Читать книгу Альманах современной русской прозы и поэзии «Литературные встречи» №1 - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 4

г. Воронеж

Холсты

На третий день, когда косматое солнце медленно катилось за горизонт, Вика снова увидела художника. Парк опустел. Белёсые стволы олив, испепелённые временем и зноем, морщились под неподвижными кронами. Прибой лениво лизал разноцветное галечное монпансье. Кругом ни души. Привычные звуки – щебет птиц, стрекотание цикад – слышались теперь глухо, словно сквозь вязкую толщу воды. Женщина замедлила шаг и стала разглядывать остывающее море, украдкой наблюдая за стариком.

Тот, как всегда, сидел на деревянной скамеечке, отполированной творческими ёрзаниями его тощего зада. Установив этюдник, придирчиво осматривал кисти и мастихины, перекладывал с места на место сморщенные, как стволы олив, тюбики с краской, баночки и тусклые пузырьки. Долго отколупывал ногтем невидимую крошку с палитры и шарил по бездонным карманам синей фланелевой куртки. Его мятая коричневая шляпа лежала возле ног тульей вверх – верный признак того, что он собирался писать для души, а не ради денег. А значит, не будет лубочных прибоев, кипарисов и закатов. Зато у кого-то может перемениться судьба…

Чудаковатого старика-живописца Вика впервые встретила неделю назад в тоннеле, отделяющем шумную Будву от Рафаиловичей. Высокий и костлявый, он шёл размашистым шагом с ветхим этюдником на плече, надвинув на брови широкополую шляпу. Старик появился внезапно и так же внезапно исчез, завернув за угол.

Подруга Рита, у которой гостила Вика, считала, что в жизни нет ничего хуже непредсказуемости. А всё, что касалось художника, от начала и до конца было сплошной непредсказуемостью.

– Держись от него подальше! И не вздумай заказать портрет! – наставляла Рита гостью. – Он может нарисовать всё что угодно – и всё сбудется! Однажды он пририсовал одной моей знакомой чёрный платок, и у неё умер муж, представляешь?! Внезапно… тромбоэмболия… Здоровый, крепкий мужик был!

– Рит, ты правда в это веришь?

– Веришь не веришь… лучше не рисковать, – отрезала подруга и укатила по делам в Тиват.

Черногория дремала на излёте курортного сезона. Лето угасало, обретая акварельную мягкость и чистоту: прозрачная бирюза залива, пепельный камень и приглушённая терракота черепицы. За окном золотились тяжёлые грозди винограда. Перезрелые плоды граната лопались на ветках, обнажая бархатистое нутро с блестящими винными зёрнами.

Жизнь в опустевшем городке текла размеренно и неспешно. Разбирали дощатые настилы, заколачивали бары, паковали зонтики и шезлонги. Катамараны, перевёрнутые брюхом вверх, валялись на песке, как выброшенные штормом железные рыбины.

Однажды, слоняясь бесцельно по аллеям Милочерского парка, Вика стала свидетельницей любопытной истории. Она спускалась к острову Святого Стефана, когда благодатную тишину утра нарушила грубая брань. Крепкий в плечах мушкарец[1] в линялой майке что-то горячо доказывал группе парней, намереваясь прибегнуть к самому вескому аргументу – паре чугунных кулаков. Был скандалист в подпитии, потен и чем-то страшно раздосадован. Собрались зеваки. С каждой минутой обстановка накалялась.

Но тут произошло нечто необъяснимое. В одно мгновение дебошир вдруг резко обмяк. Он посмотрел кротко и изумлённо в небо, словно силясь что-то вспомнить, потом внимательно оглядел свои руки, поднял оловянный взгляд на парней – будто видел их впервые. Вздохнул глубоко и обречённо, развернулся и зашагал прочь. Парни, пожав плечами, отправились по своим делам. Прохожие разбрелись, и на месте происшествия не осталось никого, кроме Вики… и художника.

