Читать книгу Завтра война! Вооруженные силы и военная реформа в России - Коллектив авторов - Страница 15

Очевидно, что в ходе целой цепи войн последнего двадцатилетия, где принимали участие вооруженные силы США, включая силы специальных операций (ССО), отрабатывались новые подходы и совершенствовались новые способы ведения войны. В результате именно США являются сегодня обладателями наиболее передовой военно-стратегической концепции. Поэтому совершенно необходимой является попытка проанализировать эту концепцию и выделить её основные элементы.

Наиболее явно характер «войн будущего» проявился в ходе вооруженных конфликтов в Югославии, Ираке, Афганистане, Ливии. Здесь, ограниченным составом сил и средств, преимущественно авиацией и силами специальных операций (ССО), в очень сжатые сроки решались ощутимые геостратегические проблемы. Это связано не только с применением новейших высокотехнологичных систем вооружений, но и с достаточно глубокой проработкой вопросов теории современной войны в научном и практическом плане.

Именно в ходе этих войн США продемонстрировали эффективность новых способов ведения войны и новых видов оружия. К такому оружию, прежде всего, необходимо отнести организационное оружие: скоординированные по времени психологические, пропагандистские и киберпространственные операции, в сочетании с экономическими и политическими санкциями как против руководителей государств-объектов агрессии, так и против «элит» и простых граждан этих стран. Совокупность таких операций имеет своей целью:

стимулирование локальных сепаратистских вооруженных действий с доведением их до тотального хаоса и расчленения страны;

раскол элиты и общества, как финальная стадия направляемого кризиса ценностной системы или системы смыслов;

деморализация армии и военной элиты;

искусственная, непрерывная и управляемая деградация внутренней социально-экономической ситуации в стране;

целенаправленное усиление и формирование соответствующих внешних кризисных факторов;

постепенное стимулирование социально-политического кризиса;

одновременная интенсификация различных форм и моделей психологической войны;

активизация массовых панических настроений, полная деморализация ключевых государственных институтов;

демонизация неприемлемых для США лидеров, лоббирование «агентов влияния», интеграция соответствующих схем внутреннего управления;

уничтожение внешнего коалиционного потенциала стратегического противника и т. д.

По итогам данных конфликтов необходимо признать высокую эффективность оргоружия. Неприемлемый урон странам-объектам агрессии был нанесён без прямого вооружённого вторжения на территорию этих стран, путем психологического подавления всех, «снизу доверху», слоёв населения стран-объектов агрессии, дезорганизации системы управления этих стран, нарушения работы их экономики… И только после устранения способности противника к эффективному военному сопротивлению к операциям привлекались традиционные вооруженные силы, осуществлявшие «контрольный выстрел» по уже поверженному противнику.

С этой точки зрения, ракетно-термоядерная война, в принципе неприемлемая с разных точек зрения, становится возможной только на финальной стадии развития целенаправленной «конфронтационной спирали» и только в случае потери управляемости такой «спиралью». Поскольку термоядерное столкновение станет конечным поражением для всех участников, то одна из главных задач рефлексивной системной войны – добиться стратегического выигрыша как можно на более ранних стадиях развертывания конфронтационной спирали.

Одним из базовых условий ведения войн современного типа является ставка США на «коалиционность». Соединенные Штаты не устают использовать глобальную военную организацию НАТО, в которой доминируют, для силового подавления своих противников. Создание коалиции стран для подавления противника и изоляцию противника на международном дипломатическом уровне американское политическое руководство считает обязательным условием для начала военных действий. С одной стороны, это позволяет разделить политическую ответственность с союзниками, которые вынуждены далее следовать за США и поддерживать их не только своими военными, но также экономическими, дипломатическими и информационными усилиями, что создаёт комфортную обстановку для действий армии США и придаёт агрессивной войне видимость легитимного международного силового воздействия на «страну-изгоя».

