Читать книгу Полдень, XXI век (июнь 2010) - Коллектив авторов - Страница 4

А как всё начиналось…

Ещё днём их четвёрка была сплочённой командой, прозываемой в универе то Лесным братством, то Зверофермой – в зависимости от контекста. Иногда – Зелёным уголком, но это для своих. Никто уже не помнил, что их в своё время соединило; возможно, как раз шуточки насчёт «звериных» фамилий. Это ведь прикольно – дружить по такому принципу…

Студенты – как дети, даже выпускники.

Ещё утром они были счастливцами-дипломниками, вышедшими на финишную прямую. Именно сегодня они, вся четверка, защитили эскизы. А что такое подача эскиза? Это когда проекты, выполненные группой, выставляются в коридоре (куча подрамников!). Идёт комиссия, составленная из преподавателей курса. Только после такого смотра готовности выпускники получают «добро» на итоговые чертежи и расходятся по мастерским, чтобы снова встретиться с преподавателями уже на финише.

Подача эскиза – это последняя ступенька перед дипломом. Большой праздник. Дальше – только уточнять и вычерчивать.

Но если праздник, то как его не отметить? Непременно отметить!

– Предлагаю поделиться друг с другом радостью, – сказал Лисицын там же, в институтском коридоре. – Свою отдам бесплатно, просто так. Без задних, а также без передних мыслей.

– Передние мысли оставьте на июнь, мальчики, – ответила практичная Лосева.

– И всё-таки, – настаивал Лисицын. – Где вы летаете сегодня вечером, о пушинки нашего счастья? Мы с маркизом (он обнял Барсукова за плечи) откроем форточку и будем ждать западного ветра.

– Нет уж, лучше вы к нам.

Вот и договорились. Легко и естественно. Лосева – из обеспеченной семьи, в её здоровенной квартире обычно и устраивали посиделки; там был и творческий штаб, и студия для работы, и просто кино посмотреть. Вдобавок, родители Лосевой весьма кстати отбыли на недельку в Эмираты.

Некто Василий, бессменный парень Белкиной, работал нынче в ночь, смена с восьми, то есть путаться под ногами (как оно обычно происходило) не смог бы при всём желании. Это обстоятельство было особо ценным.

«Если не сейчас, то никогда», – шепнул Лисицын Барсукову.

* * *

– Помоги! – воззвал Лисицын. Тоненько, истерично. Не своим голосом, как пишут в романах.

Сработал рефлекс: Барсуков рванулся к другу-приятелю. Почему бы, спрашивается, не остаться ему на месте, не выждать секунду-другую? Может, сумел бы понять, что происходит? Нет, побежал… И словно земля ушла из-под ног. Чрезвычайно пугающее ощущение, даже сравнить не с чем. Барсуков застыл, с ужасом глядя вниз. Кроссовки провалились в песок – и продолжали проваливаться. Он выпрыгнул из обуви. Толку мало: ноги моментально увязли по лодыжку. И тогда Барсуков сделал то же, что Лисицын – упал, но не боком, а назад, на спину, попытался ползти обратно, к краю песочницы… что-то помешало.

Лисицын держал его за штанину.

И ведь были, были у Барсукова шансы вылезти! От спасительной тверди его отделяло всего ничего, в отличие от приятеля, который имел глупость забраться дальше. Несколько змеиных движений – и конец бы кошмару…

Лисицын цеплял его мёртвой хваткой:

– Вытащи меня!

– Пусти! – заорал Барсуков, неистово дергая задницей. Паникующий сокурсник не сдавался, и тогда Барсуков дотянулся, разжал его пальцы, оттолкнул чужую руку.

– Дрянь… – простонал Лисицын.

– Идиот!

Вся эта дурацкая борьба, всё эти дёрганья привели к тому, что Барсуков глубже ушёл в песок – по колени… по бедра… Упустил тот единственный миг, когда можно было вот так просто вырваться. Гигантская пасть методично и беззвучно заглатывала обе жертвы, и нечего было противопоставить этой нечеловеческой силе.

Лисицына засосало уже по пояс. Старший товарищ опережал младшего – сволочь, дурак, паникёр. Если б не он, если б не его рука…

Барсуков сорвал с себя рубашку, бросил её, как верёвку, стараясь зацепиться за остатки бортика, окружавшего когда-то песочницу. Вернее, за торчащие из древесины гвозди. Попал! Принялся подтягивать себя к берегу. Рубашка держалась. Ещё одно осторожное движение… Доска оторвалась. С-сука!.. Гниль, старьё…

Он разом провалился глубже, растеряв все отвоёванные сантиметры.

Телу было холодно и тесно. Ноги в синтетических носках быстро мерзли.

Спокойно, без паники. Подтянуть доску к себе. Длинная, метра полтора-два. Берег сходится под прямым углом. Длины доски вроде бы хватает… едва-едва, но хватает. Упереть концы в землю… Игра в миллиметрики, сдвинь чуть-чуть, и – всё.

Теперь – не шевелиться…

Барсуков застыл, навалившись на спасительную жёрдочку. Падение прекратилось, положение стабилизировалось. Лисицын сзади отчаянно воскликнул, дав «петуха»:

– Да что за хрень?!

Барсуков обмер и медленно повернул голову. Нет, ничего особенного, просто «дружочек» терзал мобильный телефон, желая дозвониться до экстренной службы.

– Не включается, гад. Промок.

– Я попробую, – загорелся Барсуков. Достал свой моноблок… Тщетно. Испорчен.

– Вода, вода, кругом вода, – сипло пропел Лисицын и закашлял. – А ведь это жопа, господа.

