Читать книгу Великий Кристалл. Памяти Владислава Крапивина - Коллектив авторов, Владимир Венгловский, Дмитрий Градинар - Страница 2

Флармий по имени Лазурный Флармитрой ежился, выпускал дыхальцами дрожкие пузыри, распространяя феромоны неудобства и раздражения. Лазурному Флармитрою было душно. Парадный мундир дипломатического корпуса Земного Содружества ― не лучшее облачение для флармия, в нем он попросту смешон.

Стоявший напротив него адмирал Сильвио Парамонов не смеялся. Непредусмотрительно потешаться над эмиссаром победителей, явившимся принять капитуляцию. А что традиция заставляет являться к побежденному врагу именно в его форме и изъясняться именно на его языке, то это традиция победителей.

Не проигравшим с нею спорить.

– Причинять замир-рени-е форр, ― булькал флармий, ― надле-еж-жащее непремение…

С земной космолингвой флармии тоже дружили не очень. «Для заключения мира надлежит непременно», ― прошелестело в наушнике. Понять смысл произнесенной фразы Парамонов мог сам, но и подсказка от профессионала лишней не была.

– Пр-редоставляться особь живой после вс-с…

Лазурный Флармитрой заперхал и встопорщился. Сквозь свежие прорехи в мундире наружу полезли какие-то фиолетовые перья. Если раньше он походил на вставшую дыбом помесь слизня с муравьем, то теперь… Парамонов затруднился с определением, кого или что именно напоминает ему теперь флармий.

– …с-с-сех! ― с натугой просвистел Лазурный Флармитрой. Сочетание букв «вс» почему-то составляло для него особенную трудность. И неожиданно чисто закончил: ― Из экипаж-жа мегадестройера «Землепроходец Семён Дежнёв». Экипаж-ж. Напоить соками тела Первое Яйцо!

– Простите? ― переспросил адмирал, забыв про подсказки переводчика.

– Иван Шарганов, стражн. И – оба. На орбите Ф-фларма. Стать почвой Первого Яйца, ― ответил Лазурный Флармитрой, выпростал сухую, похожую на паучью лапу, конечность и показал на толстенную книгу, которую принес с собой. ― Протоколий стражн форр.

После чего развернулся и вышел, оставив Сильвио Парамонова в некотором замешательстве.

– Они… хотят жертву, я верно понял, Марко? ― произнес Парамонов.

– Да, господин адмирал, ― ответил голос переводчика.

– Одну?

– Имя названо одно, господин адмирал. Флармии требуют Ивана Шарганова, последнего выжившего члена экипажа «Дежнёва». Они скормят его Первому Яйцу.

Адмирал испытал внезапное и острое облегчение из-за того, что флармии попросили всего лишь одну жизнь, хотя могли потребовать куда больше. И им бы отдали. Отдали почти всё, лишь бы сохраниться. Что такое одна жизнь против жизни целого вида, своего вида?

Парамонову сразу же стало стыдно: грешно радоваться гибели даже одного человека, пусть и незнакомого. Потом он вспомнил имя ― Иван Шарганов ― и радостное облегчение полыхнуло вновь.

– Вот с-суки! ― нарочито громко выругался адмирал. Никто не знал, как хорошо слышат флармии, но адмирал надеялся на лучшее.

Переводчик молчал. Разумеется, и не предполагалось, что он продублирует эту фразу по-флармиански. Тем не менее…

– Есть что-то еще, Марко?

– Господин адмирал, да. ― Голос, прозвучавший в наушнике, был одышлив, как после декомпрессии. Парамонов не сразу понял, кто говорит, – но, осознав это, напрягся. Марко был опытен и неоднократно проверен в деле, поэтому, если уж бразды перевода считает нужным перенять легендарный Кагарлиц, старейшина Лингвацентра – такое точно не сулит хорошего. ― Мы, конечно, проведем анализ текста повторно, но предварительные выводы показывают, что…

* * *

Иван Шарганов пил. Пил с той поры, как эскулапы извлекли его из спасательной капсулы и привели в чувство.

