Читать книгу 13 страшных историй - Коллектив авторов, Евгений Меньшенин - Страница 2

Моя Таня – она совсем маленькая, хрупкая. Лопатки, ключицы, скулы – у неё всё хрустальное, плечи округлые, в ладонях тонут, а глаза синие, как море из воспоминаний детства. Мы с ней встречались уже пять лет, звали друг друга мужем и женой, хотя вопрос о свадьбе она просила не поднимать, по крайней мере пока детей не будет. А дети нас стороной обходили.

Года тянулись, вместе с ними натянулись струной и наши отношения.

И вот, сегодня лопнули.

– Я так больше не могу! – кричала трубка голосом моей Тани. – Ты совсем меня не понимаешь! Только о себе думаешь! На работе допоздна сидишь, лишь бы меня не видеть!

Мне хотелось швырнуть телефон об асфальт, но я терпел, слушал, ждал момента, когда у Тани закончится запас обвинений и можно будет поговорить нормально.

Это был поздний сентябрь, на улице в десять вечера уже стояла такая темень, что если бы не фонари, я бы собственных рук не разглядел. И хотя снег ещё не захватил землю, ветер уже отрастил ледяные зубы и теперь кусал мою ничем не прикрытую шею. Добежав до подъезда и приложив магнит, я открыл дверь и заскочил внутрь.

Пока шёл до лифтов, повстречал наших соседей: молодую пару с семилетним сыном. Едва меня приметив, родители перехватили ребёнка за руку и заулыбались так яростно, словно рекламировали отбеливающую зубную пасту.

– Здравствуйте, – сказал я, не опуская телефона, в котором что-то продолжала шипеть моя Таня.

– И вам добрый вечер, – кивнула мамаша. – Ещё не нашли своё счастье?

– В поисках, – пробормотал я, закрывая ладонью микрофон, чтобы Таня не услышала. Ещё решит, что мне плевать на её чувства.

– Ничего, найдёте. Или, скорее, оно само вас отыщет, – и, проходя мимо, добавила тише: – Ещё не будете знать, что с этим счастьем делать.

Я проводил парочку долгим взглядом. Ребёнок шёл, точно робот, глядя себе под ноги. Родители так и улыбались во все зубы, пока не скрылись из виду.

Странные у нас собрались соседи, что и говорить. Какие-то надсадно счастливые, улыбчивые до судорог. Многие из них рассказывали, будто долго не могли семью создать. У кого-то муж не находился, у других детей не получалось дождаться, но вот сюда переехали и дождались.

Голос из трубки стал громче. Таня то кричала, то плакала, то шипела, как обезумевшая гидра:

– Мне отношения нужны серьёзные, – говорила она со слезами в голосе. – А серьёзно у нас не получается! Ты до конца ничего не можешь довести! Берёшься и бросаешь на первом же препятствии! Так и с детьми… Думаешь, дети просто так приходят? Они выбирают, понимаешь. А нас выбрать – не хотят! Сам подумай, мы же переехали с этой целью, а ничего не помогает!

– Господи, Таня… – мой голос звучал устало, бесцветно.

Затянувшаяся ссора выпила из меня соки, оставив лишь пожухлую кожуру. Я дошёл до лифтов и зло вдавил кнопку вызова. Выбирают, не выбирают… – что за чушь?

Таня моя верила во всякую оккультную ерунду. Бывало, я этому потакал, ради спокойствия в семье. Например, как с этим переездом, якобы в место, где люди своих детей находят. Но мы – не нашли.

– Что за чушь, – сказал я. – Мы же всё решили. Ты хотела ЭКО попробовать…

– Я хотела! Я! Вот именно! Чувство такое, что ребёнок только мне нужен, а тебя и так всё устраивает!.. Этот дом, он особенный. Правду Макаровна говорила! Тут у всех есть дети. Даже у безнадёжных!

– Господи, это просто дом! Обычная новостройка. Или до сих пор веришь в россказни о том, будто он в аномальной зоне стоит?

– Я точно это знаю! Чувствую!

– Ну-ну…

– Не понимаю только, почему не выходит ничего. Я же всё делала, как Макаровна говорила, – голос Тани перешёл в помешанный шёпот. – Она предупреждала быть осторожной, просить только ночью, тихонько, чтобы зло не услыхало. Я так и делала, просила подарить дитя. Но не вышло. Я теперь уже во всеуслышание кричу. И всё равно не выходит!.. Знаешь, думаю не получается, потому что тебе не надо. Потому что ты в дом не веришь! Потому он и не работает. Может… может, ты и детей на самом деле не хочешь!