Старик сидел чуть поодаль, уткнувшись в картину, не замечая никого и ничего вокруг. Всё, что его интересовало, – это сюжет на холсте. Руки художника двигались скупо и точно, пальцы цепко держали дощечку с бурыми кляксами и узловатую, как продолжение руки, кисть.

Вика подкралась ближе, заглянула в холст и застыла – по песчаной дороге незамысловатого пейзажа удалялась за поворот знакомая фигура в линялой синей майке. Удалялась она ровно в том направлении, куда минуту назад ушла натура. Вот только кто ушёл первым?

Художник резко обернулся – Вика вздрогнула. Глаза у старика были разного цвета: один – угольно-чёрный – сурово упрекал, другой – прозрачно-голубой – насмешливо лучился в паутинке морщин. Пробормотав что-то, женщина ринулась прочь под глухие удары сердца.

Вечером их с Ритой пригласили на рыбный ужин. Хозяйка, сухопарая Ивана, старожила здешних мест, несмотря на почтенный возраст, ходила в шортах, стриглась «под мальчика» и курила сигареты, для здоровья используя мундштук. Она гнала чистейшую как слеза ракию[2] и фантастически готовила рыбу на углях. К тому же, как и многие сербы её поколения, хорошо знала русский.

– Сегодня возле Святого Стефана я встретила художника – того самого, о ком говорят, будто бы он рисует будущее, – заговорила с ней Вика. – Это правда?

– А ты-то сама что видела? – хозяйка метким щелчком ногтя стряхнула пепел в бронзовую пепельницу.

Пришлось пересказать историю про мужика в майке, как он приставал к прохожим, а потом внезапно ушёл, словно услыхав голос сверху. И что она видела его нарисованного на картине старика.

– Ладно, расскажу тебе всё, что знаю, – неохотно согласилась Ивана. – Его зовут Зоран. Болтают, что он цыган, но это выдумки. Он художник, истинный художник. Чаще всего пишет пейзажи, ну и меняет погоду: предсказывает или заказывает – как угодно. Если долго стоит жара – рисует дождь, если штормит – рисует солнце… Бывает, к нему приходят люди – просят устроить ясный день или остановить затянувшийся снегопад, но он никогда не делает этого на заказ, а только если хочет сам… – рассказчица прищурилась, глядя на густую тень граната за окном. – Я знала его жену, Стефану. На старости лет они вдвоём мотались по всей Адриатике. Женили сыновей и стали путешествовать в старом фургоне. Даже дом свой, кажется, продали… – Ивана на минуту умолкла. – Четыре года назад Зоран овдовел и вернулся сюда. Где живёт теперь – никто не знает. Никому ещё не удавалось выследить его. Стоит только пойти следом, как он будто сквозь землю проваливается… – бабуля затушила сигарету и заботливо завернула мундштук в мягкий замшевый чехол.

– А как же сегодняшняя история? На холсте ведь точно был тот скандалист, я сама видела! И ушёл он туда, куда нарисовал художник!

– Ну ушёл и ушёл, – равнодушно пожала плечами Ивана. – Откуда тебе знать, может, Зоран потом его нарисовал? – она соскользнула с табурета, давая понять, что разговор окончен.

И тогда Вика решила провести собственное расследование. План был таков: выследить старика, спрятаться в укромном месте и наблюдать за его работой издали. Своими глазами увидеть весь процесс создания картины от начала до конца. Для этой цели можно приспособить объектив фотоаппарата. По-хорошему нужен бинокль, но где его взять? Зато камера в руках – железное алиби на случай внезапного разоблачения – хожу, мол, любуюсь красотами, снимаю для души.

Надев для конспирации чёрные очки, Вика отправилась вдоль моря в парк.