Они проиграли. Земные флоты откатывались к метрополии, жертвуя одну эскадру за другой, жертвуя почем зря, только чтобы замедлить наступление флармий, отсрочить неизбежное. Величайшее оружие Земли – мегадестройеры проекта «Мореплаватель» не помогли. Они рвались к Фларму, но так и не достигли его. Флармии расщелкали их на дальних подступах к планете, несмотря на чудовищную энерговооруженность и защиту, несмотря на генераторы силовых полей, несмотря на волновые батареи, каждая из которых могла уничтожить планету. Ближе всех к Фларму подошел «Землепроходец Семён Дежнёв», на котором Иван служил бомбардиром. Вышел на орбиту, и там его остановили…

Иван повернулся к бармену. Тот закатил глаза, но молча выставил перед Иваном новую бутылку и блюдце с бутербродами. Хватило бы и одного, но черт с ним. Иван не собирался спорить с барменом. Нет смысла спорить с покойником, а они все равно что покойники, даже если и живы пока что. Вот этот мог бы и понимать, раз уж, прежде чем обосноваться за стойкой, горел в звездолете (на обоих запястьях четкая грань между родной кожей и имплантом: биопротезы прижились хорошо, но совсем идеально приживаются лишь биопротезы пятого поколения, а это – начиная с кавторанга), однако даже ветераны первых кампаний просто не понимают, что жизнь под флармиями – все равно что смерть. Уж он-то знает, что эти твари делают с людьми!

– Дядь Вань, не надо…

– Молчи.

Иван набулькал водки, тяжело посмотрел на стакан. Грязный, захватанный жирными пальцами стакан с обгрызенным краем. Кто его обгрыз? Иван не помнил, но изначально стакан был целым. Никаких сомнений…

Бармен внимательно следил: не плеснет ли бомбардир и подростку тоже? С такого станется…

Парнишке было лет четырнадцать-пятнадцать, курсантская форма висела на нем мешком. Что поделать, Земля себе который год рвет экватор пополам, так что в последнее время такие ребята, все, как один, в обмундировании не по размеру, примелькались рядом с военными. И в доках, и в казармах – да уж и в питейных заведениях: отчего бы нет, раз на боевых палубах дестройеров они примелькались тоже? Так что, даже заявись прямо сейчас патруль, никто бы бармену и слова не сказал. Но у него самого было железное правило: малолеткам – ни капли алкоголя. Ни он сам, ни кто-либо в его присутствии.

Его внук сейчас ускоренные курсы оканчивал: тоже, небось, сидит невесть рядом с кем, в комбинезоне на два размера больше…

Младший внук.

Бармен скрипнул зубами. Он отлично понимал, что такое жизнь под флармиями – но не мог избавиться от потаенной, едва ли не постыдной радости: как бы там ни было, теперь его внуку, последнему из оставшихся, не придется идти в бой на верную гибель. И этому мальчишке тоже.

Мальчишки, оба, его за такую мысль, конечно, не поблагодарят. Ну так ведь и не узнают о ней. И все остальные мальчишки Земли, в форме не по росту – тоже.

Иван с трудом сфокусировал взгляд. Возле дна стакана третий дринк подряд болталась размокшая хлебная крошка. Получалось, он даже не может допить водку до конца? Мерзость какая!.. И слово это, «дринк» ― тоже мерзость. Особенно слово.

Иван тяжело поразмыслил, какие еще слова вызывают такую же гадливость, как слова «дринк» и «флармий», не вспомнил, залпом махнул водку, передернулся, сдерживая внезапную тошноту, и поставил стакан на стол. Хлебная крошка пропала. Ну, хоть что-то он может еще сделать до конца!