– Неправда.

– Разве? Тебе, по-моему, вообще никто не нужен. Я уже как неделю съехала, а тебе хоть бы что! Даже не поинтересовался, где я!

– Разве ты сама не просила дать тебе время?

– Да, но я надеялась… Какой же ты бестолковый! – плакала моя Таня.

Наша ссора напоминала мне грызню собак, если убрать слова и оставить лай – смысл не поменяется.

Раздался звуковой сигнал, это подошёл лифт, разъехались створки. В глаза сразу бросились чёрные хвостики, красное платье. В углу лифтовой кабины спиной ко мне стояла девочка лет семи. Ещё одна местная аномалия. Поколебавшись секунду, я всё же зашёл внутрь, нажал на кнопку этажа. Из трубки продолжал литься поток обвинений, но я не слушал, а косился на девочку в углу, пытаясь вспомнить, когда видел её в последний раз. Вроде раньше всё время вверх-вниз каталась. Как не зайдёшь, вечно вот так стоит, уткнув нос в угол. Ни на что не реагирует, всё время молчит и никогда не выходит из лифта, даже на первом этаже.

Два года назад мы переехали в этот дом по совету одной чокнутой бабки, знакомой Таниных родителей. Я решил: хуже не будет, да и Таня после переезда воодушевилась, ожила, стала ждать чуда. Ребёнок стал её навязчивой идеей.

Чуда не случилось. Да и странно ждать его от обычной многоэтажки. По мне, кроме чересчур улыбчивых соседей, единственная местная странность заключалась в этом ребёнке, что вечно раскатывал в лифте. Первое время я очень ему удивлялся, а потом девочка пропала. Или я просто перестал её замечать? Теперь и не вспомнить. Например, была ли она в лифте утром? Кажется, нет, но если порыться в памяти, то словно красное платье мелькает на задворках сознания.

– Тебе все безразличны! – тем временем обвиняла трубка. Таниному голосу было тесно в маленькой кабине лифта. – Эгоист! Ни во что не веришь! Тебе семья не нужна! Не нужен ребёнок! – каждая фраза ощущалась удавкой на шее.

– Нужен, – придушено выдавил я, отворачиваясь к стальным створкам и делая звук на телефоне тише. Связь была готова оборваться, слова моей Тани с трудом прорывались через пелену помех.

– Ну… кх-онечно!

– Слушай, как я устал! Ну чего ты от меня хочешь? – не выдержал. – Я, что ли, детей у Бога выписываю? Мог бы, так и сделал бы! Но не происходит так, как ты думаешь! Дети никого не выбирают! Знаешь, может тебе к мозгоправу сходить? Ты словно помешалась!

– К мозгоправу?.. Помешалась? Ты смеёшься надо мной?

– Всё! С меня хватит! Сил больше нет! – разозлился я. Меня вдруг перекосило, перечеркнуло, будто перешёл грань, увидел, как оно будет дальше. Там оказалось одно сплошное ничего. Усталость вгрызлась в виски: – Знаешь, ты права, это конец.

– Подож… – пискнула трубка, но я уже зажал кнопку отбоя и держал до тех пор, пока не потух экран.

«Вот и всё», – подумал, и в груди стало так пусто и одновременно так тяжело, что захотелось немедленно напиться. Почему-то ныли зубы, видимо, слишком сильно сжимал их, пока слушал мою Таню.

Нет. Больше не мою.

Лифт жужжал как брюхо огромной пчелы, медленно поднимался, в воздухе витал запах машинной смазки, кислого пота и горькой хлорки. Я дышал сквозь зубы, как вдруг вспомнил про девочку, обернулся.

Она, как прежде, стояла в углу, в шаге от меня. Но в её позе что-то изменилось. Голова была чуть повёрнута, словно ребёнок прислушивался.

– Уши греешь? – строго спросил я, но девочка не шелохнулась, только скосила на меня чёрный глаз. – Ты знаешь, сколько сейчас времени? Уже полдесятого, долго будешь в лифте раскатывать? – с непонятной мне самому злостью спросил я. Словно девочка была виновата в моей потере.

Она молчала, и от этого я злился только сильнее. Злился на медленный лифт, который словно завис между этажами, злился на Таню и детей, что никак не желали нас выбрать, злился на себя. А тут ещё эта девочка, слушает, смотрит. Ей, наверное, смешно. Любопытно. Чего она здесь ошивается целыми днями? Где её родители?.. А ведь холодно, а она в одном платье, даже колготок нет, сандалии на босу ногу, простудится ведь.