В современных вооруженных конфликтах одной из особенностей ведения боевых действий армией США является безусловный приоритет разведки и автоматизированных систем управления. На этой основе в США разработана и внедрена на всех уровнях военной организации сетецентрическая концепция ведения боевых действий, позволившая решить вопросы различного воздействия на войска противника, в том числе и огневое поражение в реальном масштабе времени, без потери времени на принятие решения и организацию последующего огневого поражения.

Фактически, сегодня армия США использует концепцию единой разведывательно-ударной операции. В рамках этой концепции объединённые в единый информационный поток все виды разведки нацелены не только на вскрытие военного потенциала противника, но и упреждение его действий, уничтожение систем управления, а, будучи объединёнными со средствами поражения в режиме реального времени, непрерывно наносят ему поражение на всю оперативно-тактическую глубину.

Еще одной фундаментальной характеристикой «войн нового типа» в исполнении США является приоритет ведения бесконтактных боевых действий на основе концепции максимального сбережения человеческого ресурса. В связи с этим, на первом этапе преимущество отдаётся боевой ударной авиации, обязательным условием применения которой является завоевание господства в воздухе, и стратегической авиации, применяющей высокоточные и обычные боеприпасы.

При этом всё больше задач огневого поражения передаётся беспилотной разведывательно-ударной авиации, которая сегодня активно развивается.

Третья особенность заключается в том, что, США заблаговременно стремятся развернуть во всех ключевых точках планеты глобальную сеть крупных общевойсковых и авиационных баз, позволяющую в сжатые сроки сконцентрировать на угрожаемых направлениях значительные по численности и боевым возможностям группировки как воздушных, так и наземных сил. Например, в Афганистане, и в бывшей Югославии уже созданы «супербазы», позволяющие за считанные дни развернуть здесь многотысячную группировку войск, в отличие от ранее необходимых для формирования такой группировки недель и даже месяцев. В этих условиях манёвр авианосными ударными группами, ранее вскрывавший военные намерения США, уже не является обязательным и необходимым, что повышает фактор оперативной внезапности действий американской армии.

Четвертой особенностью ведения «войн нового типа» является стирание граней между состояниями мира и войны путём широкомасштабного использования на первых этапах военных операций специально созданных и постоянно модернизируемых сил специальных операций. Именно ССО создают в странах-объектах агрессии зоны нестабильности и вооруженных конфликтов путем вовлечения в них различных этнических, конфессиональных и иного рода общностей. Затем, используя уже созданную внутреннюю нестабильность как повод для вмешательства, США приступают к непосредственному уничтожению систем государственного управления, инфраструктуры и жизнеобеспечения, дезорганизации системы военного управления и дезорганизации тыла противника.

Пятой особенностью следует назвать высокую интенсивность применения обычных вооружений на финальном этапе конфликта. Как следствие, возрастает значение материально-технического обеспечения действующих войск, потребляющих огромное количество боеприпасов. Так по опыту Ирака, только одной батальонной тактической группе армии США на сутки требовалось более 500 тонн различных боеприпасов.

Шестой особенностью является использование новых формы контроля захваченной территории, что выражается в широком привлечении частных военных компаний (ЧВК), которые не только осуществляют качественное боевое и тыловое обеспечение группировок войск, но и осуществляют контроль захваченной территории, позволяя не отвлекать на эти цели силы действующей армии.

Таким образом, «войны нового типа» в исполнении США характеризуются многообразием форм и способов развязывания вооруженного конфликта, приоритетом систем разведки, управления и высокоточного поражения, использующих преимущества в получении, обработке и реализации полученных данных в реальном масштабе времени, высокоманевренным, вплоть до бесконтактного, ведением боевых действий на всю глубину фронта, а также «вертикальностью» – перемещением в воздушное и космическое пространство.

При этом США стремятся максимально исключить применение своими противниками ядерного оружия и других видов оружия массового поражения, поскольку демографический порог «неприемлемого ущерба» для их вооруженных сил чрезвычайно низок и исчисляется на уровне от десятков тысяч (в случае «локальной войны») до миллиона (в случае «большой войны») человек.