В остальном радоваться было нечему. Он тоже проиграл. Он не смог, не успел даже умереть. И все из-за…

…Когда старплазмомех рявкнул: «Малолетку – в капсулу!» и наугад ткнул пальцем в того, кому надлежало выполнить этот приказ – надо же было проклятой судьбе распорядиться так, чтобы палец его указал на капитан-бомбардира Шарганова! А тащить малолетку в спасательный отсек пришлось волоком, в капсулу запихивать насильно: малолетки – они такие, в собственную смерть не верят, поэтому им кажется, что с ними и старшие непременно уцелеют. В результате на эту возню ушел лишний десяток драгоценных секунд. Умом-то Иван понимал, что секунды эти ничего не решали, но все же – были они.

А потом…

Неизвестно, что за оружие применили флармии, но все, находившиеся на борту «Дежнёва», высохли, мгновенно превратились в мумии, словно атакованные ротой голодных вампиров.

Все, кроме Ивана. И малолетки.

Чертова автоматика каким-то образом ухитрилась засосать в чертову капсулу их обоих, хотя вроде никак не могла и не должна была. А затем не менее чертовым образом выкинула капсулу в чертово гиперпространство, где ее позже и выловили чертовы спасатели. Непонятно только, какого черта. Какой смысл в их существовании, если остальные погибли, а он… он не смог даже умереть с ними?

– Дядь Вань! Ты что?

Бомбардир Шарганов только сейчас осознал, что все это время, наверно, таращился на малолетку – яростным, налитым кровью взглядом.

– Ник, ты, это… ― Он сумел взять себя в руки. ― Ты не бойся. Поешь вот (Иван запоздало понял, отчего бармен подсунул ему блюдце с таким количеством бутербродов) – и… ― он повернулся к стойке, ― есть тут… ну, что-нибудь?

Бармен, не дожидаясь объяснений, уже наполнял фужер соком.

Зазвенел колокольчик над входом, и бар затих. Иван повернулся, вновь заставив себя сфокусировать зрение. Оп-па… Патруль! Настоящий военный патруль. Трое; красные повязки, начищенные сапоги, настороженный взгляд лейтенанта, оловянные глаза рядовых десантников.

– Проверка документов, ― негромко произнес лейтенант.

Выпивохи покорно полезли в карманы, выкладывая на столы удостоверения и карточки, у кого что было. Иван пьяно мотнул головой. Почему бы не решить все прямо сейчас? Дебош в военное время ― это трибунал и почти гарантированный расстрел. Зачем пропускать такой удобный случай?

Командир патруля в сопровождении рядового неторопливо шествовал вдоль столов, пристально вглядывался в лица, сличал стереографии в документах с помятыми лицами посетителей. Второй десантник замер в дверях, лениво глядя поверх голов. Когда лейтенант поравнялся со столиком Шарганова, тот, не дожидаясь вопросов, схватил табурет и со всего маху обрушил его на темя офицера.

Хотел обрушить. Лейтенант легко уклонился, шагнув вперед и вбок, и секунду спустя Иван стоял, уткнувшись носом в тарелку с недоеденными бутербродами, а руки его оказались заведены за спину и вверх.

– Дядь Вань!

– Сидеть, курсант. Глянь-ка, Жуков, кто это у нас такой бойкий? ― равнодушно спросил лейтенант.

– Угу, ― буркнул Жуков. Чужие руки прошлись у Шарганова по карманам. На столешницу по очереди легли: справка из госпиталя, выданная ему неизвестно зачем, поскольку Иван чувствовал себя, да и был, абсолютно здоровым; банковская карта с остатком боевых от министерства; электронный ключ от жилой капсулы и, наконец, пластинка временного удостоверения личности.

– Ну и зоопарк… ― протянул лейтенант. ― Почему не на одном носителе, господин хороший?

Шарганов не ответил. Он предпочитал не отвечать на глупые вопросы. Есть удостоверение, и там все указано. Лейтенант правильно истолковал его молчание или допер до верного решения сам. Он приложил удостоверение к сканеру… и присвистнул от удивления.

– Что же это вы бузите, господин капитан-бомбардир? ― поинтересовался лейтенант. ― Вы, можно сказать, родились заново, даже единого документа не получили еще, а ведете себя как последний забулдыга.

– Руки отпустите, ― прохрипел Иван.

– Глупить не станете?