– Слышь, давай-ка я тебя домой отведу, – сказал я. – Ты ведь местная? Из этого дома?

Молчание.

И что, забить? Позволить ей тут мёрзнуть? В памяти всплыли слова Тани: «Ты ничего не доводишь до конца. Бросаешь на первом же препятствии».

– Эй! – я сделал шаг и развернул девочку за плечо. Она уставилась на меня снизу вверх без страха, без растерянности. Она смотрела совсем не так, как должны смотреть дети, с которыми заговорили незнакомцы в лифте. Я невольно отпустил её плечо, сказал спокойнее: – Давай говори, где твои родители.

Она наклонила голову, приглядываясь. Глаза у неё были как две чёрные дыры. Сплошной зрачок, без намёка на радужку, а белок цвета молока, без единой прожилки.

– Ну? У тебя есть мать или… отец? – спросил я без прежней уверенности.

Девочка вдруг кивнула, мне показалось, что на её губах появилась тень улыбки, но она тут же исчезла, лицо снова стало не по-детски серьёзным. Она резко подняла руку, точно плетью хлестнула, и показала пальцем мне в солнечное сплетение… или, может, на створки лифта позади меня? Тренькнул сигнал, со щелчком разъехались двери, а девочка всё держала свой указующий перст и глядела чёрными глазищами так, что меня мурашки прошибли.

– Так, всё! Давай-ка на выход, – стараясь казаться строгим, схватив протянутую руку, я вытянул девочку из лифта. – Хватит в игры играть. Если сейчас же не покажешь, где живёшь, я полицию вызову, поняла? Если другой этаж, то вон лестница.

«Может она глухая», – подумалось мне. Я уже был и не рад, что ввязался, но дело решил довести до конца. – Где живёшь? Давай показывай!

Девочка переступила с ноги на ногу, оглядываясь на отбывающий лифт. Руки и ноги у неё были тонкие, как прутья, шея – куриная, подбородок острый, кожа такая прозрачная, что можно было разглядеть все вены.

– Ну, – повторил я, чувствуя себя последним дураком. – Где живёшь? Отведём тебя домой.

Они кивнула, тряхнув короткой чёлкой, и вдруг сорвалась с места – побежала, да так резво, что пришлось бежать следом. Сандалии гулко стучали по бетонному полу, косички подпрыгивали на худеньких плечах и, наконец, замерли, а вместе с ними у меня на миг замерло сердце. Девочка показала на дверь. Это была дверь в мою квартиру.

– Прикалываешься? – пробормотал я, уже решив, что чёрт с ним, с этим ребёнком. Пусть дальше на своём лифте катается, в конце концов, какое мне дело?

– Ну, как знаешь. Не хочешь домой, не надо. Всё, пока…

Я отодвинул девочку от двери, потому что сама она явно отходить не собиралась. Чувствуя, как потеет спина, отпер замок, а потом быстро заскочил внутрь, захлопывая дверь, но девочка вдруг сунула ногу, не позволяя это сделать.

Меня ознобом прошибло, а она уже вся вдавилась в образовавшийся проём, рукой за мою кисть схватилась. От испуга я толкнул девочку в грудь, и она отлетела легко, как пушинка, но не упала, осталась на ногах и сразу направилась ко мне. Медлить я не стал, захлопнул дверь и на все замки закрыл.

– Аферистка какая-то, – с внезапным страхом подумал я, заглядывая в линзу глазка. Ребёнок стоял под дверью и смотрел на глазок, не отрываясь. Слишком серьёзная она для ребёнка. Разве дети такими бывают?

«Какая-то ненормальная, – пронеслось в мыслях, и следом тихое, пугливое: Словно неживая».

* * *

В глазок я больше не заглядывал, убеждая себя, что из упрямства. Не мог же я испугаться какой-то чокнутой девочки? Нет уж, перетерплю. Не будет же она там всю ночь стоять? А не уберётся назавтра – вызову полицию, пусть разбираются.

Но ночью не спалось, всё мерещились какие-то звуки. То будто во входную дверь скребутся детские ноготки, то гулкие удары сандалий об плитку, то словно кто-то дёргал за ручку двери.

Пару раз я всё-таки проваливался в дрёму, но и там не находил покой. Снилось, что в квартире Таня. И Таня эта до сих пор моя. Снилось, что ходит между прихожей и спальней, переставляя туда-сюда вещи, заметая пыль под кровать и столы, и приговаривает: «Ловись дитятко большое и маленькое. Ловись дитятко. Ловись…»

Я хотел спросить её, что она делает, но стоило открыть рот, как по ушам ударила гулкая мелодия будильника. Пора было вставать на работу.

