Читать книгу История суда и правосудия в России. Том 1: Законодательство и правосудие в Древней Руси (IX – середина XV века) - Коллектив авторов - Страница 5

В истории исследований законодательства и правосудия Древней Руси, приходящихся на дореволюционный период, можно выделить три этапа. Первый, продолжавшийся с начала XVIII в. – до 30-х гг. XIX в., когда исследования истории российского права осуществлялись преимущественно иностранными специалистами, приглашенными на работу в Академию наук; второй, приходящийся на 30—50-е гг. XIX в. и характеризующийся первыми самостоятельными историко-правовыми работами российских правоведов; третий, известный как золотой век российского правоведения, – 60—90-е гг. XIX в., когда российская правовая наука достигла наивысшей формы своей деятельности, характеризовалась значительными достижениями по многим актуальным проблемам правоведения того времени, в том числе по проблемам истории становления российского законодательства и правосудия.

На протяжении более чем 100-летнего периода, с момента образования Академии наук в 1725 г. до 1840-х гг., иностранные ученые не проявили большого интереса к изучению истории российского права. Н. М. Коркунов подобное отношение иностранцев к исследованиям русской истории законодательства объяснял отсутствием у них «внутренней потребности издавать свои произведения в свет. Являлось какое-либо внешнее побуждение напечатать, они печатали… Не было такого побуждения, и имя профессора не появлялось в печати, и только в устном предании сохранялись и распространялись его слова»[25].

Ярким примером справедливости изложенных положений может служить опыт подготовки и издания Ф.-Г. Струбе-де-Пьермонтом «Краткого руководства к российским законам» по инициативе самого автора, проявленной в 1847 г. Обрадованное этим предложением руководство Академии назначило ему прибавку к жалованью. Однако подготовленная работа, переведенная на русский язык В. Ю. Лебедевым, не увидела свет, так и осталась в рукописном виде. Как оказалось, «при точнейшем рассмотрении» обещанное краткое руководство выразилось в инкорпорации текстов русских нормативных правовых актов без каких-либо пояснений и методических руководств. Обнаружив отсутствие авторских пояснений, оценок, руководство Академии отказалось печатать рукопись, «произвесть за излишнее признано» [26].

Характерно, что ученые-иностранцы не только уклонялись от исследования правовых проблем российского законодательства, но и упорно по самым разным причинам тормозили выпуск работ, подготовленных российскими учеными, в том числе по вопросам истории российского права и правосудия.

Не был опубликован при жизни В. Н. Татищева и его основной труд. Первый том «Истории российской» был издан лишь спустя 18 лет после смерти его автора, в 1768—1769 гг., а второй том – в 1783 г. Аналогичная судьба ожидала и монографию М. В. Ломоносова «Древняя российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого или до 1054 года, сочиненная Михайлом Ломоносовым», ныне известная как «История государства Российского», опубликованная через год после смерти автора.

Первым печатным изданием, посвященным проблемам истории становления российского законодательства, Н. М. Коркунов признает речь «О началах и переменах российских законов», произнесенную Ф.-Г. Струбе-де-Пьермонтом 6 сентября 1776 г. и напечатанную в переводе С. Нарышкина. В ней русские законы сравнивались с германскими, датскими и шведскими и делался вывод о бесспорном влиянии на них «варяжского права»[27].

Первым же российским исследователем истории Русской Правды и основанного на ней правосудия был Т. С. Мальгин, опубликовавший в 1803 г. небольшую работу «Опыт исторического исследования и описания старинных судебных мест Российского государства и о качестве лиц и дел в оных» объемом 132 страницы. Этот автор отмечал значительные затруднения, с которыми он встретился при подготовке работы, обусловленные отсутствием каких-либо обобщенных сведений о судах в ранней истории Русского государства. Даже в Соборном уложении 1649 г. о них упоминается весьма кратко, нечетко или совсем не упоминается. В этих условиях Т. С. Мальгин ведущим методом познания древней истории признавал текстологический анализ древних документов с применением филологического и грамматического методов толкования письменных источников[28]. Всего же, по признанию данного автора, в Российском государстве допетровского периода действовало более 30 разных судов.

Системное описание истории государства, законодательства и правосудия впервые было дано ректором Дерптского университета И. Эверсом на немецком языке в работах «История руссов» и «Древней шее русское право в историческом его раскрытии», опубликованных соответственно в 1808 и 1826 гг. В публикациях был изложен ряд оригинальных положений и выводов, в частности, предпринималась попытка рассматривать процесс становления государства как эволюционный переход от семьи к роду и далее от племени к абсолютистскому государству. Раскрывая содержание русско-византийских договоров, Русской Правды и других древних источников права, автор соотносил их с экономическим, политическим и культурным уровнем развития общества. Эверс первым обосновал правомерность выделения в Русской Правде трех частей: Правды Ярослава (первые 18 статей), Правды Ярославичей (ст. 19—35) и Пространной Правды, действовавшей в XIII столетии[29].