– Нет, ― коротко ответил Иван.

– Хорошо. Мальчик с вами?

– Девочка. (Лейтенант снова присвистнул.) Нет.

– Дядь Вань, я с тобой! Я с ним, това… господин лейтенант! ― Малолетка подхватилась с места. Она уже стояла плечом к плечу с Шаргановым, смотрела на патрульных угрюмо, исподлобья.

Конечно, девочка. И не четырнадцать-пятнадцать ей, а тринадцать-четырнадцать: девчонки в этом возрасте на полголовы длиннее парней. Носатая, с коротко, по-мальчишески обстриженными жидкими пепельными волосами и тощей шеей. Нескладная: на таких не только слишком большой курсантский комбинезон, но даже тщательно подобранная одежда, любая, будет висеть наперекосяк. Глаза – зелено-синие, как морская вода.

Некрасивая. Красавицами такие становятся годам к восемнадцати. Если доживают.

– Вероник, не глупи, ― процедил Иван уголком рта, но было ясно: сейчас от нее не отвязаться. Разве что скрутить и утащить прочь силой, как тогда, перед огневым маневром…

– Документы, курсант…ка.

– Нету.

Командир патруля присвистнул третий раз, резко зажмурился, активируя умные линзы. Когда вновь открыл глаза – некоторое время стоял неподвижно: читал видимый только ему текст.

В баре вдруг повисла мертвая тишина.

– Так называемая «неизвестная с "Синего клипера", без документов», именующая себя…

– Веранда, ― буркнула девчонка.

– …именующая себя Вероника Донцова? ― казенным голосом завершил лейтенант, сделавшись при этом равнодушней прежнего.

– Она. Ну, я то есть.

– Да, девочка, ― эмоций в голосе лейтенанта не прибавилось, ― ты действительно с ним?

– Конечно, с ним. ― Веранда придвинулась к Шарганову вплотную. Угрюмость ее как рукой сняло, она даже заулыбалась. ― Я дядь Ваню одного никуда не отпущу. Он без меня пропадет.

Кто-то из пьянчужек хмыкнул – и тут же ткнулся лицом в стойку от лютой затрещины соседа.

* * *

Бар они покинули бок о бок, как старые знакомые. Век бы не знать таких знакомств! Глаза патрульных спокойно, безо всякого интереса скользили по сторонам, но мысль о бегстве Иван прогнал как непоследовательную. Собственно, именно к этому он и стремился, затевая драку. Теперь короткий суд ― и всё! Все остальные тоже погибнут, но лучше умереть от честной пули, чем так, как ребята с «Дежнёва». Ивана передернуло, даже хмель на миг отступил.

А девочка… О девочке позаботятся. Пока есть кому заботиться. А потом… Потом – как все: что она, лучше других? На Земле полным-полно тринадцатилетних, и тех, кто младше, тоже полно!

– Жрать хочется, господин лейтенант, ― сказал тот патрульный, что дожидался у дверей. ― Может, зайдём куда-нибудь? Как только этого сдадим. Куда его, на гарнизонную губу или сразу в округ?

– Этого, Пчелидзе, ― усмехнулся лейтенант, ― мы доставим в штаб Космофлота. Этих, ― уточнил он.

– О как! ― удивился десантник. ― А пожрать там есть, господин лейтенант?

– Там отличный буфет, ― ответил лейтенант. ― И недорогой.

– А нас пустят? ― усомнился Жуков. ― Штаб флота как-никак. Вас, господин лейтенант, точно пропустят, а нас с Пчелидзе?

– Пустят, ― успокоил его лейтенант. ― Уж если в штаб попал, то и в буфет попадешь. Главное, не наглеть и адмиралов локтями не расталкивать…

И вдруг бешено зыркнул на десантника. Похоже, изображать невозмутимость командиру патруля удавалось уже из самых последних сил.

* * *

― Пойми, капитан, у нас просто нет иного выхода!

Адмирал Сильвио Парамонов был смущен ― или талантливо разыгрывал смущение, Иван не решил еще, что происходит на самом деле.