Вульгарность его была понятна: он ушёл в песок по грудь и, похоже, тормозить не собирался.

– Это зыбучка, а не жопа, – сказал Барсуков.

– Откуда – здесь?

– А я знаю? Почву размыло. Может, канализацию прорвало, может, водопровод.

– Я слышал, в зыбучках не тонут, а застревают, как в цементе.

– Значит, у нас что-то другое.

– У нас кошмар токсикозный. Крыша поехала в доме Облонских…

– Слушай, Облонский, – сказал Барсуков с ненавистью. – Если б ты меня за штаны не хватал, я б тебя уже вытаскивал.

– Ты бы сбежал.

– Я – не ты.

– Я – не я, ты – не ты… Это сон! – убеждённо заявил Лисицын и засмеялся. – Я сейчас проснусь!

* * *

Блюдо готовили у Барсукова. Неимущий Лисицын жил в общаге, так что ничего кроме художественного руководства предложить не мог. А у Барсукова – квартирка. Маленькая, но своя.

Сковорода злилась, трещала и плевала растительным маслом. Высыпали стакан травы и как следует это дело прожарили. Действующее вещество благополучно перешло из конопли в масло… Трава была канадской, с «мохнаткой», – продукт офф-фигенный! Содержание ТГК до двадцати процентов! Ребята из Академии художеств где-то надыбали и поделились… Затем – лук. Две здоровенные головки, мелко нарезанные, попали туда же, в кипящее и шкворчащее. Лук – обязательно, чтоб отбить специфический запах.

Готовым маслом со сковороды залили морковь по-корейски, купленную в супермаркете. Морковь по-корейски – удобная штука, ибо в мешанине специй любой посторонний вкус растворяется без остатка.

Настала очередь тоника с хиной, безалкогольного, естественно. В полуторалитровой пластиковой бутыли растворили «экстази», растолченную в порошок. (Снадобье было горьким, потому и взяли тоник.) Дилер, продавший отраву, обещал «весёлые картинки», иначе говоря, таблетки содержали, кроме стимулятора, ещё и галлюциноген.

Именно то, что надо.

С этаким набором лакомств и пошли в гости.

* * *

Звук, неуместный в этой тишине, заставил жертву встрепенуться. Как будто оконные рамы стукнули. Барсуков поискал глазами и нашёл источник звука: точно, рамы. Окно в брандмауэре – то единственное на всю стену… открылось!

Он завопил во всю мощь лёгких:

– Помогите!!!

Досочка, на которую он опирался, опасно дрогнула, чуть не сорвавшись. В окне, однако, никакого отклика. Даже свет не зажёгся.

– Вызовите милицию!

Из тьмы выплыл человеческий силуэт, застыл у подоконника… женщина… да, женщина или девушка. С каким-то предметом, поднесённым к лицу… Несколько секунд Барсуков напряжённо всматривался, прежде чем понял, что же это такое у неё в руках.

Видеокамера.

Жительница двора снимала происходящее на видео.

– Вы там сдурели?!! Позовите кого-нибудь!!!

– Спокойно, это глюки, – мёртвым голосом произнёс Лисицын. – Штырево не рассчитали. Утром проснёмся – обо-ржёмся… если проснёмся…

– Девушка, ну пожалуйста! – Барсуков помахал рукой и опять чуть не сорвался.

Вот теперь реакция была. Хозяйка окна отступила, не прекращая съёмку, и скрылась из виду. Стеснительная, наверное. А рамы распахнула, чтобы качество картинки было лучше… Может, и вправду глюки?

Барсуков оглянулся на Лисицына. Тот погрузился в песок по плечи. Приятеля засасывало неудержимо и жутко, жить ему оставалось всего ничего.

– А я, представь, обделался, – доверительно сообщил Лисицын. – Натуральным образом. И по-большому, и по-маленькому… Чего не ржёшь? – Он хихикнул.

– А надо?

– Не знаю. Даже в армии не было так страшно. Загнали взвод в болото и заставили просидеть там полные девять суток. Проверяли, кто из нас выживет и с катушек не съедет. Чуть дуба не дали, и вот – снова. Продолжение, как говорится, преследует… – Он всхлипнул. – Как ты думаешь, за что нас так?

– В каком смысле?

– Ну не случайно же вся эта чертовщина.

– Кто-то умный сказал: посади мужика в тюрьму на пятнадцать лет без объяснения причин, он в глубине души будет знать, за что.

– Ты ведь жалеешь, как мы с девчонками поступили?

– Иди к чёрту.

– Иду. Куда тут ещё идти-то. Внизу – ад. Он всегда внизу, под ногами. Чем ниже сползаешь, тем ближе к аду. Вся наша жизнь – спуск вниз, даже если тебе кажется, что ты ползёшь наверх… – Утопающий выстукивал зубами чечётку. Он бормотал и бормотал и, похоже, остановиться больше не мог. Процесс непроизвольного опорожнения кишечника привёл к закономерному итогу: Лисицыну приспичило опорожнить душу.

Жалел ли Барсуков о сделанном? Сердце щемило, стоило только вспомнить про Белкину, а также про бело-розовую куклу, шевелящуюся на асфальте. И даже нынешний ирреальный кошмар не мог вытеснить эту боль, этот стыд…

Но если восстановить в памяти всю ночь целиком, во всей совокупности кайфа и грязи, разве не захотелось бы герою пройти этот путь заново – вплоть до песчаной трясины? Кто знает…

– Так что не жалей ни о чём, иначе подыхать тошно, – донесся до него лихорадочный шёпот.