Читать книгу Социологическая школа права в контексте современной юриспруденции - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 3

Диалектическая социология права Л. И. Спиридонова, с некоторыми оговорками, на мой взгляд, может претендовать на то, чтобы именоваться научной школой. Дело лидера продолжают его ученики, есть последователи, можно говорить о развитии идей ученого. В то же время наука не стоит на месте. Как изменялись взгляды Л. И. Спиридонова на протяжении его творческого пути, так и развитие диалектической социологии права у его учеников и последователей сегодня движется в сторону диалогической методологии и социокультурной антропологии права постсовременного социума.

Социология права Л. И. Спиридонова – сущностно диалектическая. В ней акцентируется внимание на социальных предпосылках права – источнике права в социолого-правовом смысле, – и на его – права, – динамике, постоянной изменчивости. Сегодня эти важные положения проблематизируются в постклассической методологии в связи с проблемами интериоризации внешних стимулов – социальных факторов, исторического и социокультурного контекста, – в механизм правообразования, воспроизводства права, включая анти-номичность следования правилу. Одновременно – это и проблема измерения эффективности права. Эти и другие моменты предполагают решение методологической задачи – разрешение (снятие) противоречия основных бинарных оппозиций, из которых складывается социальность как таковая, включающая право как ее аспект или сторону. Об этом и пойдет речь ниже.

Диалектическая социологическая программа исследования онтологии права разрабатывалась Л. И. Спиридоновым начиная с конца 1960-х гг. и получила воплощение в таких работах, как монографии «Социальное развитие и право»[1] (которая легла в основу его докторской диссертации), «Социология уголовного права»[2], учебное пособие «Основы социологических знаний (в соавторстве с И. Б. Михайловской)[3], в других публикациях. В отличие от формально-юридического (догматического) подхода (правовая норма – судебная практика), «социологический стремится раскрыть более глубинные связи, отражающие сущность правовых явлений: общественные отношения – право – функционирование правовых норм в обществе – их социальная эффективность»[4]. Тем самым заявляется не просто социологический подход к анализу права, но именно диалектико-социологический.

В этой связи необходимо сделать одно важное уточнение. По справедливому замечанию В. Д. Зорькина, «на основе философии позитивизма, в рамках позитивистской теории права второй половины XIX – начала XX в. сложились два направления: первое – юридический позитивизм или аналитическая юриспруденция как один из способов обоснования формально-догматического метода, одна из разновидностей формально-догматической теории права; второе – социологический позитивизм – непосредственный предшественник буржуазной социологии права XX в…

Социологический позитивизм не ограничивался догмой права, но, в отличие от юридического позитивизма, считал ее вспомогательной, чисто технической частью теории права, стремился понять право в связи с его содержанием, т. е. прежде всего выработать социологическое понятие права, а также поставить и решить проблему возникновения и функционирования права («динамика» права) во взаимосвязи с другими многообразными фактами, отношениями и т. п. Здесь была применена та же, позитивистская методология и теория познания. Однако право было истолковано уже не формально-догматически, как абстрактная система нормативных предписаний суверенной власти государства, а как один из взаимосвязанных социальных фактов, как широкая социальная структура, социальный порядок в контексте других фактов-явлений»[5]. Возможно, в связи с этим некоторые современные исследователи относят социологический тип правопонимания (в разных его модификациях или вариантах) к позитивистскому (легистскому). Так, например, В. В. Лапаева утверждает, что «в целом ряде работ социологическое направление исходит из легистского правопонимания (см., например: Спиридонов Л. И. Социология уголовного права. М., 1986)… Развитие социологического правопонимания, сторонники которого всегда выступали с резкой критикой легизма, в значительной мере явилось реакцией на усиление позиций легистского подхода к праву в юридической теории и практике. И хотя с точки зрения методологии исследования социологическое правопонимание, так же как и легизм, оставалось в рамках позитивистского подхода, ограничивая сферу своего научного интереса лишь уровнем эмпирического анализа (т. е. наблюдаемым правом), право толковалось им уже не как система нормативных предписаний государственной власти, а как факт социальной жизни. В зависимости от особенностей той или иной концепции социологического правопонимания это могли быть фактические нормы, определяющие внутренний порядок человеческих союзов (“живое право” Е. Эрлиха), представления о “живом праве”, сложившиеся в правосознании судейского корпуса (Р. Паунд и другие представители американской социологической юриспруденции, “школа реалистов”), форма интеграции различных сообществ, основанная на “социальной власти” (“социальное право” Ж. Гурвича), юридически защищенный порядок общественных отношений (С. А. Муромцев), форма разграничения социальных интересов (Н. М. Коркунов) и т. п.»[6]. Примерно так же, выделяя два типа правопонимания – позитивистский и непозитивистский – размышляет и Н. В. Варламова[7]. «Сторонники социологического позитивизма, – пишет она, – считают первоосновой права правоотношения. С их точки зрения право – это реальный порядок общественных отношений; закон с большей или меньшей адекватностью фиксирует правила, которых люди придерживаются в своих взаимоотношениях, и обретает жизнь, лишь будучи реализован в них. Право и его общеобязательность, таким образом, производны не от государства, а от общества.

