Читать книгу Вслед за путеводною звездой (сборник) - Коллектив авторов - Страница 9

Андрей Галамага
77 Москва

Оглавление

Замоскворечье

Последним воскресением зимы

По узким улочкам Замоскворечья,

По тем местам, где вместе были мы,

Пройтись, наружу вырвавшись из тьмы,

И не отчаяться, и не отречься.


Казалось бы, всего на полчаса

Нам стоит оказаться на Ордынке,

И снова ты поверишь в чудеса –

Прекрасна, как весенняя роса

На тоненькой нетронутой травинке.


Часы застыли. Тиканье пружин

Прервалось на последнем обороте.

Я снова жив. Но снова здесь один,

Как будто безраздельный властелин

Всех проходных дворов и подворотен.


Мы знали тайну. В предрассветный час

Они, как музыкальная шкатулка.

Их звук с тобой мы слышали не раз,

И не было волшебнее для нас

Замоскворецких сонных закоулков.


Я не могу поверить, что сюда

Ты больше никогда не возвратишься.

Что я один – невелика беда,

Но нет страшнее слова – никогда,

Из словаря посмертного затишья.


И каждый день, как грешник, по утрам

Я нашему молюсь Замоскворечью.

Брожу по переулкам и дворам

И жду, что небо улыбнется нам,

И ты – нечаянно шагнешь навстречу.


Париж

Москвою снова правит листопад.

Почти тысячелетие подряд

Усталая листва под ветром сохнет.

Пускай непритязателен, но храбр, –

Берет палитру с красками октябрь

И сурик густо смешивает с охрой.


День-два – и город тяжело узнать;

Едва ли это можно оправдать

Издержками сезанновского взгляда.

Он был замысловат, лукавый галл,

Но сам себе при этом он не лгал,

И, стало быть, его винить не надо.


Париж; всегда был тайной под замком,

И все ж казалось, – нас туда пешком

Вела географическая карта.

Уж за семь лет с тобою как-нибудь

Небрежно мы преодолели путь

От Крымской набережной до Монмартра.


Там тот же листопад во всей красе;

Но все под дебаркадером д'Орсе

Предпочитают черпать впечатленья.

А я, набрев на игроков в шары

На пятачке у сада Тюильри,

Был счастлив, как участник приключенья.


Я смог припарковать «Рено» на спор

У самой базилики Сакре-Кёр,

Как будто выиграл пари на тышу.

Сведя на полушепот разговор,

Мы не спеша с тобой прошли в собор,

Кощунственно не подавая нищим.


Перед тобой рассеивалась тень;

Степенно, со ступени на ступень

Ты восходила, словно королева.

И верилось, что мир – неразделим,

И нас хранит Саровский Серафим,

Как нас хранит святая Женевьева.


Через три дня, на праздник Покрова

Нас будет ждать осенняя Москва,

Дождливых улиц дрожь и ветер колкий.

Но вновь Парижем станет воздух пьян,

Когда с тобой нас позовет Сезанн

К Цветаевскому дому на Волхонке.


Ярославль

Сойду в уснувшем городке,

Где никому я неизвестен,

Но здесь я, кажется, уместен

Хотя бы тем, что – налегке.


Спрошу в курилке огонька,

А заодно и сигарету.

А в кошельке – копейки нету,

Да впрочем, нет и кошелька.


Под утро тающий снежок

Укроет землю слоем тонким,

И я отправлюсь потихоньку

Сквозь посветлевший городок.


Отнюдь не праздный экскурсант,

Уткнувшийся в путеводитель,

Я здесь почти как местный житель –

Бреду куда не зная сам.


Вперед? Назад? Да все равно.

Дойду по улице до храма

И обращусь к старушке: «Мама,

Простите, я не ел давно».


Мне повезет в который раз,

И сердобольная старушка

Протянет хлеба мне краюшку

И молча гривенник подаст.


Осень в горном Алтае

Сперва трава – зеленая, как быль,

рассказанная наспех, как попало;

зеленая, как океанский штиль,

как бледная нимфетка среди бала;

зеленая, как утренний базар,

где вместо сладостей торгуют луком,

и сморщенный старик болтает с внуком,

как с юнгой опустившийся корсар.