Не следует забывать, что сегодня собственно военные угрозы представляют собой всего лишь часть общего спектра угроз национальной безопасности страны и связаны с прямым либо опосредованным применением военной силы.

Трансформация глобальной геостратегической ситуации пока не привела к приоритету невоенных методов разрешения межгосударственных противоречий. Изменилось лишь соотношение вероятных масштабов будущих войн, форм и методов ведения вооруженной борьбы, характеристик оружия и военной техники. При этом военная сила, как и прежде, остается главным аргументом мировой политики.

Угроза глобальной ракетно-ядерной войны, доминировавшая в эпоху недавнего открытого противостояния двух мировых социально-экономических систем и блоков – СССР и США, ОВД и НАТО, в целом ослабла. Определенные угрозы подобного формата гипотетически исходят и от других ядерных стран: КНР, Израиля, мусульманских государств, прежде всего Пакистана и некоторых других. Но реальная угроза массированного ракетно-ядерного удара по территории России на ближайшие десятилетия сохранится лишь со стороны США и их союзников. При этом вероятность такой войны на данном этапе можно считать минимальной в силу сохранения Россией своего стратегического ядерного потенциала и потенциала гарантированного нанесения ответного ракетно-ядерного удара. Всё это делает ядерное оружие потенциалом «последнего аргумента» и объектом непрерывного военно-технического соревнования сверхдержав в попытках нейтрализовать этот силовой фактор. В то же время в локальных и местных войнах тактическое оружие приобретает новый приоритет. В последние десятилетие США и страны НАТО активно разрабатывают концепцию обезоруживающего неядерного удара по системам управления и стратегическим ядерным силам России такой силы и масштаба, который полностью исключал бы возможность какого-либо ответного применения российского ядерного оружия с нанесением США «неприемлемого ущерба».

За последние годы наивысший приоритет в программах военного строительства США получили именно те системы ударных вооружений, которые отличаются высокой точностью, трудностью для обнаружения и повышенной дальностью. К таким системам, в частности, относят крылатые ракеты морского и воздушного базирования (для нанесения ударов с рубежей, недоступных для средств обороны противника), самолёты, выполненные по технологии «стелс» (стратегические и тактические), беспилотные средства поражения (прежде всего для ударов по РЛС и космическим аппаратам воздушно-космической обороны), разведывательно-ударные комплексы (для поражения групповых бронетанковых, а также точечных высокозащищенных целей в глубине обороны противостоящей стороны). Новым этапом в развитии этих средств стали активные работы в области гиперзвуковых средств доставки, что к уже упомянутым качествам ВТО добавляет ещё одно важнейшее для воздействия по ядерному потенциалу России качество – минимальное подлётное время. Постановка таких систем на вооружение фактически вернёт национальную безопасность России в положение 80-х годов XX века, когда в Европе были развёрнуты ракеты средней дальности, и время реагирования на военную угрозу ужалось до 8–10 минут.

Западные аналитики подчеркивают ориентацию указанных систем прежде всего на неядерный конфликт. При этом отмечают, что, в силу своей высокой эффективности, сочетания большой мощности, точности и скрытности, действующие и перспективные обычные вооружения, будут способны решить практически все боевые задачи, включая и стратегические. Показательно, что в ходе российско-американских переговоров по разоружению подобные системы специально не ограничиваются, а крылатые ракеты морского базирования большой дальности американская сторона последовательно и с особой настойчивостью вообще исключает из предмета каких-либо переговоров.

Таким образом, налицо явное стремление США к приобретению возможности обезоруживающего неядерного удара по стратегическим ядерным силам России.