Несмотря на отмеченное [выше – И. Ч.] разнообразие позитивистских интерпретаций права все они едины в главном: специфика права усматривается не в содержании его норм, а в их принудительности, независимо от того, чем она обеспечивается – государственной властью, социальным признанием, психическим переживанием. Юридический позитивизм ограничивает задачу правоведения “познанием и описанием правовых норм и установленных ими отношений между определенными фактами” и неизменно уклоняется от субстанционально-ценностного обоснования действующего правопорядка, полагая такую задачу ненаучной»[8].

В этой связи следует заметить следующее. Принципиально важно проводить различие между позитивизмом, в том числе, и его социологической версией, и диалектикой. Последняя, в Гегелевской ее версии[9], например, предполагает соединение (диалектическое) логики и истории, историческое измерение изучаемого объекта. Суть Гегелевской диалектики – метод восхождения от абстрактного к конкретному, предполагающий «в конечном счете»[10] воспроизведение в разуме фактической эволюции объекта от зародышевой, зачаточной его стадии (абстрактное) к высшей точке, стадии (конкретное)[11]. Диалектика, ко всему прочему, – это выявление сущности изучаемого объекта, которая раскрывается не «внутри» (или «изнутри») него, а во взаимосвязи с другими объектами и всегда обусловлена целым, в которое эти объекты входят. Сущность – это качество, обусловленное целым[12]. Тем самым диалектика Гегеля предвосхищает многие положения современной теории систем, включая синергетическую концепцию неравновесных, диссипативных, стохастичных систем[13]. Именно в обществе (или в социальности как таковой) проявляется сущность права и всех правовых явлений (как, впрочем, и всех других социальных явлений – политики, экономики и т. д.).

Поэтому диалектическая социология права не в меньшей степени, чем юридический либертаризм, озабочена поиском сущности права и не описывает правовую реальность лишь в ее внешних проявлениях, как это делает юридический позитивизм. В противном случае в число позитивистов придется «записать», например, Е. Б. Пашуканиса, И. П. Разумовского, и даже К. Маркса и самого Г. В. Ф. Гегеля.