А. Рейтц в развитие названных работ И. Эверса подготовил и издал в Миттау в 1829 г. на немецком языке объемную монографию, переведенную Ф. Л. Морошкиным и изданную на русском языке в 1836 г.[30]Первым системным исследованием юридического быта и правосудия Древней Руси, подготовленным российским правоведом, является работа А. П. Куницына «Историческое изображение древнего судопроизводства в России», увидевшая свет в Санкт-Петербурге в 1843 г. Как признает автор, он планировал изложить историю российского права от основания государства до конца XVI в., но задуманное было завершено лишь в части правосудия и судебного законодательства, поскольку, по признанию автора, именно это оставалось вне критических исследований, с неясными этимологическими поправками. В них «довольно находилось распоряжений по части правосудия, которые, однако же, представлялись темными и недостаточными, поскольку никогда не были совокуплены по известному порядку»[31].

В работе дается описание правосудия Новгорода: раскрываются структура судебных органов, виды доказательств по уголовным и гражданским делам, судебный процесс. А. П. Куницын показывает, что судебная система состояла из девяти видов судов: народного, княжеского, посадничьего, одрина, тысяцкого, порубежного, церковного, таможенного и проезжего. Выбор предмета исследования ученый объясняет тем, что правосудие и законодательство Нижнего Новгорода являются самыми древними на Руси. Поэтому, полагает он, «без сего необходимого введения не найдем мы в законах других Российских княжеств ни желаемой полноты, ни желаемой ясности»[32]. Однако, как показывают последующие исследования, автор прав в том, что Новгородское государство признает самым древним на Руси, но не прав в оценке древности Новгородской судной грамоты, которая в действительности была актом вторичным, производным от Русской Правды и созданным значительно позже нее.

В 1848 г. магистрант Санкт-Петербургского университета М. М. Михайлов издал монографию «История образования и развития системы русского гражданского судопроизводства до Уложения 1649 г.» и защитил ее в качестве магистерской диссертации. В монографии рассмотрен довольно широкий круг вопросов: предпринимается попытка объяснить сложившуюся систему судопроизводства Древней Руси; раскрыть основные элементы общей древней системы судопроизводства; показать решающее воздействие внешнего германского права, привнесенного варягами, на развитие славянского права; выявить процессы дальнейшего развития этой системы до Уложения 1649 г.

Свою позицию автор обосновывает тем, что призванные князья внесли в жизнь славян новый элемент, новое начало в порядок деятельности суда и расправы – германские обычаи. Эти обычаи были известны только призванным князьям и признавались ими лучшими и справедливыми. Так, благодаря приглашенным на княжение варягам на Руси возникли государственная власть и новое право. Появление Русской Правды, считал М. М. Михайлов, в свою очередь, свидетельствовало об усилении славянского элемента в русском праве и об утрате в нем значения германского права.

Работа М. М. Михайлова примечательна тем, что им был сформулирован ведущий методологический принцип исторического исследования, согласно которому изучение подлинности и надежности текстов законодательных актов необходимо дополнять изучением быта народа в соответствующую эпоху, выработанных им юридических отношений и причин появления того или иного закона. В то же время он не видел ведущих факторов общественного развития. Его справедливое методологическое требование, сведенное к изучению случайных, второстепенных социально-правовых, психологических факторов, не обеспечивало получения ожидаемых результатов в познании, исследуемые процессы изучались на фоне исторических событий, но вне их действительной связи с законодательством и правосудием.

Начиная с 60-х гг. XIX в., когда в России появились высокопрофессиональные талантливые ученые-правоведы, усилиями и стараниями которых правовая наука не только встала на уровень западноевропейской, но и дала образец научного решения ряда актуальных проблем юридической доктрины и практики, заметно повышается интерес к проблемам истории становления российского законодательства и правосудия и данные исследования составляют значительную творческую часть правовых исследований того времени. Углубленному изучению были подвергнуты все важнейшие аспекты истории законодательства Древней Руси: судоустройство, уголовное, гражданское, семейное законодательство, уголовный и гражданский процессы.

История Древнерусского государства, его права и правосудия была освещена в многочисленных монографиях, учебниках и учебных пособиях, докторских и магистерских диссертациях, сборниках научных статей, источников древнего российского права, а также в судебной и административной практике. При этом использовались три способа освещения исследуемых проблем. Н. М. Карамзиным, С. М. Соловьевым, В. О. Ключевским были изданы многотомные исследования истории России, в которых содержались главы, разделы, посвященные анализу источников древнерусского права и деятельности судебных органов. Право и правосудие рассматривалось на фоне социально-экономических, политических явлений и процессов, проходивших в Древней Руси, и во взаимосвязи с ними. И. Д. Беляевым, М. Ф. Владимирским-Будановым, Д. Я. Самоквасовым, В. И. Сергеевичем, А. Н. Филипповым[33] и другими исследователями были изданы монографии и учебные курсы, в которых излагалась вся история развития русского права и, соответственно, его начальная стадия, охватывающая многовековую историю становления и развития древнерусского права и правосудия. Третий и самый плодотворный путь исследования проблем истории государства, права и правосудия Древней Руси сводился к изданию монографических и иных работ, посвященных непосредственно тем или иным аспектам истории древнего государства, законодательства и правосудия.

Что касается многотомных изданий истории России Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева и В. О. Ключевского, то проблемы древнерусского права и правосудия получили наиболее творческое освещение лишь в учебном курсе последнего.

