и что они что-то бросали. Я ведь раньше самолетов не видела. Мне мама объяснила – это немцы, идет война и лучше не высовываться. Надо прятаться.

Я ПОВЗРОСЛЕЛА СРАЗУ, В 1941 ГОДУ. МНЕ 8 ЛЕТ.

А папу посадили в тюрьму в 1932 году. Не знаю, за что. Говорят, что-то сказал о ком-то. Он – железнодорожник. Его отправили строить Карагандинскую железную дорогу. А нас – в колхоз. На фронт папа ушел добровольцем сразу из тюрьмы. Дома был одни сутки – отпустили. Я его увидела первый раз в 1941 году. Спряталась под кровать.

Под Тихвином солдат учили стрелять, бросать гранаты и какому-то военному делу. Попал папа во власовскую дивизию. Быстро перевели его на Финский фронт, в Карелию. Ранили, лошадь убили, пушку разбомбили…

Подобрали финны живого, увезли в госпиталь. Подлечили. Попытка бежать к своим (русским!) из плена не удалась. Опять ранение, госпиталь и двенадцать розог от финнов. (Шрамы от них я руками трогала – считала в 1948 году.)

Август 1938 г. Ленинградская область, пос. Синенка. Дети репрессированных, семьи которых были высланы из Ленинграда.

Лиля Русакова – справа в нижнем ряду.

Верхний ряд: Тося Русакова, Рита, Тася; снизу: Алик, Лиля Русакова (справа).

Все, кроме Лили и Тоси, погибли во время войны

А у нас документ: в убитых, умерших от ран не значится. Искали папу по всем инстанциям того времени. И вдруг известие маме: «Ваш муж находится в Суоярви. Разрешено посещение одному члену семьи». Под следствием. Папа строил БеломорБалт. Обмен военнопленными с Финляндией был. Оправдали его, слава Богу. В 1948 году.

А мы, одни женщины и дети, работали. «Все для фронта, все для Победы». Вязали носки, рукавицы с тремя пальцами. Прятали в них записочки: «Воин – спаси!»

А фронт уже в Тихвине. Идут поезда в тыл с ранеными солдатами, эвакуированными из блокадного Ленинграда. Я видела изможденных, голодных людей-дистрофиков, слабых. Они выносили из вагонов-«телятников» (так называл народ грузовые вагоны, двуосные, переделанные для перевозки людей) мертвых детей и взрослых, складывали трупы в кювет. Люди все это выносили с таким мужеством – без слез и стонов! Санитарные бригады увозили и где-то хоронили трупы. Я знаю где!

На крышах вагонов – красные кресты. А немцам было удовольствие ПОБОМБИТЬ – ПОВОЕВАТЬ с ранеными, голодными людьми и с детьми!

Помню оскал летчика низко летящего самолета и пулеметчика, стрелявшего в нас – детей, несущих воду в ведрах из колонки станции Большой

Двор домой. Мы с Тамаркой Калистратовой убежали в кусты. А немец, гад, продырявил ведра. Вода вытекла.

Помню оскал летчика низко летящего самолета и пулеметчика, стрелявшего в нас – детей, несущих воду в ведрах из колонки станции Большой Двор домой. Мы с Тамаркой Калистратовой убежали в кусты. А немец, гад, продырявил ведра. Вода вытекла.

Армия отступала. Командный пункт был в Большом Дворе, а штаб армии – у нас в доме, в Синенке. Это от передовой – 15–17 км. Для нас в доме оставались печка русская, чулан и чердак.

Лида работала официанткой в офицерской столовой. А Тоня, Катя и я – валили лес! Пилили дрова в лесу, топили баню для солдат. Собирали ягоды, грибы, травы всякие съедобные, делали веники для парной. Есть было нечего. Мама пекла хлеб из лебеды, очисток картофельных. Даже собаки просили милостыню у офицеров и солдат. И собакам есть нечего было.

При бомбежках Катерина просила маму: «Давайте съедим все, а то убъют – еда останется!»

Октябрь 1941 г. Родители Лили Русаковой. Фото перед отправкой на фронт. Надпись на обороте: «В память моей военной службы. 7 октября 1941 года»

Помню, привезли в баню сибиряков. Они после парилки – нырк в снег! Голяком! Счастливыми казались в этот момент!

А если летели немецкие бомбовозы к Ленинграду, мы прятали головы в снег, а попы – снаружи! Я видела, как наши пулеметчики с полуторок пытались сбить немецкие самолеты станковым пулеметом.

Передовая линия уже в деревне Астрачи. Это горе!

8 ноября Тихвин наши сдали. Единственной связью была железная дорога: Тихвин – Волхов – Мга – Ленинград. А Тихвин теперь – у немцев.

Наши войска дрались насмерть, чтобы освободить Тихвин, Волхов, Волховскую ГЭС. Бои за Тихвин были жестокими. Немцы хотели сомкнуть кольцо блокады Ленинграда на участке Тихвин – Волхов – Ладога. Слава Богу, не удалось! А немцы объявились даже в деревне Ефимовская – это дальше Большого Двора, на северо-восток. С ними наши войска разделались быстро. А Тихвин освободили 9 декабря 1941 года.