– Мы разбиты, мы отступаем по всем фронтам! ― продолжал Парамонов. ― Флармии уже в Солнечной системе. Всё, что дальше орбиты Юпитера, для них собственный задний двор.

– Вы посылаете нас на смерть, господин адмирал, ― угрюмо сообщил Шарганов. ― Вы не имеете права.

– Ты военный, капитан! ― удивился адмирал. ― Посылать на смерть ― это мое право и моя обязанность. Умереть по приказу ― твой долг. Забыл присягу?

– Я – не забыл.

Окончание фразы «а она – не приносила» было слишком очевидным. Поэтому оба они, мужчины, военные, одновременно уставились в пол.

– Мы пытались им объяснить… ― Парамонов, все еще не поднимая взгляд, неловко развел руками. ― Бесполезно. Те, кто выжили, для флармиев – экипаж. Экипаж должен быть передан им. Точка. Ну и, чего уж там, когда вы выходили в рейд, на борту были в том числе настоящие курсанты, от силы парой лет старше. Мальчишки…

– Да, адмирал. Мальчишки.

Это тоже прозвучало как «а не девчонки». И пара лет в таких случаях – значимый рубеж.

Для людей, во всяком случае. Флармии скидку на возраст и при других обстоятельствах не делали, с самого начала, когда война многим казалась обычной. Ни на возраст, ни на пол. Все обитатели побежденных миров это запомнили натвердо… в тех редких случаях, когда случайно оставалось, кому запоминать.

Правда, у флармиев, кажется, вообще нет концепции детства как такового. Каким уж именно образом столь продвинутый вид ухитряется обходить проблемы роста и взросления, какие аналоги деления-почкования-клонирования позволяют им множить свой род, при чем тут Первое Яйцо – даже у ксенобиологов согласия по этому вопросу не было, а для Космофлота он просто не стоял. Такие вопросы – исключительное право победителей. Флот должен был сделать все, чтобы ими оказались земляне. Он и сделал все, что мог – но…

– Ну хоть ты-то мне расскажи… ― с тоской произнес адмирал. ― Откуда вообще взялись эти обломки крушения, да еще почти возле самого Фларма? И что это за чушь – «как будто синий клипер на бесцветной волне»?

– Не могу знать, ― с каменным лицом отчеканил Иван. ― Находился на орудийной палубе. Шлюз, куда был принят аварийный объект, расположен в навигационном отсеке, тремя ярусами выше.

– А потом? Ты своими глазами видел…

– Не могу знать. Девчонку – видел. Обломки чего-то – видел. Клипером они прежде могли быть ничуть не хуже, чем чем-либо иным.

Адмирал вздохнул. Мозг корабля, конечно, зафиксировал все с точностью – но он сейчас недоступен. А информационная емкость спасательной капсулы вместила жалкие крохи тех сведений, которые хранит сеть «Дежнёва».

Можно, конечно, было хотя бы прислушаться повнимательней к рассказам самой девочки – но некогда это делать, некому, да и незачем теперь.

– Ваше право, адмирал ― послать в бой… ― Голос Ивана был не менее каменным, чем выражение лица. ― Меня. Не… нас обоих. И в бою я могу выжить. В любом, самом страшном бою! Невероятная случайность… На «Дежнёве» мы отправились к Фларму умирать, но я выжил, вот что я имею в виду. А сейчас вы приказываете совершить самоубийство. Причем не только мне.

– Не приказываю, а прошу, ― тихо сказал Парамонов.

– То есть я могу отказаться? Мы оба можем? ― уточнил Шарганов.

– Конечно.

– И нас не остановит охрана?! ― не поверил капитан-бомбардир.

– Не остановит, ― кивнул адмирал.

– Интересно, как долго мы будем гулять на свободе? ― пробормотал Шарганов. ― Скоро нас схватят патриотически настроенные граждане?