Едва поднявшись, ещё не сходив в туалет, я на цыпочках прокрался к входной двери и, точно вор, заглянул в глазок. Пусто. С души камень свалился, я вздохнул свободнее. Но радость длилась недолго, ведь когда я включил телефон – меня завалило пропущенными звонками и сообщений. Не глядя, я стёр всё, но стереть сомнения так просто не вышло. Правильно ли я сделал, что вот так расстался?

С этими мыслями я вышел из квартиры. И чуть не вскрикнул от неожиданности. Привалившись к стене, на корточках у двери сидела вчерашняя девочка и, задрав голову, молча пялилась на меня чёрными дырами глаз.

Я даже говорить ей ничего не стал, только дверь захлопнул поскорее. И замер, неприятно поражённый. Деревянную облицовку двери пересекали тонкие царапины и сколы, которые складывались в два коротких слова, одно над другим:

«ТАНЯ».

«МОЯ»

Желудок скрутило спазмом страха, как если бы я внезапно напоролся на змею там, где её не должно было быть.

– Ах ты гадина мелкая! – прикрикнул я, чувствуя как ярость подбирается к горлу.

Девочка глядела без тени смущения. Могло показаться, будто она вовсе не умеет испытывать человеческих эмоций. Лицо её оставалось неподвижным, оно словно было слеплено из белого воска, глаза казались провалами в пропасть. Дырами без дна.

– Чёрт с тобой, – махнул я рукой, решив не связываться, и направился к лифтам. Ещё на работу не хватало опоздать из-за этой дуры.

«Откуда эта мелкая вандалка узнала про Таню? Подслушала всё-таки вчерашний разговор? Чего она добивается? – думал я, ожидая лифт, и ни капли не удивился, когда девочка попыталась зайти в кабину следом. – Не выталкивать же мне её?» – с досадой подумал я, хотя такая мысль на миг посетила голову.

Вот и пытайся делать людям добро. Хотел же как лучше! Найти родителей, отвести домой… А в итоге получил бессонницу и испорченную дверь. Не стоило лезть в чужую жизнь. Нет, больше я такой ошибки не совершу. Нравится ей кататься в лифте – пусть катается.

* * *

Пока мы ехали вниз, девочка просто стояла и пялилась на меня, как удав на кролика. К счастью, на пятом этаже в кабину зашла белобрысая девочка со своей бабушкой, и я выдохнул спокойнее. Женщина эта, Марина Потаповна, была как раз с моего этажа, наверное, заходила к кому-то в гости. Улыбаясь во весь рот, она поздоровалась со мной, но даже виду не подала, что тут есть кто-то ещё. Внучка крепко держала бабушку за руку и ни на кого не смотрела.

«Спросить, не спросить, – думал я, а лифт уже причалил на конечную. Я вышел за женщиной с внучкой. Девочка в красном двигалась следом, я слышал звук её шагов, а вот дыхание у неё было бесшумным. – А дышит ли она?» – змеёй скользнула мысль.

– Извините, – решился я спросить соседку. – А вы не знаете, чья эта девочка?

– Что? – та остановилась, не дойдя до выхода, подняла удивлённый взгляд. – Какая девочка?

– Эта, – я кивнул на ребёнка позади. Та стояла разве что не вплотную.

– А-а-а… – женщина близоруко сощурилась. – Эта? М-м-м… Ты кто, девочка? М-м-м… молчит. Характер показывает. Или стесняется. Не знаю даже, – как-то нервно пожала плечами женщина, не отпуская с лица улыбку. – Хм, кажется, я её здесь уже видела раньше. Платьице знакомое.

Тут внучка подняла взгляд, сказала тихо, точно страница прошуршала:

– У меня точно такое же было.

– Ну что ты, Анечка, говоришь, такого не было. Не выдумывай, – заволновалась соседка и потянула внучку к выходу.

Несмотря на странные слова, мне стало легче, что ребёнка вижу не я один. Честно говоря, какой-то задней мыслью мне стало думаться, уж не вляпался ли в историю с призраком. Хотя отродясь в них не верил. И теперь даже смешно стало, что подобную мысль допустил. «Просто сумасшедшая и всё».

Я хотел было соседку попросить присмотреть за девочкой, но та уже утопала по своим делам. Так что я поступил проще – выскочил на улицу и захлопнул за собой дверь. До кнопки выхода девочке в красном не достать, я это понимал. Может, она и вовсе не собиралась за мной на работу шлёпать, но кто знает этих сумасшедших.