Справа от неё темнел необитаемый остров Николы – обломок скалы, покрытый чёрным лесом. Ночью дул крепкий ветер. Он мешал спать, завывая дурным голосом сквозь щели неплотно прикрытых ставен. Теперь Вике казалось, что живёт он на этом острове, одинокий и неприкаянный. А когда становится совсем тоскливо, начинает буянить, взлохмачивая волны, срывая злость на случайных прохожих, как давешний мушкарец в линялой майке.

Непогода разогнала с пляжа и без того редких купальщиков. Лишь знакомая Вике пара, мать с сыном, прятались от ветра среди камней. Мальчик был болен, что-то нервное, постоянно хныкал и плохо спал. Врачи посоветовали слушать шум прибоя. И мать терпеливо носила его, трёхлетнего, на руках, прижимая к груди, нежно нашёптывая что-то на ушко. Она мужественно претерпевала ежедневную пытку хождения по жёстким камням до залива и обратно. Ночевали они в трейлере, а весь день проводили здесь, на каменистом пляже, среди рассохшихся лежаков, слушая шум прибоя. Сколько раз ни проходила Вика мимо, никогда не видела малыша спокойным или спящим. Но мать всё продолжала и продолжала его баюкать. Её бессменная стоическая вахта длилась сутками напролёт. Вот и сейчас, закутав сына в плед, она улыбалась чему-то и тихо напевала. А мальчик тоненько подвывал, повернув к ней измождённое бледное личико.

Не успела Вика поздороваться, как заметила вдалеке знакомую узловатую фигуру. Художник шёл стремительно, согнувшись под тяжестью своей неизменной ноши – косоногого этюдника и скамейки. Порывы ветра трепали выбившиеся из-под шляпы седые пряди, полы просторной синей куртки взлетали, как крылья ночной птицы. Старик торопился к тоннелю, но, увидев мать с сыном, замедлил шаг. Пошарив глазами, выбрал подходящее место, растопырил гнутые ноги этюдника, вдавил скамейку в гальку. Сел, сложил руки на коленях и впился глазами в морскую даль.

Крадущаяся за ним по пятам Вика оглянулась в поисках наблюдательного пункта. Но её окружали лишь камни в свистящих потоках ветра. На горизонте тревожно клубились тучи. Вика достала фотоаппарат, прищурилась в окошко видоискателя, навела резкость. Старик был неподвижен, слившись с пейзажем. Оставалось только ждать…

Прошло полчаса. Потом ещё час. Или два… Ноги шпионки затекли, спина онемела. Ветер трубил на все лады. Время от времени Вика с надеждой приникала к видоискателю, но ничего не менялось в облике старика, он по-прежнему сидел прямо, вперив взор в тонкую линию горизонта. Ветер крепчал, море волновалось. Мать продолжала баюкать на руках хныкающего сына. Вика – терпеливо сидеть в своём ненадёжном укрытии…

Неизвестно, сколько оборотов успела сделать стрелка, прежде чем наблюдательница увидела старика энергично растирающим краски. Холст был загрунтован и молочно поблёскивал на солнце. На тряпице у ног художника были разложены разнокалиберные кисти и мастихины.

Размашисто и неукротимо он принялся накладывать краски – слой за слоем, мазок за мазком. Сначала казалось, что беспорядочные цветовые пятна на холсте лишь отражение его мира – сумбурного и хаотичного. Причудливо изогнутые линии, яркие вспышки цвета, нервные штрихи расползались по полотну, складываясь в неясные очертания. На глазах очертания превращались в узнаваемые образы. И вот – розовый берег и женщина на камне с ребёнком на руках. Тонкое лицо мальчика под кистью живописца наполнилось румянцем и спокойствием, лобик разгладился, глазки закрылись… Тонкие ручки покорно повисли вдоль тела. Малыш заснул… Старик дописывал картину яростно и вдохновенно. Через его руки истекала неведомая энергия, впитанная от неба, ветра и волн. Она пульсировала в чутких пальцах, звенела на кончике кисти и выливалась на холст легко и радостно.