Адмирал отвел глаза: ― По требованию флармиев до того, как они заберут вас, вы оба свободны и неприкасаемы, ― нехотя сообщил он. ― Хоть вместе, хоть порознь…

– Порознь… То есть гуляй, рванина? ― горько рассмеялся капитан-бомбардир. ― Могу делать что угодно: стрелять на улице прохожих, гадить на крыльце резиденции президента, насиловать малолетних приютских воспитанниц, и мне ничего не будет?

– Мы обеспечим охрану, ― хрипло подтвердил Парамонов.

– Слушай, адмирал, ― Шарганов вдруг заговорил шепотом, словно кто-то мог их подслушать. ― Значит, порознь… А если я все это – в одной стороне, громко, открыто, всем напоказ… а девчонку тем временем по-тихому…

– Вам обоим вживлены их маячки, ― так же шепотом ответил Парамонов. ― Это тоже требование флармиев. Они все равно заберут вас обоих, капитан.

– Вот дерьмо! ― выругался капитан-бомбардир. ― Куда не кинь… давайте ваши, черт!.. их требования к моему поведению.

Адмирал вручил ему полученный от Лазурного Флармитроя фолиант. Иван Шарганов взвесил книжищу в руках, прочитал название, подумал и добавил в личный список мерзостей слово «протоколий».

* * *

Флармии не признавали симметрии, ясно выраженных углов и ровных плоскостей. Посольский крейсер более всего напоминал гигантский гриб-дрожалку. Причудливо вывернутая бахрома оранжевых лопастей, темные провалы в «плодовом теле», капли жирной «росы» на лаковых стенках. И запах, всепроникающий запах пряностей! Поверх туши крейсера висела в воздухе оранжевая же дырчатая, сплетенная из склизких тяжей нашлепка посадочной площадки.

Или того, что адмирал Парамонов принимал за посадочную площадку, поскольку об истинном предназначении нашлепки флармии не распространялись. Впрочем, этот вариант был не хуже всех прочих. Он, по крайней мере, имел вполне человеческий смысл.

А может быть, не имел, поэтому машина адмирала садиться не стала. Снизилась, приблизилась, насколько это возможно, и оставила на бугристой поверхности двоих людей. Едва они коснулись босыми ногами оранжевого желе, в кабине адмиральского коптера возник фантомный флармий.

– Иван Шар-рганов, стражн, истинное-верное, ― возвестил он. ― Курсан Веранд. Тр-ребовательное исполненность. Мной, Лазурный Флармитрой, пр-ринятие есть!

Сильвио Парамонов с сомнением посмотрел на флармия. Эта особь и близко не напоминала того Лазурного Флармитроя. Другое расположение дыхалец и псевдощупалец, другая форма фиолетовых пятен. Или его зачем-то водят за нос, или Лазурный Флармитрой был не именем, а кастой, должностью, функцией либо чем-то другим, неизвестным и непонятным. Впрочем, с этим пусть разбираются ксенологи. Жертва принята, и это главное.

Фантом с чавканием схлопнулся. Адмирал махнул рукой, и движок взвыл, набирая обороты. Оказаться подальше от крейсера флармиев, ― вот чего сейчас хотелось Парамонову больше всего. Пилот коптера полностью разделял его желание.

А еще им обоим хотелось сдохнуть.

* * *

Шум винтов коптера стих, и люди остались на площадке в одиночестве. Осенний ветер мерзко холодил голую кожу. Уничтожение всех покровов, включая растительность на теле, было одним из требований «протоколия».

Тварей стыдиться нечего, а вот на Веранду капитан-бомбардир смотреть избегал. Надеялся, что и она на него сейчас не смотрит.

Черт бы со всем этим, но погода подкачала. Хотя какое дело флармиям до комфорта смертника?

Иван сложил руки на груди и сел где стоял: прямо в оранжевое желе, неожиданно теплое, словно бы даже ласковое, вкусно пахнущее ванилью и корицей.

– Ты только дождись меня, дядь Вань, ― прозвучал голос Вероники. Не поворачиваясь, Шарганов пожал плечами.