Почем тут зелень? Подходи, бери –

растет трава, хозяина не зная,

над речкою – снаружи и внутри

холма, – под дождь дрожащий прорастая.

Сентябрь, бряцая цитровой струной,

стекает к берегам тревожной речки,

и гида патетические речи

уже не спорят с шаткой тишиной.


Но я отвлекся. Значит, холм. На нем

зеленая трава. На ней рядами

растут березы и погожим днем

качают полновесными ветвями.

Но не в деревьях суть, хотя они,

по струнке стоя, очевидно, странны:

как будто кто-то наводил в их стане

порядок в незапамятные дни.


А главное – в листве: она желта,

как рот птенца, орущего о пище,

как кровь крота, как ржавчина болта

и корабля затопленного днище.

Листва манит жеманной желтизной –

сплошной, неосыпающейся с веток:

на листопад наложенное вето

связало воздух вязкостью сквозной.


И в этом непадении листвы –

желанье избежать кровосмешенья:

покуда краски на холме чисты,

земля не поддается искушенью.

Я видел эти листья и траву

с контрастом их затейливым и броским –

в неосязаемых пейзажах Босха,

но вот теперь, впервые, наяву.


Тоской по искуплению влеком,

на склон взобравшись, я присел на камень,

чтобы, никем не видимый, тайком

коснуться мира этого руками:

еще два дня – и в дымке снеговой

(кто б мог предвидеть, что исход так близко!)

шуршащий слой членистоногих листьев

смешается с пожухшею травой.


Венеция

Железная дорога – ferrovia

(Дословный итальянский перевод) –

Простуженной январскою равниной

Опять меня в Венецию везет.


Погода нынче выдалась не очень,

Но, впрочем, я другой не ожидал;

И через мост, ведущий в Санта-Кроче,

Я, молча, перешел Большой канал.


Здесь солнца в эту пору – кот наплакал,

У улочек-каналов бледный вид;

И взвесь из миллиона пресных капель,

Едва колышась, в воздухе висит.


Непрошеному визитеру тошно

По городу бродить в такие дни.

И лишь немного утешает то, что

Погода – настроению сродни.


Но, чтоб поездка не пошла насмарку,

И было, чем похвастаться потом,

Иду через Риальто до Сан-Марко

Обычным туристическим путем.


Вальяжные паломники со стажем

Всех, кажется, немыслимых мастей.

И вот уже не раздражает даже

Навязчивая свора голубей.


Пора бежать, пока не утомили

Дурные мысли, невозможный сплин.

Какие дожи?! Господи помилуй!

Когда ты здесь – в Венеции – один!


Меж; небом и землей посередине.

Нарочно, что ли? Сам себе назло?

И, как стеклянный шарик в глицерине,

Не весишь ровным счетом ничего.


Романс
из к/ф «Третье транспортное»

Не первый год я у тебя хожу в любовниках,

Но вот опять не понимаю, что же я творю,

На третье транспортное заезжаю в Мневниках,

А дальше против часовой, по навигатору.


Когда расстались в прошлый раз, хотелось выть с тоски,

Но твой нечаянный звонок из гроба поднял бы,

И я на всем ходу пересекаю Шмитовский,

Как будто на аэроплане по небу.


Там где-то слева новостройки Сити высятся,

А мне плевать на все на свете, я на газ давлю.

Сегодня ночью нам с тобой опять не выспаться,

И значит, встреча наша будет не напрасною.


Москва-река повеселит своею узостью,

Мне океан сейчас – не шире рукомойника,

И я ныряю, будто в бездну, под Кутузовский,

Всего лишь пять минут, и я уже в Хамовниках.


Кто потерял и вновь нашел, любить не ленится,

Ну, а для нас любовь всегда была, как таинство.

Еще один тоннель, и до свиданья, Ленинский,

А от Варшавки мне совсем чуть-чуть останется.


Как я устал бесцельно ждать с рассвета дотемна,

Не будь тебя, я б до утра сидел за водкою.

Но вот теперь моя возлюбленная ждет меня,

И я, как проклятый, несусь Автозаводскою.


Менты опешили, когда промчался мимо я.

Забудьте обо мне, как я забуду прошлое.

И вот уже родная улица Трофимова,

Я в твою дверь звоню, встречай, моя хорошая.


Вслед за путеводною звездой (сборник)

Подняться наверх