Вика, заворожённая работой художника, не сразу сообразила поглядеть в другую сторону пляжа. Переведя объектив, она обнаружила привычную картину: мать баюкала сына, мальчик горестно всхлипывал. Но постепенно всхлипы малыша становились всё тише и реже. Вот он выгнулся, вздрогнул всем телом и обмяк. Мать нежно поправила прядь на виске сына, прижала его к груди и впервые за много дней облегчённо и устало вздохнула. Её мальчик спал крепким спокойным сном…

Что же художник? Пока Вика с изумлением созерцала результат его работы, он успел собрать пожитки. Выскочив из укрытия, женщина окликнула старика, но рокот волн заглушил её голос. Старик вскинул на плечо этюдник и, не оборачиваясь, зашагал прочь.

– Ну что, выследила своего предсказателя погоды? – спросила за ужином Рита.

– Знаешь, а он и вправду чудотворец, – задумчиво произнесла Вика, – я своими глазами видела. Помнишь ту женщину с больным ребёнком? Сегодня её сын впервые заснул – после того как старик нарисовал его.

– Что нарисовал? – не поняла Рита.

– Спящего мальчика на пляже. Я следила за ним.

Рита с усмешкой посмотрела на подругу:

– А ты случайно сама там, на пляже, не заснула?

Вика махнула рукой. До отъезда оставалось три дня. И единственное, чего ей хотелось, – это снова найти старика.

Все последующие дни и вечера целиком были посвящены неустанным, но, увы, бесплодным поискам художника. Тщетно бороздила женщина Милочерский парк и прочёсывала окрестные пляжи, как часовой вышагивала по знакомой до каждого камня дороге к острову Святого Стефана. Напрасно бродила по Будве и заглядывала в лица художников, рассеянных по её подворотням и площадям. Старик как в воду канул.

Как-то раз, совсем отчаявшись, Вика возвращалась домой. Славянский пляж светлел вдалеке, смыкаясь с невидимой кромкой воды. Ветер яростно трепал кроны сосен. У поворота к тоннелю она столкнулась с тем, кого так долго искала. Старый художник медленно брёл навстречу, усталый и замёрзший, изменив привычке вечно торопиться и убегать. Вике стало всё равно, поймёт ли её старик, как отреагирует на чужое любопытство и что скажет в ответ. Она больше не страшилась ни его разноцветных глаз, ни фатального дарования, ни противоречивой молвы, окружавшей странного бродягу.

– Здравствуйте, пан Зоран! – храбро произнесла женщина, поравнявшись с художником.

Тот удивлённо вскинул лохматые брови.

– Добро вече!

– Извините, не могли бы вы уделить мне пару минут? Я только хотела спросить…

– Можно, – перебил её художник, извлекая из памяти запылившийся запас русских слов.

Они присели на скамейку.

– Вас считают художником-ясновидцем. Вы меняете погоду, предсказываете судьбы, управляете событиями…

– Ну-ну, – прервал её старик, – всё это пустое. Просто я много пожил на свете и вижу вещи, другим незаметные, – художник откинулся на спинку скамьи. – Годами я наблюдал за поведением природы, знаю её хитрости и повадки. Говорят, я меняю погоду, но нет, я всего лишь угадываю её.

– Но я своими глазами видела, как вы утихомирили пьяницу возле Стефана, – Вика густо покраснела.

– А-а-а, Здравко… – покачал головой старик. – Да, он часто там буянит. Заблудился совсем парень… но ничего, он не опасен – пошумит-пошумит да и уходит к себе восвояси.

– Что, каждый раз одной и той же дорогой уходит?

– Да, каждый раз.

– Ладно. А как же тогда ребёнок?

Вика была в отчаянии – таинства рассыпались на глазах.

– Какой ребёнок?

– Больной мальчик с турбазы. Ведь это вы его успокоили тогда, на пляже?