Также показательно, что неоднократные в течение последних 20 лет попытки России выстроить союзнические отношения с США и НАТО заканчивались ничем. Нашей стране в ответ всегда давали понять, что в структуре НАТО для неё места нет. Максимум, чего удалось добиться российской дипломатии, – это создать комиссию Россия – НАТО, которая является не более чем совещательно-дискуссионным органом. Единственный путь в НАТО, который предлагается России, – это полный отказ от суверенной внешней политики, масштабное разоружение и встраивание в блок в качестве государства-«неофита», наряду с Хорватией, Латвией и т. д. При этом вооружённые силы НАТО неоднократно использовались для нанесения военного поражения странам, с которыми у России были выстроены партнёрские отношения, что явно свидетельствует о нежелании руководства блока НАТО всерьёз учитывать национальные интересы России или её позицию в ходе принятия своих решений.

Военная угроза со стороны НАТО еще не является угрозой «завтрашнего дня», но вероятность её резко возрастает в условиях обострения глобального системного кризиса и нарастающей борьбы между «центрами силы» за ресурсы и рынки, что уже сегодня требует принятия эффективных мер по противодействию такой угрозе.

В отличие от глобальной ядерной угрозы, резко возросли военные угрозы локальных, региональных масштабов. Многосторонние конфликты разной степени интенсивности сегодня разгораются на Ближнем и Среднем Востоке (Израиль, арабские страны Северной Африки, Сирия, Ирак, Афганистан, Иран), в недавнем прошлом – на Юге Европы (Югославия и постюгославские страны), непростая обстановка складывается в Южной Азии (Индия – Пакистан) и ряде других регионов современного мира. Ограниченные региональные войны, очевидно, останутся в обозримом будущем наиболее распространенной формой межгосударственных вооруженных конфликтов. Для России самыми оформленными угрозами такого рода являются претензии Японии на Южные Курильские острова, а также непризнание Грузией итогов конфликта 2008 года в Южной Осетии.

Кроме того, как уже отмечалось выше, одной из самых актуальных угроз для безопасности России является усиление экспансии салафитского (ваххабитского) проекта в «национальные» субъекты Федерации на Северном Кавказе и в Поволжье, а также угроза вторжения исламских радикалов из Афганистана в республики Средней Азии. Данный проект ставит своей целью не только вычленение из состава России «мусульманских» регионов, создание там исламских «амиратов» с «зачисткой» немусульманского населения. Накопившиеся в этих регионах многолетние проблемы: тотальная коррупция, клановость, деградация образования и социальной сферы в целом, имущественное неравенство, неразвитость производящих секторов экономики и безработица – стали питательной средой для политических сил экстремистского толка. После всплеска их активности в 90-е годы, новому руководству страны в начале 2000-х удалось сбить «ваххабитскую волну», но за последние три года приходится констатировать новое и скачкообразное усиление активности экстремистских движений и организаций под флагом ваххабизма, который подается как «исламский социализм». Неприятной новостью для структур федеральной власти стало появление экстремистских бандформирований на территории ранее стабильных «исламских» регионов страны: Татарстана, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии. Не в последнюю очередь это связано с тем, что салафитские центры Катара и Саудовской Аравии, в ходе «арабской весны» в Судане, Египте и Ливии отработав технологии свержения неугодных режимов, теперь решили, что вполне могут повторить подобные «революции» на территории России, а потому многократно увеличили финансирование экстремистским силам. Кроме того, идёт массовая переброска «высвободившихся» после Ливии и Египта боевиков, накопление оружия, взятие под контроль местных органов власти и захват духовных центров. Всё это позволяет сделать вывод о неизбежности эскалации террористической активности в регионе, вплоть до перерастания её в вооружённый мятеж и диверсионную войну.

В результате проведенной системно-динамической оценки угроз для национальной безопасности Российской Федерации стало возможным сформулировать три основных сценария военных конфликтов, в которые может быть вовлечена наша страна на перспективу ближайших 15–20 лет.

Сценарий «Большого конфликта» (Страны НАТО, США, Япония)

По своему характеру такая война будет:

высокоинтенсивной и высокотехнологической, поскольку каждая из указанных выше стран будет стремиться нанести первый обезоруживающий удар высокоточным оружием по нашим стратегическим ядерным силам, системам разведки, управления и связи в космосе, воздухе и на земле;

с массированным применением обычных сил и средств в первом эшелоне атаки (по принципу «всё или ничего») и высокоточного оружия, чтобы за кратчайший срок нанести поражение нашим войскам и выполнить основные задачи до нанесения ответного ядерного удара или начала политических переговоров.