Диалектическая социология права предполагает анализ или измерение права не только как развивающегося явления, но как социального феномена, обладающего лишь относительной автономностью, «переплетенного» постоянными взаимодействиями с другими социальными явлениями и обществом как целым. Поэтому у права нет собственной истории и нет своих, «специфических» закономерностей, существующих вне общесоциальных тенденций. Отсюда же вытекает и такой важный вывод: юридическая наука – это частная социологическая теория, изучающая право как момент, сторону общества. Л. И. Спиридонов в этой связи утверждал, что «…право, нравственность, искусство или религия не могут быть воспроизведены в самостоятельной, т. е. не социологической, а лишь юридической, этической и т. д. теории, не признающей общество непременной предпосылкой всех своих последующих рассуждений»[14]. Конкретизация этого положения, а также отличия позитивистской социологии права от диалектической, включая аргументацию тезиса о невозможности самостоятельной социологии права (это сама юриспруденция, изучаемая социологически) нашли отражение в статье Л. И. Спиридонова и В. В. Орехова, написанной еще в 1969 г.[15]

Рассмотренные положения представляются чрезвычайно актуальными и для современной постклассической (или постнеклассической) юридической науки. Уже приведенная выше дискуссия по вопросу отличия позитивистской социологии права от диалектической – тому наглядное подтверждение. Однако диалектика права, постулирующая необходимость постоянного развития (изменения) правовой реальности и представлений о ней, не может оставаться в том виде, в каком она излагалась Л. И. Спиридоновым.

Одно из прозрений Л. И. Спиридонова состояло в экспликации принципиально важной роли культуры (правовой культуры) в образовании новых норм права и их реализации (воспроизводстве). Именно культура, по его мнению, образует механизм селекции новых норм права, на мой взгляд, включающий выработку правовой инновации и ее легитимации, хабитуализации (можно сказать, пользуясь языком П. Бурде). Одновременно правовая культура, ее своеобразие в данном социуме, объясняет, как именно в этом обществе (в этой правовой системе) воспроизводятся нормы права и насколько они эффективны.

Очевидно, что внешние факторы, такие как экономика, политика, демографические процессы и т. д. не влияют на правовую реальность прямо и непосредственно. Они преломляются (интериоризируются) через правовую культуру, которая выступает фактором инноватики и селекции правовых форм, опосредующих социальные явления и процессы. Например, рыночная экономика или демократическая политическая система могут быть по-разному сформулированы в гражданском и конституционном законодательстве. Именно правовая культура в лице правящей элиты, референтной группы и широких слоев населения и формирует, отбирает (селектирует) и легитимирует ту или иную форму права, соответствующую в той или иной степени общественным потребностям.

Однако как именно культура сосуществует с социальностью, какой смысл вкладывается в понятие «социокультура» (или «социокультурность») – остается сложной проблемой. Американский социолог и культуролог Дж. Александер, автор концепции «Культурсоциология», утверждает, что культура – это «не вещь, не объект, который следует изучать как зависимую переменную, но нить, которая проходит сквозь любую мыслимую социальную форму и которую можно из этой формы вытянуть». Поэтому Культурсоциология ставит «во главу угла интерпретацию коллективных смыслов… моральные структуры и тонкие эмоциональные связи, посредством которых отдельные лица и группы испытывают воздействие этих смыслов»[16]. Социокультурный анализ, с моей точки зрения, акцентирует внимание на «продуцирующей», селективной и легитимационной (включающей идентификационную и интернализирующую) функции правовой культуры в процессе воспроизводства социума. Правовая культура – это источник права (о чем неоднократно заявлял Л. И. Спиридонов), в социологическом смысле этого слова. Будучи знаковым опосредованием всех социальных (и индивидуальных) действий, явлений и процессов, правовая культура участвует в конструировании системы права (в создании правовых инноваций), в их селекции, фиксации в адекватной юридической форме, в убеждении населения принять эти правовые инновации. Таковы, как представляется, основные проблемы культуральной социологии права.

Отсюда же вытекает проблема экспликации общественных потребностей в правовых формах. В 1972 г. П. Бурдье выступил с про-вокативным, эпатирующим докладом «Общественное мнение не существует»[17]. «Общественное мнение не существует, по крайней мере в том виде, в каком его представляют все, кто заинтересован в утверждении его существования… есть, с одной стороны, мнения сформированные, мобилизованные и группы давления, мобилизованные вокруг системы в явном виде сформулированных интересов', и с другой стороны, – предрасположенности, которые по определению не есть мнение, если под этим понимать… то, что может быть сформулировано в виде высказывания с некой претензией на связность»[18].