Во втором томе «Истории государства Российского» Н. М. Карамзин отводит Русской Правде целую главу. Его заслуга, по признанию М. Н. Тихомирова, состоит в привлечении новых текстов Правды, в первую очередь Карамзинского списка. Однако Карамзин не провел их сравнительного анализа, ограничился описанием содержания отдельных правоположений и пояснениями, данными в примечаниях, основанными на собственных домыслах. Более того, Н. М. Карамзин не сумел увидеть подлинное значение Русской Правды как источника древнерусского права, полагал, что за ее основу взят один из древних скандинавских или германских законов[34].

С. М. Соловьев в «Истории России с древнейших времен» древнерусскому праву отводит отдельную главу «Внутреннее состояние русского общества в первый период его существования», в которой дает лишь общую характеристику Русской Правды, основываясь преимущественно на положениях, полученных другими исследователями. Он соглашается с ними в том, что о скандинавских корнях данного источника права не может быть и речи, и одновременно признает, что научная обработка Русской Правды остается очень неудовлетворительной.

В. О. Ключевский в «Курсе русской истории» вопросам древнерусского законодательства отводит три лекции (XIII—XV) и в творческой его оценке идет значительно дальше своих предшественников. Как уже говорилось выше, истоки происхождения Русской Правды ученый видел в потребности церкви иметь источник российского права для целей церковного правосудия и признавал Правду «довольно верным, но не цельным отражением юридического порядка ее времени. Она не вводила нового права взамен действовавшего; в ней воспроизведены не все части действовавшего права, а части воспроизведенные пополнены и развиты… Русская Правда – хорошее, но разбитое зеркало русского права XI—XII веков»[35]. Как полагает В. О. Ключевский, Краткая Правда возникла не позднее начала XII в., а Пространная – во второй половине XII в. или в начале XIII в.

В числе наиболее значимых выводов В. О. Ключевского о состоянии древнерусского права и правосудия следует отметить прежде всего его вывод о том, что в условиях Древней Руси единство общества обеспечивалось не законами и учреждениями, а интересами, нравами и отношениями, еще не успевшими облечься в твердые законы и учреждения: экономическими, социальными и церковно-нравственными. Юридический обычай он признает первоначальной, естественной формой права, предшествующей законодательству. Закон появляется позднее юридического обычая и первоначально дополняет или поправляет его и лишь на более поздних этапах вытесняет его и заменяет новым правом. Соответственно, Русская Правда имеет источником не первобытный обычай, а более позднее право, сложившееся в городах России в IX—XI вв., а также судебную практику, приговоры князей по отдельным делам.

В правосудии шла борьба между обычным правом и законом, особенно в тех случаях, когда конфликт возникал по вопросам, не предусмотренным ни законом, ни судебной практикой. В этой ситуации, как отмечает В. О. Ключевский, «судья поочередно переходил от недоумения к усмотрению, т. е. к произволу, и обратно. При таком состоянии правосудия многие нормы трудно было уловить и формулировать»[36]. Еще одной характерной чертой правосудия тех лет ученый признает обычай, согласно которому выигравшая дело сторона должна была платить «помочное» судье за содействие. Таким образом, во всяком деле сталкивались материальные интересы трех сторон: истца, ответчика и судьи. Каждая сторона была враждебна двум другим, но решение, принимаемое по делу, обеспечивало удовлетворение интересов двух лиц за счет третьей стороны. Поэтому на Руси была распространена практика заключения мировой между истцом и ответчиком без обращения в суд по собственной инициативе или с участием частных лиц, общины.

Заслуживающим внимания является вывод В. О. Ключевского о природе юридической ответственности за преступления. Он весьма точно отмечает, что Русская Правда рассматривает преступления односторонне, только с точки зрения хозяйственного вреда и не ставит себе целей ни борьбы с преступлениями, ни перевоспитания преступника. «Закон как будто говорит преступнику: бей, воруй сколько хочешь, только за все плати исправно по таксе» [37].

Системное описание истории древнерусского права и правосудия дается в работах историков права, посвященных непосредственно истории древнерусского общества, государства и права. Это работы М. Ф. Владимирского-Буданова, Н. П. Загоскина, К. Д. Кавелина, Н. И. Костомарова, В. И. Сергеевича, И. Д. Беляева, Д. Я. Самоквасова, А. Н. Филиппова, И. Е. Забелина, С. Князькова, М. О. Кояловича[38]и др. В контексте истории права, излагаемой в названных работах, значительное внимание уделяется его начальному этапу, характеризующемуся одновременным действием обычного права и первых письменных источников, среди которых, как неизменно подчеркивается во всех работах, важное место занимает Русская Правда. Раскрываются особенности правового регулирования отношений в сфере гражданского, уголовного, семейного и наследственного права. При изложении вопросов истории становления и развития древнерусского правосудия основной акцент делается, как правило, на описании видов судов, доказательств и порядка их сбора, правового статуса сторон и участников судебного процесса. Предпринимаются попытки определить основные стадии судопроизводства и порядок их осуществления.

Высокий творческий потенциал историко-правовых исследований российских правоведов можно проиллюстрировать на примере работ И. Д. Беляева и Д. Я. Самоквасова, в которых был поставлен и рассмотрен ряд важных, основополагающих вопросов генезиса древнерусского права и правосудия.