Помню: четыре утра. Много-много танков идут в сторону Тихвина: вытурили немцев и пошли далее, на Волхов – Ладогу. Тихвин у немцев был один месяц.

Помню, радио – черная тарелка – ночью заговорила: «27 января 1944 года блокада Ленинграда прорвана!»

Я уже большая, взрослая – мне 11 лет (почти!). Я училась в школе, ходили пешком пять километров. Были занятия по военному делу. Нас, детей, учили стрелять из винтовки, метать гранаты. И держать язык за зубами!

Была и радость: в феврале 1944 года лучших учеников отправили на елку в Ленинград, во Дворец пионеров и школьников имени Жданова. Я получила этот подарок – поездку. Одеть и обуть нечего. Кто-то чего-то дал.

Помню вагон, везли ночью. Дали паек какой-то. Ах, какая вкусная лепешка ржаная была! Привезли нас ночью. Мы шли пешком по Невскому (тогда – проспект 25-го Октября) до ДПШ. Снегу было – по уши! Я провалилась в люк заснеженный – ничего, воспитатели достали меня. И вот елка – красавица! Обращаются с вопросом: «Кто из Тихвина и района?» Мы встали. И взрослые люди, воспитатели, ленинградцы-блокадники, нам, детям с передовой линии фронта, говорят: «Спасибо!»

Такое не забыть! Слезы радости у всех!

Помню, пошли к Садовой улице. Толпы народу: по Садовой пошел ПЕРВЫЙ после снятия блокады трамвай. Номер 13. Мне почему-то именно «13» запомнился, не уверена.

Город разрушен.

1949 год. Учусь я в Ленинграде. С трудом удалось получить паспорт. Из колхоза не отпускали. Помню анекдот: «Отгадай, чей скелет, если шерсть сдал, молоко сдал, мясо сдал, яйца сдал, масло сдал?» Ответ: «Колхозника!» – «Правильно!»

А в техникуме стипешка – 140 рублей (это повышенная, у отличников!). А есть охота. Надо подрабатывать: чистить снег на Марсовом поле или разносить телеграммы. Или сортировать письма на Главпочтамте. И все равно – ходили в кино, театры, на танцы. Одеть нечего. Из мешка американского сшила сама юбку, а сзади – крупные буквы – «USA»! Успех был – потрясный!

С 1953 года начинается моя трудовая деятельность. Город восстанавливается. Пригороды – Павловск, Царское Село (г. Пушкин), Ломоносов – немцы загадили. Где-то были конюшни, где-то мастерские. Ох, что же вы, фашисты, натворили! И молодые комсомольцы – а я активная! – каждые выходные шли на восстановление города и музеев. Даже разбили Парк имени 10-летия комсомола, что на проспекте Обуховской Обороны!

После войны. Лиля Русакова (справа) с подругой

И самое приятное и неожиданное было в 1957 году, в праздник 250-летия Ленинграда, который город отмечал с опозданием в четыре года (вместо 1953).

Август 1951 г. Лиле Русаковой 18 лет

Я вместе с ленинградцами была награждена ПУБЛИЧНО медалью в память 250-летия Ленинграда. Мне 24 года. Для меня это и сегодня самая дорогая награда.

Р.Б.:

Во время войны я ребенком совершила два недостойных поступка:

1. В Новый год в Большедворской школе (пятый класс) Люська Кутузова меня обманула, сказав, что отличникам дают по два подарка, а я получила один.

И я пошла за вторым.

Калугин Иван Павлович (директор) спросил меня, получила ли я подарок (пряник, две конфетки и карандаш).

Я утвердительно ответила: «Да!» И он мне дал второй подарок. Когда я вошла в класс, Люська отняла его у меня с криком: «Обманули дурака на четыре кулака!» Я в растерянности.

2. А еще во время войны у нас в квартире квартировал уже стройполк. Начальник Лоскутов Василий Кузьмич. Придя домой из школы, я почувствовала запах сгущенки. Поискала, нашла открытую банку у Василия Кузьмича на шкафу. Подставила табуретку. И украла один глоток очень сладкого вкусного молока. Глаза увидели лежащего на диване Василия Кузьмича. Он делает вид, что спит. Я в ужасе! А дома тихо, мама не ругала! Я его спросила, отчего же он маме не рассказал. На что я получила ответ: «Я виноват в том, что не поделился с голодными детьми». И меня простил.

После войны в Ленинграде я жила у них, мы были как родные. И их сын Рэм в войну жил у нас, и еще Славка Калинин, его друг. У них матери-врачи тоже воевали, как и отцы. К сожалению, Рэм и Славка погибли – они глушили рыбу в речке Мга. А у Люськи Кутузовой вся родня погибла – прямое попадание бомбы в землянку. Ее тоже уже нет в живых, она умерла позже.

А с Калугиным Иваном Павловичем я тоже объяснилась, попросила прощения. И он меня тоже простил.

Спасибо всем.

Прислала Лариса Романовская