– Нас вместе не выбросит, ― объяснила девочка. ― Вообще-то взрослые попадают в иные миры. В соответствии со своими склонностями, заслугами и устремлениями.

Последнюю фразу она произнесла немного странно, словно цитируя кого-то.

– Но мы вместе, потому тебя, скорее всего, выбросит на полдороге. Вселенная еще в процессе становления, у многих экспериментов бывает сбой…

Эти слова тоже прозвучали как-то по-взрослому, по-учительски. Вероника, сама заметив это, хмыкнула и дальше продолжала своим обычным голосом:

– Я такое уже видела. В первый раз пришлось долго собирать тех, кто оставил свои тела вместе со мной – туристов, маму, отчима… Хорошо, что все меня тогда дождались, их же расшвыряло по разным пространствам!

– А тебя куда? ― спросил Иван, просто чтобы не сидеть молча.

– Да как и в прошлый раз: Серая галактика, звезда Ржавый Гвоздь, восьмая орбита! ― По-прежнему не оборачиваясь, не видя Веронику, он почувствовал, что она небрежно махнула рукой. ― Пятый от Всемирной оси угловой конус, сто тринадцатый вектор. Там еще такая маленькая планетка есть, прозрачно-синяя, а на ней квадратная каменная площадка, и по краям два фонаря, знаешь, старинного вида, на чугунных узорчатых столбах… Ты не парься особо, все равно взрослые в этом ни бум-бум!

Иван сумел улыбнуться.

– Только, главное, сам с места не пытайся трогаться, ― деловито продолжила она. ― Даже если сумеешь отыскать Землю, то все равно увидишь пустой каменный шар. А тебя там вообще не увидят, мы для тех землян будем… ну, как бы прозрачны.

Оранжевая жижа шагах в десяти впереди вдруг с влажным хлюпом выбросила толстую ложноножку, потом вторую, третью… Извиваясь подобно безглазым червям, ложноножки сплелись в подобие арки. Внутренность арки мерцала.

Вход… Флармии призывали их внутрь.

Нет уж, ребята. Мы жертвы, наклонение страдательное. Сами, если нужно, перемещайте.

– Обратной дороги нет, но есть просто Дорога, ― заторопилась Веранда. ― На ней можно встретить кого хочешь и прийти куда угодно. Или прилететь. Я уже привыкла летать на синем клипере. У меня был с собой бумажный, сейчас его отобрали, конечно – но есть корабли, которые потерять нельзя: он все равно из лучей Мирового Света построен! И вообще – в кораблях не бывает зла, ни в каких…

Она говорила что-то еще, но слушать ее вдруг сделалось невмоготу.

– Так и буду сидеть, ― сообщил капитан-бомбардир: не девочке, а в пространство.

И вдруг вскочил, потому что тело словно плазменным ударом ожгло. Рядом коротко вскрикнула Вероника, тоже вскакивая.

Хозяевам надоело ждать, и они проявили настойчивость.

– Да чтоб вам пусто!.. ― заорал Иван и, высоко подбрасывая колени, побежал к арке.

* * *

В корабле их сразу разделили.

Полета на Фларм Иван не запомнил. В памяти его осталась затянувшая вход мембрана и его искаженное отражение в ней. Голый, испуганный человечек, заляпанный неровными фиолетовыми пятнами, с неприлично торчащими в стороны ушами. Курсант-первогодок после прививок, честное слово, ровесник Вероники, только куда глупее и трусливей! Растопыренные уши остались последним, что бросилось ему в глаза, прежде чем наступила темнота.

…Ослепительный свет!

…Густой медово-миндальный дух!

…Неслышный, внутри черепной коробки заключенный грохот!

Капитан-бомбардир очнулся, сел и огляделся. Его окружали ставшие за время службы привычными и почти родными стены реакторного зала «Землепроходца Семёна Дежнёва». Реактор и прочее оборудование флармии сняли, и со стен глядели на просторный пустой зал слепые сейчас экраны оперативного мониторинга. В одном месте стену вскрыли, и сейчас там мерцала уже знакомая Ивану мембрана входа.