При этом на стратегическом уровне такому конфликту может предшествовать период нарастания конфликтного потенциала между странами, что позволит силами и средствами разведки своевременно вскрыть военные приготовления и провести необходимые мобилизационные мероприятия.

Сценарий «Регионального пограничного конфликта»

По своему характеру такой конфликт будет:

скоротечным, ввиду ограниченности военных задач, и стремлением решить их без втягивания противоборствующих сторон в «полноценную» войну;

локальным: район боевых действий будет ограничен рамками непосредственной конфликтной зоны (спорные территории, анклавы проживания той или иной народности и т. п.).

При этом началу конфликта также может предшествовать заметный период нарастания конфликтного потенциала, что позволит провести России необходимые военные приготовления.

Сценарий «Внутреннего военного конфликта, контртеррористической операции»

По своему характеру такой конфликт будет:

вялотекущим: противник сделает ставку на диверсионную войну и тактику «булавочных уколов», то есть изматывания федеральных силовых структур террористическими атаками и локальными ударами;

продолжительным, т. к. победа в таком конфликте возможна только при критической усталости одной из воюющих сторон, разочарованием в целях конфликта вовлечённого в него населения и изоляцией района боевых действий, перекрытием финансовых и ресурсных источников, подпитывающих одну из сторон конфликта;

не имеющим полноценных боевых столкновений.

При этом, как в начале подобного конфликта, так и в процессе его развития Россия будет иметь необходимые и достаточные возможности по укомплектованию войск, ведущих боевые действия.

Таким образом, становится очевидной сложность задач отечественного военного планирования, поскольку сегодня мы принципиально не можем ранжировать имеющиеся угрозы на первостепенные, и второстепенные.

Адекватный ответ на перечисленные выше угрозы требует активных и упреждающих мер военного строительства, формирования отвечающих стандартам «войн нового типа» Вооруженных Сил, подготовки современных кадров военнослужащих, разработки новых систем вооружений. Особая роль в этом принадлежит науке и оборонно-промышленному комплексу.

В этих условиях ключевой проблемой становится своевременное вскрытие и информирование высшего политического руководства о критическом нарастании существующих конфликтных потенциалов всех уровней задолго до этапа открытой конфронтации, когда конфликт уже переходит в открытую фазу и требуется немедленная мобилизация ресурсов для его разрешения.

Выявление угрожающих факторов и тенденций на раннем этапе развития конфликта позволит получить стратегический выигрыш во времени для наилучшей подготовки к такому конфликту, инициативы в выборе времени, места, сил и средств для его разрешения.

В тексте действующей Военной доктрины РФ (пункт 6-а), в частности, утверждается, что «особенность современных военных конфликтов – непредсказуемость их возникновения». Мы полагаем данный тезис неправомерным и, более того, не соответствующим действительности, представляющим всю мировую политику в виде хаоса беспричинных и случайных событий. Очевидно, что буквальное следование этому тезису резко снижает ответственность разведывательного сообщества России за упреждающую и систематическую работу по обеспечению заблаговременного предупреждения об угрозе внезапного нападения.

Между тем, анализ деятельности разведывательных структур по снижению фактора внезапности, столь остро проявившегося в годы Второй мировой войны и позже, вплоть до южноосетинского конфликта 08.08.2008, заслуживает особого внимания и соответствующих практических рекомендаций.

Сегодня в США сложилась организационная система стратегического предупреждения, которая функционирует постоянно, вне зависимости от уровня напряженности обстановки в мире. Итоговым результатом деятельности этой системы является представление президенту США сводных аналитических докладов – «меморандумов предупреждения об угрозе США». Эти документы готовятся при возникновении угрозы вооруженных конфликтов различного масштаба и характера: от локальных войн и военных акций до ракетно-ядерной войны. В последние годы к особо опасным ситуациям, требующим специального предупреждения, отнесены и масштабные террористические акты против США.