Еще одна проблема – это отчуждение населения от законодательства, превращающегося в полном соответствии с «предсказаниями» постструктуралистов в симулякр – знак, существующий без означаемого и даже референта, но порождающего социальные (и юридические) последствия[19]. Изучение механизмов легитимации права (точнее – его форм внешнего проявления) – одна из насущных задач диалектической социологии права.

Остается неразрешенной и проблема экспликации эффективности права. Рассчитать отдаленные последствия воздействия той или иной формы права на общественные отношения теоретически и практически невозможно, так как на конечный результат – правопорядок, – влияют все социальные и даже техногенные и природные факторы, обладающие «побочными последствиями». Перефразируя Ф. Хайека, попытки такого расчета – это «пагубная самонадеянность»[20]. В связи с этим требует пересмотра оценка роли права как «социальной инженерии» в современном обществе.

Перечисленные проблемы – далеко не полный перечень того, что должно стать повесткой дня для современной юридической науки. Диалектическая социология – это то методологическое направление, которое в состоянии ответить на вызовы постсовременности. В связи с этим уместно заявить, что одним из наиболее перспективных вариантов развития диалектической социологии права является программа социокультурной антропологии права, развиваемой автором в сотрудничестве с И. Б. Ломакиной, В. И. Павловым, Л. А. Харитоновым, А. Э. Черноковым и другими коллегами. О важности роли «человеческого измерения права» и правовой культуры – или о культуральном подходе к праву, – пишут А. В. Поляков, Н. В. Разуваев, Н. Ф. Ковкель, Л. И. Глухарева, А. А. Дорская, Е. М. Крупеня, Д. А. Пашенцев, Е. Н. Тонков и другие. Этой теме были посвящены XVIII Спиридоновские чтения, результаты которых нашли отражение в коллективной монографии «Культуральные исследования права»[21].

Другой проблемой, над которой, уверен, будут продолжать работать сторонники постклассической диалектической социологии права, является механизм снятия бинарных оппозиций. «Бинарный архетип» – имманентная характеристика культуры («культурная константа», если перефразировать Ю. С. Степанова). Уже в мифах (или даже в «прамифах») прослеживается бинарность или раздвоение нарратива на противоположные полюсы[22]. В Античности разделение сущности и видимости, а в Новое время оппозиция субъекта и объекта[23] определяют содержание всей философии. Постклассическая философия предлагает способы преодолеть эти фундаментальные бинарности: «избежать вредность оппозиций индивидуализма и коллективизма (индивидуальное действие против коллективного, теорию рационального выбора против теории рационального действия), оппозиции механицизма и финализма (чем именно определяются человеческие поступки – причинами или доводами), оппозиции, очень модной в американских дискуссиях и у социологов, и у экономистов, микро и макро, то есть исследования, сводящегося к элементарным единицам, к индивиду, и исследования, сводящегося к агрегированным ансамблям индивидов»[24]. Эти оппозиции П. Бурдье объявляет «фиктивными» и полагает, что «понятие габитуса позволяет обойтись без них»[25].

С проблемой «бинарности» социального мира (и «мира права») связана еще одна фундаментальная для социальных наук тема – редукция социальных явлений и процессов к обществу как некой целостности или социальности как таковой. В классической социологии и во всех общественных науках такая редукция была само собой разумеющимся методологическим приемом – свести описываемое и объясняемое к более широкому и одновременно очевидному понятию. Так, не проблематизируемыми в юриспруденции считаются утверждения: право – это социальное явление, норма права – разновидность социальных норм, правоотношение – это общественное отношение, урегулированное нормами права и т. д. Однако сегодня эти самоочевидные понятия стали наиболее проблемными, сущностно оспоримыми[26].

