Читать книгу Горькая доля детства. Рассказы о днях оккупации - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 6

Родился 26 декабря 1937 года в деревне Кругелъ Каменецкого района Брестской области. Литературовед, писатель. Исследователь в области истории, теории и методологии белорусской литературы и литературной критики. Академик HAH Беларуси, доктор филологических наук, профессор.

Деревня наша расположена неподалеку от западной границы. По прямой – в каких-нибудь двадцати километрах от нее. По любым меркам – это не расстояние. Поэтому признаки приближения войны, о которой все откровеннее говорилось летом 1941 года, люди почувствовали здесь раньше, чем в белорусской глубинке.

Так началась беседа с давним моим знакомым – академиком Владимиром Васильевичем Гниломедовым. Как и в аспирантские годы, он также приветлив и готов к серьезному разговору. Тем более, что тема войны для него не пустой звук. Она прошлась и по его только что начинавшейся жизни.

– Тем грозным для страны летом 1941 года, – вспоминает Володя, – над деревней частенько стали пролетать самолеты. Чьи они, никто толком не знал. Гул их был слышен и утром 22 июня, но на него не обратили особого внимания. Привыкли. А через какое-то время радио сообщило, что Германия напала на Советский Союз.

Вскоре появились и сами завоеватели. Они ехали в сторону Каменца на мотоциклах с колясками… С автоматами на груди, в серо-зеленых мундирах с закатанными рукавами и в касках, под которыми блестели черные очки. Спереди на каждом мотоцикле был закреплен пулемет. Сделав короткую остановку в деревне, покатили дальше по дороге на райцентр. Похоже, что это была разведка. За ней, грохоча и поднимая тучи пыли, проследовала военная техника. С одной из машин соскочили солдаты, разделись и стали обливаться колодезной водой. К ним присоединялись новые партии. А потом начался всеобщий обход дворов с изъятием кур, яиц, масла, поросят и прочей крестьянской продукции. Основательно подчистили съестные припасы сельчан.

После первой встречи немцев долго не видели. Огненный вал войны покатился дальше на восток и пущане очутились в глубоком тылу. Но без внимания деревню немцы не оставили. Новая власть появилась уже в середине июля. Избрали старосту и его помощников. Население обязали работать, а продукцию сдавать на нужды рейха. За неповиновение – расстрел. Жить приходилось под постоянным страхом.

Повсюду собирались списки советских активистов – коммунистов, работников НКВД, а также красноармейцев и евреев. Судьба их, судя по слухам из других мест, была предрешена – расстрел. У нас в пособники Советов записали даже начальника почты. Отвезли его в Каменец и долго с пристрастием допытывали, а в конце допроса жестоко побили. Чудом удалось избежать смерти.

А полицаи за малейшую провинность наказывали даже мальчишек. Однажды и я попал под их скорую на расправу руку. В тот нестерпимо жаркий летний день пас гусей за околицей. Птицы мирно пощипывали траву, в которой безумолчно стрекотали кузнечики, а я пробовал жевать горьковатый на вкус придорожный щавель. Пытаясь еще чем-нибудь развлечься, во весь голос затянул любимую песню:

Допеть мне не дали. Неожиданно из-за спины выехала большая группа жандармов и полицейских на велосипедах. «Попался! Твою мать! – грязно выругался старший из полицаев, которого я знал в лицо. – Думаешь, снова пришли Советы? Может, еще и «русскую» нам станцуешь?» Остальные в тон главарю дружно зареготали.

Моя попытка убежать, была тут же пресечена и еще более разозлила вожака. Совершенно озверев, он сорвал с моей поникшей головы кепку-восьмиклинку, сжал ее мягкую часть в руке и со словами: «Ах ты, гаденыш!» – с размаху хлестанул меня козырьком по лицу. Из носа брызнула кровь, из глаз полились слезы.

Словно почуяв беду своего хозяина, нас обступили гуси, устроили гам, стали махать крыльями и дергать чужаков за штаны. Они явно хотели меня защитить. Но, что могли сделать против банды рослых великанов беспомощные, хотя и храбрые птицы. Кончилось тем, что меня привели домой и отчитали бабушку за то, что внук разводит советскую агитацию. «Чтоб больше такого не повторялось!» – бросил главный полицай напоследок. После этого случая я старался на глаза немецким прислужникам не попадаться.

В таком огромном лесистом краю, как наш, конечно, не могло не существовать партизан. Чтобы уменьшить их контакты с местным населением, немцы выселили людей из ряда пущанских и припущанских сел, конфисковав у жителей самый необходимый в обиходе инвентарь: упряжь, телеги, колеса и многие другие нужные вещи, а заодно лошадей, свиней и овец. Деревни после этого спалили. Под страхом смерти запретили и посещение родных пепелищ. Чрезвычайность мер была вызвана еще и тем, что в пуще размещалось охотничье хозяйство самого Германа Геринга, высокопоставленного сподвижника Гитлера. Ничья посторонняя нога не должна была сюда ступать.

Партизаны совершали диверсии на дорогах и в других местах, а немцы в отместку уничтожали ближайшие села. Веску Лески они сожгли вместе с жителями. Случилось это весной 1943 года. Наша деревня также жила в постоянном страхе. Она еще оставалась целой, но страдала от поборов. С местной церкви новые хозяева не постеснялись снять даже церковные колокола. Непокой вносили и мародеры, рядившиеся в маски партизан. Как-то ночью в наш дом зашли двое вооруженных людей. Потребовали еды, а потом стали шарить по закромам, да еще покрикивать на хозяев. Забрали все, что им понравилось из продуктов и одежды. А уходя приказали всем оставаться на месте до рассвета.

Однажды в деревню заскочили конники партизанского соединения Ковпака. Напоили лошадей, вычерпав из колодца всю воду. Напились и отдохнули сами. И ускакали, заминировав за собой дорогу на Каменец. Когда на ней подорвалась немецкая машина, все население деревни согнали в одно место и поставили перед толпой пулеметы. Готовились расстрелять. Но в последний момент подъехал какой-то высокий чин на мотоцикле и отменил казнь. Оказывается, из немцев на дороге никто не погиб, разорвало только машину. Это и спасло людей. Потом все же немцы заставили пробороновать тракт, чтобы очистить его от мин. Опасную работу пришлось выполнить сельчанам. Слава богу, никто из них не пострадал.

За две недели до прихода наших отца назначили старостой и это его едва не погубило. Сначала прицепились те двое, что нас ночью ограбили, а позже – сотрудники СМЕРШа. Пришлось выкладывать все карты о своей связи с командованием одного из партизанских отрядов. И те. и другие имя командира хорошо знали. Оно было на слуху в округе за смелые вылазки против оккупантов. Отца пришлось отпустить. Потом его вместе с другими военнообязанными направили в действующую армию.

Ну, а день освобождения – 5 июня 1944 года я хорошо помню. Сначала прошли немецкие солдаты (часть из них ночевала на соломе в битком набитых хатах). А следом – наши. Усталые, запыленные, но радостные. А как ликовали те, кто их встречал! Долгая черная ночь над родными крышами, наконец, кончилась. И пусть впереди еще людей ожидали немалые трудности, жить дальше можно было без каждодневной тревоги за себя и за своих близких.