Сам Иван находился в середке липкой оранжевой подушки, рядом, приходя в себя, поднималась на ноги Веранда. А вокруг стояли ― или восседали, черт его разберет, как возможно выразиться про помесь слизня с насекомым! ― несколько флармиев самого отвратного вида. Охрана, или чего там требовал «Протоколий» жертвоприношения?

Их. Сейчас. Убьют!

Ужас близкой и неминуемой гибели лишь теперь по-настоящему добрался до капитан-бомбардира. Кишки скрутила судорога, замутило, и Ивана вырвало вчерашним завтраком. «Не так долго и летели», ― отметила та часть сознания, которая не билась сейчас в конвульсиях, не выла от смертной тоски, не корчилась от стыда перед девчонкой, странно спокойной.

Оранжевая жижа под ногами равнодушно впитала в себя рвоту и снова стала глянцевой, блестящей.

Флармии охраны или чего-то там иного вдруг захлюпали, пуская пузыри, тонко засвистели. Вокруг помутнело, затуманилось. Запахло чем-то знакомым, растительным. То ли укропом, то ли тмином. Иван вдохнул сгустившийся воздух, и тоска развеялась, стало хорошо и весело!

– Великость доли напитание Первое Яйцо, ― сообщил новый, незнамо откуда явившийся флармий, немного иной, более толстый и солидный, ― надлежание встр-реченность радовать!

Толмач, сообразил Иван и хихикнул: ― Ага! Я радуюсь. Та-ак радуюсь, гы-ы!

Действительно, что может быть почетнее, чем послужить пищей Первому Яйцу! Неизвестно, что флармии имеют в виду, и плевать.

Толстый флармий надулся еще больше, проникся, видать, радостью пленника, и обрадовался сам.

– А вас никуда не выбросит, ― вдруг сказала Вероника без страха, но с удивлением. ― Бесцветные Волны принимают на гребень только тех, кто мог вырасти в своих мирах. А вы… вы же там, у себя не растете! ― На нее веселящая отрава то ли не действовала, то ли подействовала вот так, совсем иначе, чем на Ивана. ― Вас сразу затянет в Абсолютное Ничто!

Лишь сейчас в голосе девочки прозвучал испуг.

Охрана взвыла и забулькала громче, запахи кухни стали плотными – только режь, и через мембрану входа полезло в реакторный зал несусветное Нечто. Огромное тело, испещренное фиолетовым, сиреневым, лиловым, разделенное перетяжками, как царица термитов, и маленькая головка на переднем конце.

– Первое Яйцо! ― возвестил толстый.

Кожа Первого Яйца натягивалась и бугрилась, под ним непрестанно происходило какое-то отвратительное движение. Не будь Иван столь рад и горд оказанной ему великой честью, его непременно снова стошнило бы. Но он лишь заулыбался и спросил толмача:

– Нас убьют… как?

– Жер-ртвение форр, ― охотно откликнулся толмач, ― мыслительный пр-ридаток отделением!

– Не бойся, дядь Вань, ― поспешно зашептала Вероника. ― К нам на астероиды один прилетел с дырой вместо сердца, целый день так ходил… А другой вообще… ну, что остается от человека, если у него под ногами лопается тяжелая мина?.. Но все сползлось, срослось! Ты только не бойся…

Им отрежут головы, сообразил плывущий на волнах эйфории капитан-бомбардир. Им отрежут головы, и кровь их прольется на пол реакторного зала.

Иван засмеялся. Флармии ничего не нашли и не поняли! То, к чему готовился экипаж «Дежнёва», свершится.

В кораблях не бывает зла. Но и добро они несут не всякому.

«Землепроходец Семён Дежнёв» был не мегадестройером, а мегабрандером. Они шли в самоубийственную атаку, а для надежности, в случае гибели экипажа, запалом послужила бы их кровь. Антивещества в магнитных ловушках корабля хватит, чтобы превратить систему Фларма в ничто!

В воздухе проявилось тонкое лезвие, поплыло к Ивану Шарганову – и он захохотал еще громче.