– Да что ты, что ты! – замахал руками старик. – Это мать его успокоила. Она очень старалась. И очень желала этого.

– Пан Зоран, я следила за вами. Я видела, что сначала появилась картина, а уж потом мальчик заснул на самом деле.

Художник на минуту задумался.

– Тут нет никакого волшебства. Если тебе хочется считать это чудом – пожалуйста! Но знай, что чудо сотворила та женщина, мать, – своей любовью, терпением и верой… Я же всего лишь твёрдо знал, что так оно и произойдёт. Раньше или позже, но обязательно произойдёт… Да, я нарисовал спящего мальчика, но это просто совпадение.

«Ну что, разобралась? Так тебе и надо! – ругала себя Вика. – Господи, как можно быть такой наивной? Ведь не девочка уже, а всё туда же… Сказку ей подавай… Тайну…»

– А где вы живёте? – спросила она в слабой надежде хоть здесь услышать заминку, различить тень оберегаемого стариком секрета.

– Недалеко отсюда, в Бечичи, – бесхитростно ответил художник. – Мой дом на самом краю улицы, возле часовни.

Всё. Загадок больше не осталось. Лишь детская горечь от прощания с развенчанной сказкой. Что ж, завтра Вика вернётся домой, окунётся в реальность, возвратится к насущным взрослым делам и забудет о придуманной тайне, о старике-волшебнике и глупой своей мечте.

Огорчение Вики отчего-то тронуло старого художника.

– А давайте я вас нарисую, – предложил он.

Позабыв предостережения подруги, Вика согласилась. Старик усадил её спиной к заливу, развернул лицо под лучи уходящего солнца, положил у ног шляпу и взялся за работу.

Вскоре Вика приняла из рук старика холстину в две ладони шириной. Лицо на портрете было таким же грустным, как и в жизни. Никакого превращения. Провела глазами наискось по влажной ещё картине, где помимо неё самой размещались сосны, камни, затухающая солнечная дорожка и одинокий парусник с алеющим в закатном зареве парусом. Женщина автоматически обернулась в сторону моря – никаких парусов в обозримой акватории залива не наблюдалось.

Увы, ждать Грея ей было некогда. На другой день Вика улетела в Москву.

…Вздрагивая в турбулентных потоках неба, приземляясь серебряной птицей на мокрую гладь бетона, бессонно качаясь в люльке ночного поезда, она никак не могла выбросить из головы бесславно развенчанную свою тайну. Наивная картинка с парусами лежала на дне чемодана.

Пора быть взрослей. Осмотрительней. Трезво глядеть на жизнь. Не тратить душевные силы на поиски чудес в окружающей нас совсем не сказочной реальности. Не отсылать писем с мечтами и неуклюжими просьбами в неизвестные дали. Не ждать годами ответа. А лучше сосредоточиться на чём-то земном, простом и понятном…

Дома Вику поджидал конверт. Он резал глаз несообразностью между казённо отпечатанным адресом и пёстрыми марками с видами морской фауны. Торопливо разорвав бумагу, женщина извлекла хрустящий лист, в котором чёрным по белому было написано: «Уважаемая Виктория Сергеевна! Комиссией РГО принято решение о включении Вас в состав международной экспедиции на парусном судне “Алые паруса”. Для обсуждения деталей просим явиться по указанному адресу… не позднее такого-то числа такого-то месяца».

Через полгода, когда их парусник шёл по Адриатике и за бортом проплывали знакомые места – остров Святого Стефана, Милочерский парк, Будва, – Вика напряжённо, до рези в глазах всматривалась в береговую линию через мощный вахтенный бинокль. Она пыталась разглядеть знакомую костлявую фигуру с этюдником, мятую шляпу тульей вверх… Но так никого и не увидела. Ночная стоянка намечалась в Дубровнике, маршрут был расписан по минутам, и она не решилась обратиться к капитану по пустячному своему делу. Может, зря?..