И. Д. Беляев делит историю русского законодательства на четыре периода, два из которых приходятся на историю древнерусского права. Законодательство первого периода, до введения христианства, он исследует по договорам Руси с греками и приходит к выводу о том, что варяжский след в русском законодательстве оказался малозаметным и не сыграл той роли, которую приписывают ему сторонники норманнской теории происхождения российского законодательства. Второй период, продолжавшийся до соединения удельных княжеств в единое государство под властью Московского государства и частично Литовского, по мнению ученого, характеризуется заметным влиянием христианства на содержание русского законодательства.

И. Д. Беляев последовательно проводит мысль о том, что в Древней Руси одновременно действовали две власти: князь и органы земского самоуправления – вече и избранные им сотские, старосты, судьи, воеводы. При этом земщина и избранные ею органы обладали широкой автономией и независимостью от княжеской власти. Автономия полностью распространялась и на судебные органы. Решения, принимаемые земскими органами и общинными судами, признавались окончательными и пересмотру княжеским судом не подлежали. В условиях политической и экономической зависимости от монголо-татарских ханов земские органы самоуправления продолжали действовать в своем неизменном виде. Попытка татар установить свое правление на Руси в виде тысячников и темников окончилась неудачей. Первый же удар по земству был нанесен Дмитрием Донским, который тысяцкого, ранее избиравшегося земщиной, стал лично назначать из числа своих дружинников.

Историю русского права Д. Я. Самоквасов также делит на четыре эпохи, две из которых – эпоха племенных государств и эпоха удельных княжеств – составляют историю древнерусского права. В числе памятников права первого периода он выделяет договоры Руси с греками до X в. и летописные свидетельства, исследует также этимологию терминов «ряд», «устав», «закон» и «покон», обращает внимание на религиозный характер права, его тесную связь с языческой религией. Весьма детально ученый описывает порядок осуществления правосудия высшим органом общины – вече, которое, по мнению этого ученого, состояло из взрослых мужчин общины и проводилось под открытым небом. На вече возлагались обязанности не только осуществления правосудия, но и оказания помощи потерпевшему в розыске и задержании преступника. Обычаи определяли совокупность ситуаций, в которых потерпевший имел право убить обидчика, а у его родственников возникало право кровной мести.

Раскрывая особенности права периода удельных княжеств, Д. Я. Самоквасов в числе его основных источников исследует: 1) словесные установления первых князей Рюриковичей, их соотношение с обычным правом славян и народными преданиями; 2) княжеские законы по церковным и светским делам; 3) международные договоры; 4) уставное законодательство (Двинская и Белозерская уставные грамоты), акты вечевого законодательства – Новгородскую и Псковскую судные грамоты. Однако вопросы организации и деятельности правосудия он рассматривает довольно кратко, во многом повторяет известные положения без детализации ряда основных положений законодательства и без полемики с дискуссионными положениями, содержащимися в юридической литературе относительно тех или иных особенностей процессуального законодательства. Историк обращает внимание на то, что в удельных княжествах судебная власть была сосредоточена в руках князя, а в Новгороде и Пскове – в руках народного вечевого собрания как единого верховного органа государственной власти. Судебная деятельность князя была определена законам, и выходить за установленные им пределы князь не мог[39].

В системе историко-правовой литературы по древнерусскому праву особое место занимают работы Ф. И. Леонтовича, М. К. Любавского, Н. А. Максимейко, И. А. Малиновского, М. Н. Ясинского[40], содержащие результаты сравнительного изучения процессов становления и развития русско-литовского права. В работах выделяются общие и особенные черты становления и развития древнерусского и литовского права как двух ветвей славянского права, обоснованно показываются сходные черты литовского и древнерусского судопроизводства. Издан ряд источников русско-литовского права[41].

Во второй половине XIX в. российскими правоведами были продолжены исследования проблем древнерусского правосудия и процессуального права. В публикациях, посвященных истории древнерусского суда и правосудия, безусловно лидировали четыре темы: судоустройство Древней Руси, доказательства по древнерусскому праву, история гражданского судопроизводства и история уголовного судопроизводства.

Проблемы судоустройства Древней Руси освещались как в непосредственно посвященных им работах, так и в работах, затрагивающих более широкие темы. Так, А. М. Ф алькове кий в лекциях по судоустройству и гражданскому судопроизводству дал обстоятельный исторический экскурс, осветив особенности судоустройства и судопроизводства в Древнерусском государстве в IX—XIV вв.[42] П. И. Беляев этим проблемам посвятил отдельное исследование[43]. Н. И. Ланге издал монографию, в которой описал порядок организации и деятельности смесных, или вобчих, судов. Г. В. Демченко опубликовал работу об истории судоустройства в Древней Руси, а И. Я. Спрогис исследовал основы деятельности копных судов в Северо-Западной Руси[44].

Н. И. Ланге показывает, что смесные, или вобчие, суды были известны с незапамятных времен для разрешения дел, сторонами в которых выступали лица, проживающие в разных княжествах, и которые, соответственно, находились за пределами юрисдикции княжеского суда. Необходимость в существовании таких судов была обусловлена тем, что жившие в разных присудах истец и ответчик не переставали по общему между ними исковому делу быть подсудными каждый своим особым судьям. Поэтому для разрешения дела создавался сводный суд, состоящий из тех судей, которым по территориальному разграничению подведомственны были стороны дела.