«Меморандумы предупреждения» разрабатываются на основе полной совокупности информации, которой располагают все компетентные ведомства этой страны, прежде всего спецслужбы. Их подготовка осуществляется специальным подразделением экспертов высшей квалификации (Группа стратегического предупреждения), имеющих неограниченный допуск к секретным материалам всех ведомств и действующим в аппарате Совета национальной безопасности США. Группа организационно «завязана» на специальный центр оперативной обработки информации для нужд президента США, так называемую «ситуационную комнату» Белого дома. Непрерывное функционирование такого подразделения является стабилизирующим фактором, поскольку дает политическому руководству обоснованную уверенность в том, что никакие опасные в военном отношении действия потенциальных противников не застанут их врасплох, а потому геостратегическая инициатива находится в их руках.

Об организации целенаправленной работы в СССР, аналогичной американской системе стратегического предупреждения, известно немногое. Такая работа, несомненно, велась, однако носила не постоянный, а эпизодический характер, т. е. определенные сводные аналитические документы, касающиеся назревающих военных угроз, время от времени докладывались «наверх» совместно всеми компетентными ведомствами.

Исключение составляет пожалуй только ситуация рубежа 1970-х-80-х годов, связанная с развертыванием советских ракет средней дальности СС-20 на европейской части страны и ответными мерами НАТО по размещению американских ракет «Першинг-2» в Европе. Короткое, до 8–10 минут подлетное время этих ракет до важнейших целей на территории СССР, включая Москву, заставило советское руководство всерьёз задуматься над проблемой заблаговременного предупреждения о военном нападении и факторе внезапности.

Встал вопрос о несоответствии возможностей средств радиотехнической разведки – в частности, отечественной системы предупреждения о ракетном нападении (СПРН) – реальной угрозе и организации мер противодействия этой угрозе. Весь упомянутый комплекс технических средств был подведомствен Министерству обороны СССР и обеспечивал, следуя американской терминологии, лишь тактическое предупреждение, т. е. сообщал об ожидаемом месте и времени падения головных частей уже стартовавших ракет противника. Всё это давало руководству страны на анализ ситуации и принятие решения лишь несколько минут, которых могло бы не хватить для адекватного реагирования на такую угрозу. Таким образом, было признано, что использование только технических средств разведки не могло обеспечить высшее политическое и военное руководство СССР необходимым временем предупреждения.

В результате было принято решение о целесообразности создания единой информационно-аналитической структуры, обобщающей критическую информацию, поступающую как от военного, так и от других компетентных ведомств. Эта структура должна была в непрерывном режиме оценивать поступающую к нему информацию, формируя на выходе стратегическое предупреждение, другими словами – заблаговременно уведомляя о появлении реальной угрозы внезапного нападения, критическом нарастании кризисных, террористических и иных особо опасных военно-политических ситуаций.

Такой центр стратегического предупреждения был создан в 80-х годах при управлении разведывательной информации Первого главного управления КГБ (внешняя разведка). Однако в начале 90-х годов данная линия работы была свернута. Произошло это из-за не поддающейся рациональному объяснению убежденности тогдашнего высшего политического руководства в исчезновении для страны каких-либо внешних угроз и веры в надежность вновь обретенных союзников.

Сегодня стала вполне очевидной настоятельная необходимость конкретных мер по ограничению влияния фактора внезапности на принимаемые политические решения. Критический анализ американского и советского опыта в этой сфере мог бы принести определенную пользу. Речь идет о возможном создании при руководстве России некоего аналога американского информационного механизма стратегического предупреждения. Это мог бы быть замкнутый на Верховного главнокомандующего Вооруженными Силами РФ центр кризисного предупреждения и анализа военно-политической обстановки, развернуть который представляется целесообразным на базе ситуационного центра Кремля и организационно включить в аппарат Совета безопасности либо Администрации Президента РФ.