Пока бежал на работу – через метро, через улицу – позвонила Таня. И я, по старой привычке, даже не задумавшись, поднял трубку.

– Саша… – позвала не моя Таня. – Сашенька, я переборщила, это всё моя истеричная натура, ты же знаешь. Я не хотела, Сашунь. Я же люблю тебя, ты знаешь…

– Ты чего хочешь? – сурово спросил я, хотя сердце моё начало оттаивать.

– Тебя хочу… вернуть.

– Я и не уходил. Это ты ушла.

– Да, да… Ты прав, ты как всегда прав, – шептала не моя Таня, которая снова хотела стать моей. – Мне плохо без тебя. Я не спала всю ночь. Думала. Ты мне нужен. Очень. Если ты разрешишь, я вернусь. Можно?

– Не знаю, мне нужно время, – за меня говорили упрямство и обида. Обиды, пожалуй, было вдвое больше. Я шёл мимо подкопчённых смогом зданий, мимо хмурых прохожих, серых машин, и вдруг красное пятно мелькнуло в толпе.

– Я теперь всё поняла, знаешь, как говорят – надо потерять, чтобы понять, – шептала Таня, пока я судорожно вглядывался в красное пятно, которое с каждой секундой обретало форму, превращалось в бегущую ко мне девочку с белым как бумага лицом, с жуткими глазами-дырами.

– Саш, ну так приехать сегодня можно?

– Нет! Сегодня нет! – хрипло выдохнул я и, положив трубку, побежал сквозь толпу к заданию офиса, вбежал через крутящиеся ворота, приложил бейджик и в три прыжка заскочил на второй этаж. Лёгкие давило, сердце скрипело, в висках обжигало. Прислонился к стене – отдышаться.

– Эй, ты чего? – спросил Кузякин, коллега, айтишник с соседнего отдела.

Я только головой помотал. А как объяснишь? Что скажешь? Меня преследует сумасшедшая девочка? Бред же. Бред! Что ей надо?.. А если обвинит в домогательствах или ещё в чём? Её слово против моего – чьё тяжелее? Может, ей деньги нужны? Нет, вечером точно стоит вызвать ментов, чтобы разобрались! Есть же специальные учреждения, верно?

«И дёрнул чёрт полезть к ней», – с горечью думал я, падая на своё рабочее место. С него мне было отлично видно окно, а через него – серую улицу… и красное пятно.

* * *

Звонила Таня, я трубку не брал. Написал ей, что занят и позвоню вечером. Был уверен, подождёт, никуда не денется, уж слишком много вины было в её голосе. Видно, она хорошенько пожалела о своих словах, и о том, что съехала. Стоило её немного помучить воспитания ради, но в мыслях я уже мечтал, чтобы она снова была дома, чтобы обнимала по приходу и спрашивала своё обычное: «Как день?», заваривала мне ромашковый чай и делала к нему бутерброды на поджаренном хлебе, жаловалась на колючую щетину, всё равно целовала в подбородок и в щёки. На этих простых мелочах стояла крепость моего спокойствия, ныне погребённая в руинах. Хотелось скорее вернуть всё на свои места. Но потом я вспоминал про окно и про кровавое пятно на серой улице…

Когда думал, что Таня придёт и увидит… эту, в красном, пот прошибал. Нет, так случиться не должно. Таня слишком хрупкая. Почему-то казалось, что девочка ей что-то дурное сделает. Печёнкой чуял, нельзя им встречаться, даже говорить им нельзя, иначе… А что иначе, понять не мог.

«Сначала надо с девочкой разобраться, куда-то её сдать», – думал я, тыкая по клавишам. Отчёты сегодня не сходились, письма не писались, пальцы попадали не по тем буквам, а взгляд нет-нет, да и тянулся к окну. В итоге начальник сжалился, отпустил на час раньше. Видимо, чтобы подчинённый ещё больше отчётов не запорол и дырку в окне не просверлил. На улицу я выходил как на эшафот.

У дверей меня ждала девочка.

* * *

Она шла за мной по улице, следом спустилась в метро. На неё никто не обращал внимания, зато меня проверили на каждом посту. Я чувствовал её взгляд, словно прицел между лопатками.