Существовали сместные суды между удельными княжествами, внутри отдельного княжества: правительственные, правительственно-вотчинные. В областях России в XIV в. действовали суды наместников, волостелей и их тиунов, данных судей, разъезжающих судей, губных старост и излюбленных судей. Сместные суды продолжали действовать в XIV—XVI вв. во всех областях Древней Руси, кроме Московского княжества.

При производстве общих дел между княжествами взаимными договорами князей было установлено, что судьи съезжаются по уголовным делам в то княжество, в котором совершено преступление, а по гражданским делам – по месту проживания ответчика. Из этого правила были два исключения: все сместные дела с участием суда Великого Новгорода разбирались в самом Новгороде на Городище. Аналогичное правило действовало для Москвы. Все дела, в которых в качестве стороны участвовали дети бояр, удельных князей или великого князя, в царствование Ивана IV съезжались на суд в Москву независимо от места жительства ответчика[45].

Дела разбирались преимущественно в местах их возникновения и всегда в присутствии «лучших» людей той местности, где эти дела рассматривались. Само судоговорение было необыкновенно логично и просто, без всякого излишнего многословия и многописания. Судьи прямо приступали к судебным следствиям, производили опросы, записывали все происходившее в суде в судебный список, а затем принимали решение или предоставляли свой судебный список на усмотрение бояр и князей. Таким образом, наша старина не знала нескольких решений и приговоров по одному и тому же делу, так называемых неокончательных, которые бы отменялись или изменялись высшими судебными инстанциями[46].

Заметный интерес дореволюционных правоведов к проблемам доказательств и доказывания в древнерусском суде обусловливался, как минимум, двумя причинами: обязанностью истца обеспечить свой иск необходимыми доказательствами, вплоть до доставки другой стороны в суд; применением ордалий в качестве одного из действенных средств установления истины по рассматриваемому делу. В 1844 г. А. И, Палюмбецкий защитил магистерскую диссертацию на тему судебных доказательств германского и древнерусского права[47], а в 1851 г. С. В. Пахман – магистерскую диссертацию о судебных доказательствах по древнерусскому праву[48]. В 1859 г. В. Г. Демченко в Киевском университете защитил магистерскую диссертацию на тему «Историческое исследование о показаниях свидетелей по русскому праву до Петра Великого», а в 1869 г. Н. Л. Дювернуа – магистерскую диссертацию, посвященную проблемам источников древнерусского права и суда.

Проблемам судебно-уголовных доказательств и доказывания был посвящен курс лекций В. Д. Спасовича[49]. Г. М. Барац предпринял попытку раскрыть особенности системы доказательств по Русской Правде[50]. Исследовались также особенности применения отдельных процессуальных средств. И. Д. Беляев исследовал порядок вызова в суд по древнерусским законам; С. Я. Капустин – институт поручительства; К. Троцина опубликовал монографию об истории судебных учреждений в России[51], Заметным явлением российской юридической литературы по проблемам древнерусского суда и правосудия предстает монография Н. Л. Дювернуа об источниках гражданского права и суде в Древней Руси[52], в которой дается развернутая характеристика судоустройства и судопроизводства Древнерусского государства, содержащая ряд оригинальных, заслуживающих внимания выводов и положений.

Н. Л. Дювернуа разделяет теоретические и методологические идеи Г. Пухты, видит в индивиде не разрушителя правопорядка, что характерно для позитивистской доктрины, а созидателя, который, будучи «предоставленный самому себе, сам создает для себя и весь круг потребных для него средств проявления и такие формы суда, которые заменяют недостаток власти»[53]. Ученый справедливо обращает внимание на то, что при древнерусском, неразвитом праве суд имел совсем иное значение по сравнению с современным, совмещал функции и правотворческой, и судебной деятельности. В этих условиях на суд возлагалась более сложная задача: первоначально своим внутренним чувством правды найти право, а затем, что является актуальным и до настоящего времени, найти достаточно силы, «чтобы во всех случаях, как бы они ни видоизменялись (сильного ли, слабого ли судить), всегда и везде прилагать одну и ту же меру, одну и ту же правду»[54].

Для Н. Л. Дювернуа суд, осуществляемый по канонам Русской Правды, имеет высшую ступень состязательности, где спорящие стороны ведут юридическое состязание, подлинную борьбу за обладание правом. Каждая из сторон стремится всеми средствами убедить судью в своей правоте, чтобы судья признал его правду, его право, без чего невозможно выиграть дело, придать своему субъективному притязанию статус истинного права. Поэтому первоочередная задача сторон, ставших на суд, заключается в том, чтобы убедить судью в правоте своих притязаний. У суда нет иного пути, кроме как определиться, в чем состоит право для данного случая и кто из спорящих сторон прав. Однако судья не обязан верить ни истцу, ни ответчику, поэтому для него важно не то, что говорят стороны, а то, что о них говорят другие, третьи лица – послухи.

Полемизируя с авторами, видящими в послухах преимущественно простых свидетелей, Н. Л. Дювернуа аргументированно показывает, что в действительности послухи являлись не столько свидетелями имевших место событий, сколько средством поддержки притязаний той или другой стороны. Послухи призваны были убедить судью в том, что право находится на стороне, интересы которой они защищают. Иными словами, послухи «имеют значение поддержки самого существа права, которое выводится на суд». Подобная поддержка имела особое значение в случаях, когда судья не определил право, которое он может применить для разрешения рассматриваемого конфликта. «Там, где судья не может «узнать право», – отмечал автор, – там стороны убеждают его ссылкой на добрых людей, на послухов. Вот ближайший смысл, в котором мы разумеем значение послухов, переходящее пределы простого свидетельства»[55].

