Читать книгу Альманах «Литературная Республика» №1/2013 - Коллектив авторов - Страница 1

Извелся бедный, изнемог,

Но заводным винтом

Кружит бессмысленно щенок

В погоне за хвостом.

Да что щенок! Ты сам с утра

Среди людской молвы,

Как кочет из-под топора,

Бежишь без головы.

Когда усталость свалит с ног —

С улыбкою в усах

Бог скажет: «Быть тебе, сынок,

Щенком при небесах».

Пришел в бригаду дед

С оливковым загаром:

«Касатики, привет!

Возьмите кашеваром».

Когда заря взошла,

Открылось: мать честная! —

Там просека легла,

Где Русь была лесная.

– Да ты – большой мастак!

Да ты, дедок, в ударе!

Где наловчился так?

– В Сахаре, брат, в Сахаре…

– Не завирайся, дед.

Юродствовать негоже,

В Сахаре леса нет.

– И здесь не будет тоже.

Я срубил крестовый дом,

Говорят: «Грешно».

Дописал печальный том,

Говорят: «Смешно».

Ловок на руку и спор

Завидущий бес.

Запылал в саду костер

До небес.

О любви заветный том

Запылал в огне.

Запылал крестовый дом

Со цветком в окне.

Если завтра я умру —

Погорюй чуток.

Я на небо заберу

Аленький цветок.

Буду нежить, чтобы рос,

Буду поливать.

Всех, кто дорог мне до слез,

Буду вспоминать.

На поле Куликовом,

За тридевять земель,

На поясе шелковом

Висела колыбель.

Висела золотая,

В колечки завитая,

Меж небом и землей,

Меж снегом и золой.

В четыре полотенца

Рыдала ночью мать:

– Храните сон младенца!

Трещоток не замать! —

– О чем она судачит? —

Задумалась родня…

– Когда мой сын заплачет,

Попомните меня!

Горчат дымы Полтавы,

Берлинский чад горчит,

Младенец русской славы

До времени молчит.

А вьюга все крепчает,

Плетет свою кудель.

Господь всю ночь качает

Златую колыбель…

Во времени не раннем и не позднем,

Когда звенит апрельский небосвод,

Идет отец, идет зеленым полднем,

Сиреневые саженцы несет.

Мы деревца под окнами посадим,

Притопчем землю, бережно польем

И рядом на завалинке присядем,

Задумаемся каждый о своем.

«Что, – прогудит, – славяне, загрустили? —

В словах привычных плещется задор. —

Там человека в космос запустили!» —

Кричит сосед и лезет на забор.

Его сынишка плачет от обиды:

Ликует вся весенняя земля,

Но даже с крыши не видать орбиты

Гагаринского в небе корабля.

Пусть все, как было, так и остается:

Кричит сосед, звенит апрельский день,

Мальчишка плачет, мой отец смеется,

Под солнцем приживается сирень!

Все мужики – в упругой силе,

И все досужи покосить.

Покрасовались, покосили,

Пора бы и перекусить.

Мы черный хлеб вкушаем с луком,

Мы лук обмакиваем в соль,

И в том, что царствуем над лугом,

Не сомневаемся нисколь.

Мы и сказать бы не сказали,

Мы и помыслить далеки:

Какими жуткими глазами

Глядятся в небо васильки.

Они и скошенные дышат

И голубым огнем горят,

Они и видят все, и слышат,

И ничего не говорят…

Рваный век вместился в годы,

Годы – в несколько минут.

Годы – гунны, годы – готы,

Скифы тоже тут как тут.

Тьмы сбиваются в мгновенья,

Звенья – в строфы стройных строк.

«Так диктует вдохновенье», —

Говорит провидец Блок.

В райском поле по листочку,

По цветочку буду рвать;

Буду в точку, в точку, в точку

Мысли точные вбивать.

Как темно и одиноко!

Как ничтожен каждый миг!

И чего мне ждать от Блока,

Если сам уже старик?

То не атомная бочка

За околицей гудит…

Как рванет однажды точка —

Так вселенную родит!

Узнают нас, браток, не по книгам,

Узнают по тяжелым веригам,

По соседству хохлацкому,

По наследству кержацкому,

А друзья наших книг не читают

И пророками нас не считают

За соседство хохлацкое,

Самоедство кержацкое.

А враги в нас недоброе чуют

И в подметных листочках бичуют

За акценты кержацкие,

Документы хохлацкие.

Ох, недоброе чуют по духу,

А кивают, браток, на сивуху,

На сивуху хохлацкую,

Медовуху кержацкую.

Я не стану вскрывать себе вены

И ногтями давить свои гены

Благородства хохлацкого,

Первородства кержацкого.

Чистым бисером, ниточкой ровной

Нанесу я на холст родословной

Спивомовку хохлацкую

На грунтовку кержацкую!

Вот бегемот, творенье, как и ты.

Траву жует, как прочие скоты.

Но в чреслах прорастает прочность древа.

Таится крепость в пуповине чрева,

Кедровый хвост нисходит со спины,

В причинном месте жилы сплетены,

Как из пластин стальных хрящи и зубы,

А кости – словно бронзовые трубы.

И никакая в мире Божья тварь

С ним не тягалась ни теперь, ни встарь.

И нет в руках Создателя оружия

Отважнее, чем он и неуклюжее.

Он почивать уходит в тростники,

Находит тень под ивой у реки;

Он целые потоки выпивает,

Когда в жару поглубже заплывает,

И даже Иордан, испитый всласть,

Не утолит разинутую пасть.

Сон соблазнит – и сладкая дремота

Заворожит сознанье бегемота…

И в этот миг, когда недвижим взор,

Между ноздрей вонзается багор!

Кто грозой воды испил,

Того желанье не погубит.

Еще полюбит, кто любил;

Кто не любил, еще полюбит.

Весна идет! – и зацвели

Подснежники в оленьих взорах.

Весна идет! – и журавли

Играют свадьбы на озерах.

Олень победно вострубил,

Взойдет заря – журавль вострубит.

Еще полюбит, кто любил;

Кто не любил, еще полюбит.

Я женщину боготворил

За то, что меня не любила.

Какие слова говорил! —

Она их под утро забыла.

Я встал и встряхнулся, как пес:

Да что за беда, в самом деле!

Куда меня ветер занес?

Куда мои очи глядели?

Спасибо, беду отвело;

Спасибо, что явлено чудо!

А ты забирай помело

И сваливай живо отсюда!

Не любишь? И я не люблю!

Ты ведьма? Я вчетверо злее! —

Я это гнездо подпалю —

Из подпола выползут змеи!

Уже улетаешь? Лети!

Дурак бы тому огорчился.

…А не разобьется в пути?

Эх, что-то я погорячился…

Вот они: лес и купава,

Где похоронена мать.

Глянул – и сердце упало!

Некому сердце поднять.

Долго ли будет пылиться?

Долго ли будет пылать?

Долго ли будет томиться:

Где похоронена мать?

Вот они: лес и купава,

Вот и сосновая рать.

Где мое сердце упало —

Там похоронена мать.