Ещё к дому не подошёл, а уже позвонил в полицию, рассказал про странную девочку, которую кто-то бросил. Когда зашёл в дом, сразу направился к лестнице, мысль о лифте вызывала тошноту. Девочка, точно незримая тень, шла за мной. Её молчаливое преследование давило на нервы. На седьмом этаже я не выдержал, обернулся, лицо у меня горело яростью:

– Тебе, гадина, чего нужно? – прорычал я. – Говори немедленно! Молчишь?

Она, конечно, молчала, не улыбалась, не злилась, не боялась, и от этого было ещё страшнее. Представилось вдруг, как я толкаю её с лестницы и она летит. Но потом воображение сделало кульбит, и уже я летел, а она толкала.

– Скоро с тобой разберутся, – сквозь зубы выдохнул я и пошёл дальше, перешагивая через две ступеньки.

Кто она такая? Что ей нужно!? Сейчас я вспоминал, что её плечо, когда я за него вчера взялся, обдало меня почти мертвецким холодом. И люди её словно не замечали – смотрели, но не видели. Вон, охрана в метро даже ухом не повела, когда девочка пролезла под турникетом. Люди в вагоне – все тепло одетые, в шарфах и ботинках – никто из них не спросил её, почему она в платье. И ей, кажется, вовсе не было холодно.

«Глупости, – сказал я себе. – Она просто чокнутая. Никто не хочет себе проблем, вот и не влезают. Сейчас приедет полиция, с ней разберётся! Всё будет хорошо».

Когда я открывал дверь в квартиру, то тщательно следил, чтобы девочка не успела заскочить. Она стояла достаточно далеко, но когда я проскальзывал внутрь, каким-то образом она очутилась рядом и дернула на себя дверь с такой силой, что я, потеряв равновесие, едва не растянулся на полу.

Воспользовавшись заминкой, она шмыгнула внутрь.

– Эй! – крикнул я и кинулся вслед за ней. – Ну-ка, стой!

А она и не думала убегать. Только опустилась на корточки посреди тёмной комнаты, да коснулась пола, а затем на меня уставилась.

– Пошла вон отсюда!

– Нет, – вдруг сказала она, да так уверенно и нагло, будто в своём праве. – Это место теперь тоже моё.

Я двинулся к ней, намереваясь силой вытащить наружу, а у самого желудок скрутило от страха, точно не к ребёнку шёл, а к демону из потустороннего мира.

– Заговорила, значит! Чего тебе надо? Чего ты ко мне привязалась?

– Это не я, это ты ко мне теперь привязан, – тихо ответила она, делая шаг назад. Лицо её оставалось неподвижно, шевелились только бледные губы: – Ты спросил, кто мой отец. И я выбрала тебя. Сказал назвать дом. Я выбрала домом это место. Ты и Таня хотели семью – я вам её дам.

– Не вмешивай Таню! – прикрикнул. – Совсем чокнутая! О какой, к чёрту, семье ты говоришь?!

– О нашей. Вы сами просили, я слышала. Вы хотели детей. Приехали сюда за помощью. И мы вам помогаем. Всё, что требуется – это принять неизбежное, – она впервые улыбнулась. Улыбка походила на оскал. Протянула ко мне руки, сказала: – Обними меня, прими меня, и всё станет хорошо. Каждый в этом доме счастлив, разве ты не видишь?

У меня дыхание сбилось от этих слов. Больше я не собирался разговаривать. Схватив девочку, поволок её к выходу. Та и не думала упираться, словно всё шло по её плану.

Я выкинул обманщицу в коридор, она упала на пол. Кажется, разбила коленки, но не стала плакать, только подняла на меня свой страшный пустой взгляд.

– Вали отсюда, – гаркнул я и захлопнул дверь. Привалился спиной, пытаясь угомонить бешено бьющийся пульс.

– Ты что, меня не любишь, папочка?

Я вскинул взгляд. Красное платье, чёрные косички, глаза – точно дыры в преисподнюю. Девочка стояла посреди гостиной как ни в чём не бывало. А у меня сердце в пятки провалилось.

Качнувшись с пятки на носок, она подошла к тумбе, взяла с нее настольные часы в форме сердца – дурацкие, но мне их ещё мама дарила, когда была жива. Под моим пристальным взглядом перекинула их из руки в руку. Часы зависли в её пальцах, а потом вдруг выскользнули, с глухим стуком ударились об пол.

– Ой, извини, – сказала она без тени сожаления. – Кажется, это сердце больше не тикает.

Часы треснули ровно посередине, будто их молния поразила или инфаркт. Под рёбрами кольнуло, точно ткнули спицей, болезненно-горячая волна затопила грудь. Мне вспомнилось вдруг, как Таня говорила, что у неё от рождения сердце слабое. Вспомнились её хрупкие руки, синие глаза, и так ужасно захотелось их увидеть, коснуться кожи, обнять. Такая тоска взяла, что даже дышать стало невыносимо. Померещилось даже, будто вот она, рядом стоит.