В работе также дается развернутая характеристика путей дальнейшего развития судебных органов в удельных княжествах, а также в Новгородской и Псковской республиках; обращается внимание на то, что в удельных княжествах суд все больше удаляется от общества, становится органом государства и действенным источником княжеских доходов. Одновременно судебные органы берут на себя проведение отдельных следственных действий, вводится практика протоколирования действий на суде, вынесения судебного решения по докладу, формируется практика производства по жалобам на судей.

Заметная активность была проявлена представителями науки уголовного права в исследовании проблем древнерусского права посредством написания докторских и магистерских диссертаций и проведения монографических исследований. Первая магистерская диссертация по названной проблематике была защищена А. Г. Криворотовым в Харьковском университете в 1832 г. на тему значения свидетелей в уголовном судопроизводстве[56]. В 1840 г. Н. Д. Иванишев защитил в Киеве докторскую диссертацию на тему «О плате за убийство в древнем русcком и других славянских законодательствах в сравнении с германской вирою». Через год А. Н. Попов в Московском университете защитил магистерскую диссертацию на тему «Русская Правда в отношении к уголовному праву», а на следующий год И. М. Собестианский в Харькове – магистерскую диссертацию на тему «Круговая порука у славян по древним памятникам их законодательства».

И. А. Максимович подготовил магистерскую диссертацию на тему «О развитии понятия о преступлении в истории русского законодательства», которую успешно защитил в Киевском университете в 1845 г. Проблемам наказаний по российскому законодательству до царя Алексея Михайловича посвятил магистерскую диссертацию Ф. Ф. Депп, а проблемам развития понятия о преступлении и наказании в русском праве – магистерскую диссертацию А. М. Богдановский[57]. Н. С. Власьев в магистерской диссертации исследовал проблемы вменения по началам теории и древнего русского права[58], а А. П. Чебышев-Дмитриев – проблемы преступного действия по русскому допетровскому праву[59].

В числе наиболее значимых монографических исследований, посвященных проблемам древнерусского уголовного права, опубликованных во второй половине XIX в., можно выделить монографии Н. И. Ланге «О наказаниях и взысканиях за бесчестье по древнему русскому праву» (СПб., 1859), «Исследования об уголовном праве Русской Правды» (СПб., 1863); Н. А. Максимейко «Мнимые архаизмы уголовного права Русской Правды» (СПб., 1905); А. П. Чебышева-Дмитриева «О преступном действии по русскому доПетровскому праву» (СПб., 1862); П. О. Бобровского «Преступления против чести по русским законам до начала XVIII в.» (СПб., 1889); Д. М. Мейчика «О древнейших источниках русского уголовного законодательства (период мести). Юридико-филологические заметки» (Воронеж, 1875). Обстоятельный обзор древнерусского уголовного права содержится в монографии М. Ф. Владимирского-Буданова «Обзор истории русского права» (М., 1915).

Характерно, что в монографических и диссертационных работах правоведы-криминалисты делали акцент на исследовании фундаментальных проблем науки уголовного права, связанных с пониманием древнерусскими законами природы преступления, его состава, а также с трактовкой ими целей и видов наказания. В исследованиях раскрывалась динамика перехода законодательной и судебной практики от понимания преступления как личной обиды к осознанию его общественной опасности как деяния, посягающего на устои государства, устанавливаемый им правовой порядок.

Первый исследователь проблем природы преступлений по Русской Правде А. М. Богдановский признавал, что в русском праве данное деяние первоначально имело характер личной обиды и наказание за него признавалось частным делом потерпевшего лица[60]. Лишь в судебниках 1497 и 1550 гг. преступлением признавалось посягательство на государство, деяние, препятствующее его деятельности, а произвольная расправа князя над преступником заменялась стройной системой запретов и строго определенной системой государственных наказаний за их нарушение. Соответственно, процесс развития идеи наказания характеризовался переходом от кровной мести к материальной (договорной) ответственности, а затем к публичному и персональному наказанию.

А. М. Богдановский обоснованно показал, что первоначально в русском праве единственным видом уголовной ответственности преступника перед потерпевшим были денежные выплаты за обиду. Русская Правда лишь закрепляет этот порядок и устанавливает величину вознаграждения за соответствующее преступление. Зародыш системы публичного наказания в Русской Правде проявляется в применении такой меры, как поток и разграбление, осуществляемой по произволу князя. В этих условиях казни, совершаемые над своими врагами, не вписывались в систему уголовного правосудия и, по мнению ученого, представляли собой вид княжеской мести. Аналогичным образом действовали и общины в отношении лиц, посягающих на их интересы и установленный порядок. После принятия судебников государственный произвол сохранялся в применении уголовной ответственности лишь за государственные преступления.