Дело в том, что общество – это абстракция, понятие не имеющее один-единственный референт. Более того, это понятие реифицируемое, гипостазируемое не только в обыденном сознании, но и зачастую в научном[27]. Аналогично все понятия, репрезентирующие социальные (коллективные) образования, характеризуются натуралистической и одновременно антропоморфной метафоризацией, которая отождествляет их с индивидуальной акторностью, приписывает им человеческие признаки и свойства самостоятельно действующей сущности. Происходит своего рода фетишизация такого рода «сущностей». Расколдовывание этой фетишизации предполагает анализ конкретных взаимодействий и механизма их опредмечивания в подобного рода концептах-мифологемах (или идеологемах, в зависимости от уровня восприятия) с приписыванием магического эффекта. Полагаю, что наиболее перспективным механизмом экспликации (или «расколдовывания») такого перехода от социальных интеракций к концептам-метафорам и от них к натурализированным «сущностям» является постклассическая диалогическая методология. Она предполагает анализ диалога действия и структуры – основного противоречия или антиномии социальности[28].

«Такие понятия, как “государство”, “сообщество” (Genossen-schaft), “феодализм” и т. и., в социологическом понимании означают, если выразить это в общей форме, – категории определенных видов совместной деятельности людей, и задача социологии заключается в том, чтобы свести их к “понятному” поведению, а такое сведение всегда означает только одно – сведение к поведению участвующих в этой деятельности отдельных людей», – утверждал М. Вебер[29]. Об этом же, в принципе, пишут Д. Норт, Д. Уоллис и Б. Вайнгаст применительно к понятию общество: «Мы понимаем, что общества не являются акторами. Действия совершают не общества, а индивиды. Тем не менее там, где это не будет вводить в заблуждение, мы иногда будем использовать язык метонимии и овеществления, используя термин общество как удобное сокращение более громоздкой конструкции: совокупность индивидов, коллективно принимающих ряд индивидуальных решений, производя таким образом общие и разделяемые представления и убеждения относительно выборов, последствий и результатов»[30].

При этом следует иметь в виду, что действия совершают люди в контексте социальных структур, ограничивающих и обусловливающих активность индивидов. Структура, в свою очередь, существует только если воспроизводится практиками (поведенческими и ментальными, психическими) людей. В то же время социальная структура – это не «вещь» или «предмет», а социальное представление, которое многократно повторяется в действиях относительно широких слоев населения. Бытие структуры реифицируется (овеществляется или объективируется) в знаковой форме как некая данность, не подвергаемая сомнению (по крайней мере, в том, что она «объективно» существует) и принуждает (символически) к совершению определенных действий. Одновременно структура продуктивна: она создает возможности автономии и свободы человека[31]. Структура, таким образом, и ограничивает и обеспечивает свободу: она как абстрактные безличные правила, утверждал Ф. Хайек, «защищает индивида от произвола и насилия со стороны других… Нашей свободе мы обязаны ограничениям свободы»[32].

Структура в социальном мире представлена, прежде всего, социальными институтами. При этом «институты включают формальные правила, писаные законы, формальные социальные соглашения, неформальные нормы поведения, а также разделяемые убеждения о мире и средства принуждения к исполнению этих правил и норм. Наиболее распространенное представление об институтах заключается в том, чтобы рассматривать их как ограничения поведения индивидов как индивидов, например: если существует ограничение скорости до 60 миль в час, как быстро я должен ехать? Однако институты также структурируют способ формирования у индивидов убеждений и мнений о поведении других людей…»[33].

Вышеизложенное, как представляется, наглядно свидетельствует о перспективности развития оригинальных идей диалектической социологии права Л. И. Спиридонова в контексте постклассической диалогической социокультурной антропологии права.