Я руки вперёд протянул, но неожиданно позади раздался резкий стук. Наваждение как рукой сняло:

– Добрый вечер! Вы полицию вызывали? – раздалось снаружи.

Я развернулся, распахивая дверь, вываливаясь под желтушный мерцающий свет коридора, дыша через силу.

– Савочкин Александр Анатольевич? – буднично спросил полицейский – толстый дядька в натянутой как барабан поношенной форме.

Ещё никогда в жизни я не был так рад служителям правопорядка. Если бы не одно «но» – девочка в красном стояла рядом с ним.

– Э, вы как? С вами всё впорядке?

– Да, да… – пробормотал я.

«Что это было? Почему я на миг увидел Таню? И как девочка оказалась сначала там, потом здесь? Чертовщина какая-то! Но зачем? – неслись в голове сбивчивые мысли, пока я оглядывался на квартиру. Дверь была нараспашку, а внутри – пусто. – Так, соберись, сейчас эту мерзавку заберут! Нет! Надо сделать так, чтобы её забрали!» – сказал я себе, прикрывая дверь и пытаясь выровнять сбитое дыхание.

– Где вы, говорите, повстречали этого ребёнка? – строго спрашивал полицейский, листая свою папку. – Эй, девочка, как тебя зовут? Где твои родители?

Из соседних квартир уже стали выходить люди: седая бабка, замотанная в пуховой платок – Марина Потаповна. Напротив тоже открылась дверь, в коридор высунулся высокий мужчина с залысиной – владелец местного магазина по имени Михаил. В руках он держал стеклянную бутылку с пивом.

– Что случилось, командир? – спросил сосед, оглядывая собравшихся.

– Ещё разбираемся, – сухо ответил полицейский. – Вот, кажется, ребёнок потерялся. Не знаете её родителей?

– Он… – вдруг подала голос девочка в красном. Голос у неё был тихий, как шелест страниц, но все замолчали, оглянулись на неё с таким видом, словно только сейчас разглядели.

– Он… – мерзавка показывала пальцам на меня, – мой папа.

Я аж вздрогнул от такой наглости. Все смотрели на девочку, а потом перевели взгляд на меня. Бабка в пуховом платке, моргнув, сказала:

– Сашенька, ты чего? Ну, подумаешь, с дочкой своей поссорился. Зачем было полицию-то беспокоить?

– Давайте по-порядку, это ваша дочь? – нахмурился полицейский.

– Да, – нагло заявила девочка.

– Нет! – возразил я. – Вы чего несёте! У меня нет детей! – от волнения голос у меня прыгал, в голове крутилось на одной ноте: «Бред-бред-бред-какой-то!»

– Слышь, Саня, – подал голос владелец магазина, потягивая пиво, – завязывай уже, не отрывай людей от работы.

– Ну-ну, разошёлся, – миролюбиво сказала Марина Потаповна, с улыбкой обращаясь уже к полицейскому. – Молодой ещё, не умеет детей воспитывать. Вчера из-за домашки весь этаж на уши подняли.

У меня голова кружилась, стены давили. «Зачем они врут? Выставляют меня идиотом! Зачем?» Вдруг почудилось, что в углах коридора ожили тени детей и теперь впились в меня жадными взглядами. Хотелось проснуться от этого кошмара. Тело и разум оцепенели, а в голове неожиданно всплыли слова Тани про «аномальный дом» про «бабку Макаровну» и про «зло, которое слышит».

– Это не моя дочь. Не моя! – сдавленно крикнул я, словно оправдываясь, но уже чувствуя – все слова бесполезны. – Она обманщица! У меня нет детей. Я бы хотел… но их нет!

– Но… – пробормотала бабка-соседка. Лицо её стало отсутствующим, она смотрела на меня, но словно не видела. Её губы растянулись в судорожной улыбке, какую я не раз видел у многих жильцов этого дома. – Но… если она не ваша дочь… То кто тогда вы?

– Так, – нервно оглядываясь, сказал полицейский. – С меня хватит. Александр, кем вам приходится этот ребёнок?

– Да никем!

– Он мой папа, – тут же возразила девочка. – Мой папа. Мой папа. Мой. Мой!

Хозяин магазина и старушка кивали вслед её словам, точно болванчики, которых дёргают за нитки. На миг мне почудилось, словно глаза соседей заволокло тенью.