Н. С. Власьев находил, что конструкция состава преступления, которую он обозначал термином «вменение», присутствовала во всех периодах истории русского уголовного права и по мере развития уголовного законодательства развивалось и представление законодателя о вменении[61]. При этом он считал, что начала вменения в Русской

Правде представляются слабо развитыми. В ней также отсутствует понимание форм вины, злоумышленность выделяется лишь как необходимый элемент имущественных преступлений, прямо не говорится о взаимосвязи деяния и преступной воли, однако наказание за кражу назначается в случаях, когда имеются достаточные доказательства злого умысла. Менее ясно значение умысла в личных обидах. Покушение в Русской Правде не выделяется в качестве самостоятельного противоправного деяния. Как полагал названный ученый, наиболее значимое развитие институт вменения получает в судебниках, в которых вводится понятие «лихие люди» и устанавливается уголовная ответственность за угрозу общественной безопасности со стороны людей, склонных к совершению тяжких преступлений.

А. Н. Попов обосновывал вывод о том, что Русская Правда охватывает историю развития уголовного права на протяжении длительного периода от Ярослава Мудрого до Владимира Мономаха[62]. В процессе развития этого источника права был осуществлен переход от понимания преступления и наказания как частного дела самих конфликтующих лиц к осознанию необходимости участия государства в рассмотрении уголовных дел и наказании виновных лиц. Переход был трехступенчатым. Первоначально, на первой ступени, существовала семейная месть, а денежное вознаграждение имело характер дополнительного наказания. На второй ступени согласно установлениям Ярославичей основным видом наказания становится денежное вознаграждение, а месть устраняется. Однако денежное вознаграждение еще понимается как достойная компенсация за обиду потерпевшему, т. е. носит характер гражданско-правовой санкции. Третья ступень развития русского уголовного права характеризуется переходом к наказанию как прерогативе государства и введением новой санкции в виде потока и разграбления.

Из институтов и норм частного права, закрепленных законодательством Древней Руси, российскими правоведами во второй половине XIX в. наиболее интенсивно исследовались институты семейного и наследственного права. Нормы обязательственного права и другие институты гражданского права долгое время оставались мало исследованными. По проблемам наследования по русскому законодательству И. Д. Беляев в 1858 г. в Московском университете защитил магистерскую диссертацию на тему «О наследстве без завещания по древним законам до Уложения царя Алексея Михайловича»;

В. Н. Никольский в 1859 г. в Московском университете – магистерскую диссертацию на тему «О началах наследования в древнейшем русском праве. Исторические рассуждения»; П. П. Цитович в 1870 г. в Харьковском университете – магистерскую диссертацию на тему «Исходные моменты в истории русского права наследования»; И. Ф. Рождественский в 1838 г. в Санкт-Петербургском университете – докторскую диссертацию на тему «Историческое изложение русского законодательства о наследстве»; В. Г. Демченко в 1877 г. в Киевском университете – докторскую диссертацию на тему «Существо наследства и призвание к наследованию по русскому праву».

А. Г. Станиславский в 1851 г. в Казанском университете защитил докторскую диссертацию на тему «Исследование начал имущественных отношений в древнейших памятниках русского законодательства»; С. М. Шпилевский в 1866 г. в Московском университете – магистерскую диссертацию «Союз родственной защиты у древних германцев и славян», а в 1870 г. там же – докторскую диссертацию «Семейные власти у древних славян и германцев». В 1884 г. А. И. Загоровский в Московском университете защитил докторскую диссертацию на тему «О разводе по русскому праву».

В числе наиболее значимых монографий по проблемам частного древнерусского права можно выделить труды, посвященные отношениям собственности. Это работы Ф. Л. Морошкина «О владении по началам российского законодательства» (М., 1837); А. Г. Станиславского «О происхождении положительного права» (Харьков, 1856); О. Ф. Ланге «О правах собственников супругов по древнерусскому праву (СПб., 1886); А. С. Мулюкина « Об индивидуализме древнего русского гражданского права» (Одесса, 1911).

По вопросам семейного и наследственного права опубликовали монографии Р. М. Губе «История древнего наследственного права у славян» (Варшава, 1877); А. И. Стоянова «Зачатки семейного права у первобытных народов» (Харьков, 1884); В. И. Никольский «О началах наследования по древнему русскому праву» (М., 1859); А. Г. Смирнов «Очерки семейных отношений по обычному праву русского народа» (М., 1978); А. И. Загоровский «О разводе по русскому праву» (Харьков, 1884). Отношения, вытекающие из обязательств по русскому праву, исследованы в работах А. И. Загоровского «Исторический очерк займа по русскому праву до конца XIII ст.» (Киев, 1875); Л. В. Гантовера «О происхождении и сущности вечно чиншевого владения» (СПб., 1884); М. И. Ясинского «Закупы Русской Правды и памятников западно-русского права» (Киев, 1904).

Одна из характерных черт науки частного права тех лет состоит в наличии устойчивого представления у определенной части российских цивилистов о праве как важнейшем нормативном регуляторе славянских и иных народов Европы, который возникает раньше государства и выражает лучшие качества народного духа и его быта. Свою задачу российские цивилисты видели в справедливом, правдивом изображении исторического процесса возникновения права. Так,

С. М. Шпилевский, отстаивая тезис о самобытном развитии права, отрицает наличие в Русской Правде положений, заимствованных у варягов. Возможное сходство отдельных норм древнерусского права и варяжского он обосновывает сходством быта европейских народов. По его мнению, правильно понять Русскую Правду можно только в неразрывной связи с действовавшими русскими обычаями и церковными законами.