– Вы не хотите пустить меня к папе? – не получив ответа, она обернулась на старушку, хмуро сказала, указывая на полицейского: – Он не пускает меня.

– С тобой потом разберёмся! – рассерженно приказал полицейский, как вдруг соседка-старушка с неожиданной прытью подскочила и вцепилась морщинистыми руками полицейскому в горло, заверещала, как резаная свинья:

– Она же сказала! Она же уже всё сказала! Он её отец! Любимый папочка! – глаза её выпучились от усилий.

Я успел только отшатнуться, когда Михаил с размаха ударил хрипящего полицейского бутылкой по голове. Тот упал, как подкошенный, гулко ударился лбом о плитку пола. Звук был такой, словно арбуз раскололся.

С ужасом я смотрел, как от разбитой головы полицейского пульсирующими толчками вытекает кровь, как она подбирается к красным сандалиям девочки, как впитывается в них, точно в губку, а красное платье становится ещё ярче, ещё краснее.

Оба соседа смотрели на девочку так, словно ждали приказов. «Что она им говорит, то они и делают. Она ими управляет! И мной тоже хочет завладеть! Что, если прикажет и меня убить?!» – неслись панические мысли.

Я прижался к стене, дыша как загнанная лошадь. Надо было бежать, немедленно бежать! Спасаться! Но путь к лифтам преграждали одержимые соседи.

– О! – воскликнула девочка, поднимая на меня тёмный, нечеловеческий взгляд. – А это Таня звонит! Она уже тут. Это я позвала её. Так же, как она призвала меня.

Тут же, словно по команде, в конце коридора звякнул лифт. Я увидел, как разъезжаются стальные створки и к нам встречу выходит моя Таня.

– Стой… – шепнул я, не веря глазам. Крикнул: – Уходи! Убирайся!

Но Таня уже прошла в коридор, оставив лифт позади. Она замерла, растерянная, напуганная, её взгляд потянулся сначала ко мне, потом к неподвижно лежащему полицейскому, затем к девочке в красном.

– Я так ждала тебя, – прошелестела девочка. Её восковое лицо пересекла тонкая ухмылка. – Мама.

Таня растерянно улыбнулась, медленно пошла вперёд, точно её на канате тащили. С каждым шагом её взгляд затягивала пелена, превращая синие глаза в тёмные омуты.

– Доченька, – пробормотала Таня, протягивая руки монстру в красном. Только тут у меня, наконец, хватило смелости к ней броситься, мимо соседей, мимо девочки. Никто из них даже головы ко мне не повернул.

Я судорожно схватил Таню за худые плечи, поволок к выходу, подальше отсюда, бормоча как потерянный:

– Таня, Танечка… У нас нет детей! Давай уберёмся отсюда, я тебя умоляю. Я тебя так люблю. Бежим отсюда!

– Как нет детей? – непонимающе ответила она. Мы уже были почти у лифтов. – Вон же. Вон же… Или…

Сделав ещё несколько шагов по инерции, она встала как вкопанная, её плечи напряглись. Она холодно спросила, разворачиваясь лицом:

– Вы кто? Куда вы меня тащите? Отпустите! Немедленно отпустите!

Всё происходило как в диком сне. Как в кошмаре. Кто-то положил мне руку на плечо:

– Вам же сказали, отпустить, – произнёс кто-то. Я обернулся и увидел окровавленное лицо полицейского.

Голова закружилось, виски сдавило так, что стало сложно дышать. Двери в лифт за спиной Тани были всё ещё открыты, и мне вдруг почудилось, что кабина – не кабина вовсе, а гигантская пасть монстра, что переходит в жуткую глотку. А внутри – дети. Множество детей – стоят плечом к плечу и смотрят на меня глазами-дырами.

– Папа! – позвала девочка в красном. Она уже успела подойти и теперь протягивала мне руку. Её голос доносился словно через вату. – Тебе страшно… А мама уже согласилась. Мы только тебя ждём. Только тебя нам не хватает. Возьми мою руку, и всё закончится. Стань моим. Тогда я, ты и мама – мы всегда будем вместе. Будем счастливы. И больше никогда не будет страшно.

Я опустил голову, сердце колотилось, точно траурный барабан. Мне хотелось всё прекратить. Вернуться в нормальную жизнь! В любимую скучную, серую жизнь. Без монстров, без убийств.

Перед глазами плыло, девочка улыбалась мне. Моя доченька мне улыбалась.

Бледная ладонь тянулась навстречу.

Я протянул свою в ответ.