A. И. Загоровский также признавал решающую роль обычного права в Древней Руси. Свой вывод он обосновывал обычаями, которыми традиционно регулировались брачно-семейные отношения, допускавшие действительную свободу брака при сохранении мужского приоритета в этом вопросе. С появлением христианства и чужеземного законодательства возник острый конфликт между традиционными и новыми нормами по вопросам заключения и расторжения брака. Старые обычаи характеризовались простотой оформления разводов, тогда как новые практически запрещали эту свободу, расторжение брака становилось редким исключением и могло быть только с согласия церкви. Проблема разрешилась компромиссом: церковь не стала требовать столь строгого соблюдения ее канонов по вопросам брака, а народ обязывался постепенно менять свое обычное семейное право. Однако русский народ в своей основной массе не спешил переходить на чуждые его правосознанию нормы и утверждался во мнении, что развод – дело частное, а личная воля супругов и есть действительный закон для брака.

Помощь церкви пришла от государства, которое постепенно своими законами максимально ограничило число оснований для расторжения брака. Но, как отмечает А. И. Загоровский, реальная жизнь по-прежнему не могла похвастаться крепостью брака. Поэтому ученый пишет о неизбежности реформирования семейного права в сторону предоставления супругам большей свободы в вопросах развода.

B. Н. Никольский также признает решающую роль обычного права в регулировании общественных отношений. В работе «О началах наследования в древнейшем русском праве» он идет еще дальше и формулирует оригинальные, заслуживающие внимания выводы относительно статуса человека в условиях родового строя, предполагая отсутствие у человека той эпохи понятия прав и достоинства личности. По мнению этого ученого, индивид как часть известного целого, как член известной массы подобных людей не являлся самостоятельным лицом. Устройство первоначальной жизни наших предков, основанной на твердом сознании родового единства и крепости родственных уз, исключало возможность индивидуального владения недвижимым имуществом. Древнерусское право не знало института наследования по завещанию. Предсмертная воля древних не выходила за пределы распределения имущества между детьми. Умирающий в те времена не мог отказать свое имущество стороннему лицу, минуя прямых наследников[63].

Сопоставляя византийские законы о наследовании с древнерусскими, В. Н. Никольский приходит к выводу, что принятие христианства и влияние Византии не смогли изменить ни начала древнерусского семейного быта, ни воззрения населения. Они только смягчили их до известной степени и придали им определенный юридический характер, которого древний юридический быт Руси до этого времени не имел. В. Н. Никольский, сохраняя верность пониманию права как объективно развивавшегося явления, твердо верил в неподвластность государственному регулированию исторически сложившегося обычного наследственного права[64].

Убежденность российских правоведов в роли обычаев как основных источников древнерусского права в общем виде весьма точно выразил Н. Л. Дювернуа: «Если право гражданское, как мы его себе представляем, есть существенным образом объективированный организм свободы лица, то прежде, нежели образовались все диспозитивные положения, которые составляют его содержание, в гражданском обороте, в юридических сделках лицо само устанавливает те нормы, по которым должно быть обсуждаемое его юридическое правоотношение… Свободная воля лица и частные акты составляют для законодательной эпохи самый могущественный двигатель развития юридической жизни»[65].

Свобода воли индивида в сфере частного права, в свою очередь, определялась условиями экономического, политического быта, в котором он жил и действовал. С учетом этого обстоятельства названный ученый делал заслуживающий внимания вывод, позволивший научно доказать несостоятельность воззрения относительно заметного варяжского следа в древнерусском праве. Как признавал И. Д. Беляев, «самостоятельное общество, пока оно самостоятельно, не может подчиняться чуждым законам, привнесенным со стороны; подчинение чуждым законам есть уже явный признак падения общества. Законы должны вытекать из исторической жизни народа. Связь между законом и внутренней исторической жизнью народа так неразрывна, что ни изучение законодательства не может быть вполне понято без изучения внутренней жизни народа, ни изучение внутренней жизни народа – без изучения законодательства»[66].

Итак, в изложенном можно услышать далекое эхо материалистической теории права, требующей исследовать право в тесной неразрывной связи с конкретно-историческими условиями его существования, в которых материальные, в частности экономические, отношения играют в конечном счете решающую роль. Однако неопределенность термина «внутренняя жизнь народа», отсутствие ясных представлений о ее движущей силе, равно как и об источнике развития, самодвижения права, привели к тому, что верно констатируемый исторический факт был интерпретирован упрощенно и односторонне. В лучшем случае дело свелось к описанию истории борьбы мнений в процессе подготовки и принятия соответствующего законодательного источника и последующему догматическому изложению его содержания.

История права и правосудия в работах российских правоведов не смогла подняться выше эмпирического описания исследуемых процессов и формулирования отдельных весьма точных положений о действительных исторических причинах того или иного правового явления без какой-либо надежды на осознание и верное изложение его внутренних и внешних движущих сил. Методология исторических исследований в этот период довольствовалась, по признанию М. Ф. Владимирского-Буданова, догматическим, философским (принципы теории естественного права), историческим и историко-сравнительным методами[67]. Основные результаты исследований древнерусского права и правосудия, проведенных российскими правоведами во второй половине XIX – начале XX в., свелись к достаточно полному при имеющихся исторических источниках воссозданию процессов формирования исследуемых явлений, догматическому толкованию Русской Правды, иных юридических текстов, а также к раскрытию практики действия законодательства и его последующего развития.