Читать книгу Современный терроризм. Социально-психологический анализ - Группа авторов - Страница 6

Поскольку категория «насилие» является ключевой в понимании истоков терроризма, идентификация социальных условий, культурных детерминант и психологических процессов межгруппового взаимодействия, вносящих вклад в проявление коллективного насилия, представляется оправданной.

Общей социальной базой для возникновения массового насилия являются такие социальные условия в обществе, как тяжелые экономические проблемы, затяжные этнополитические конфликты, быстрые социально-культурные изменения или совокупность этих факторов. Они имеют колоссальное фрустрирующее психологическое воздействие: блокируют удовлетворение витальных базовых потребностей людей. Конфликты могут касаться материальных, объективных противоречий, как, например, в случае Палестино-Израильского конфликта, трудностей разделения территории и потребностей наличия жизненного пространства. Но более важно то, что эти противоречия неизбежно проявляются в психологии взаимодействия групп. Территория – это часть социокультурной идентичности группы. Это может быть история взаимного недоверия, «неприятия» и «обесценивания» и взаимного страха. Доминантные группы, сталкиваясь с требованиями подчиненных групп, защищают не только свои привилегии и права, но и свою безопасность, идентичность и свое мировоззрение, «правильность» порядка вещей. С точки зрения исторической практики, социальная позиция доминантных групп представляет «правильное» видение социального устройства общества. Основные различия между группами в обществе – во власти, в привилегиях – могут длительное время сохраняться без конфликтов и использования насилия. Однако, когда группы начинают осознавать и испытывать депривацию своих базовых потребностей и воспринимать ситуацию несправедливой, конфликт может превращаться в актуальный.

В настоящее время возможности коммуникации позволяют людям не только сравнивать себя с другими людьми, но и сопоставлять свои условия с другими образцами благополучия и хорошей жизни. Поэтому переживание своего угнетенного положения и беспомощности может приобретать доминирующий характер и становиться особенно интенсивным. Когда потребности людей в положительной идентичности, в индивидуальной и групповой эффективности и контроле блокируются, возникает состояние переживания несправедливости и формируется один из базовых социальных мотивов – стремление к справедливости, который детерминируется этими базовыми потребностями.

Одним из значимых «трудных условий жизни» в настоящее время являются быстрые и глубокие культурные изменения во всех сферах жизни людей в условиях глобализации. Эти изменения требуют основательной психологической адаптации. Традиционные общества, в которых свобода выражения или обмена мнениями граждан в западном смысле сильно ограничена, сталкиваются со специфическими трудностями, с которыми приходится справляться современному человеку во всех сферах жизни – в знаниях, технологиях, досуге и культурных традициях, которые проникают в эти общества, даже преодолевая установленные барьеры (Staub, 1996).

Индивидуальный интерес – другой побудительный фактор возникновения мотива справедливости. Сочетание интенсивной девальвации и угнетения какой-либо подчиненной группы в обществе и ее вызов доминантной группе могут приводить к таким ответным действиям с ее стороны, которые вызывают деструкцию подчиненной группы. Массовые убийства и геноцид местного населения часто оказываются обусловлены стремлением приобрести территорию или расширить свои ресурсы на землях, где проживали эти группы (Hitchcock, Twedt, 1997). Личный интерес способствует проявлению насилия в межгрупповых отношениях.

С позиций социальной психологии можно выделить ряд психологических и социальных процессов, мотивирующих индивидов и группы к использованию насилия друг против друга. В идеальном варианте группы могли бы реагировать на провоцирующие условия совместными усилиями для улучшения условий жизни или пытались бы разрешать конфликты путем переговоров, идя на взаимные уступки. Однако возникающие групповые психологические и социальные процессы способствуют обострению противоречий и, в конечном счете, подталкивают группы к применению насилия.

Один из способов, к которому прибегают люди, чтобы справиться с трудными жизненными условиями или групповыми конфликтами, – это обращение за помощью и поддержкой к какой-либо другой группе для сохранения своей безопасности, идентичности и переосмысления реальностей изменяющегося или изменившегося мира. Это может быть своя этническая группа, нация, доминантная группа, частью которой они являются, какое-либо политическое, идеологическое движение или религиозная группа. Кроме того, люди могут защищать себя, укрепляя свою группу, расширяя ее ресурсы, отстаивая свои групповые ценности, идеалы и действия (Журавлев, Соснин, Красников, 2006; Tajfel, Turner, 1986). Они могут также поддерживать себя, нанося моральный или физический ущерб другим людям и группам.

Другим групповым психологическим процессом, который способствует индивидуальной и групповой защите и формированию психологической основы для оправдания насилия, является превращение другой группы и ее представителей в «козла отпущения» с тотальным приписыванием ей вины за возникновение жизненных проблем и трудностей или конфликта. Этот процесс дает группе возможность объяснить возникшие трудности жизни и, в конечном счете, сформировать образ врага, ответственного за все беды, по отношению к которому оправданно применение любого насилия.

Естественно, группа, превращенная в козла отпущения, может в той или иной степени быть ответственна за возникновение трудностей жизни, но в реальности обычно не в той абсолютной степени или не в той форме, в которой ее обвиняют. Иногда эта группа в действительности может вообще не быть причиной возникшей жизненной ситуации и трудных жизненных условий. В этом отношении особенно показателен пример евреев, на которых нацисты возложили ответственность за поражение Германии в Первой мировой войне и подвергли геноциду в преддверии и во время Второй мировой войны. В наше время действие этого психологического механизма проявляется в тенденции тотального обвинения русских со стороны ряда других этнокультурных групп бывшего Советского Союза во всех бедах и трудностях, возникших после развала страны.

Однако это не означает, что действие этого социально-психологического механизма в возникновении группового насилия и терроризма не имеет объективной основы и целиком связано с «рационализированным» вариантом психологической защиты. Это видно на примере отношения к Соединенным Штатам Америки со стороны граждан многих арабских стран, которые считают американцев виновными в возникновении своих проблем и трудностей (подробнее см. главы 4–7 настоящей книги). Однако арабы являются не единственными, кто рассматривает современный терроризм против США как ответную реакцию на проводимую ими международную политику. Так, телефонный опрос 275 общественных деятелей высокого ранга в 24 странах мира, проведенный газетой «International Herald Tribune» совместно с одним из исследовательских центров спустя месяц после событий 11 сентября, показал следующие результаты. Около 76 % опрошенных в исламских странах считают США ответственными за возникновение терроризма в мире. Такое же мнение об ответственности американцев высказали 36 % опрошенных в Западной Европе и еще больше – в станах Азии, Латинской Америки и Восточной Европы – приблизительно по 50 % (McCaueley 2005).

Использование идеологий является еще одной групповой реакцией на провоцирующие условия жизни. У разных людей есть свои представления об идеальном социальном устройстве, о лучшей жизни либо для своей группы, либо для всего человечества: капиталистическая демократия, социализм-коммунизм или нацизм. Идеологические представления могут быть позитивными, однако те идеологические концепции, которые возникают как реакция на трудные условия жизни или групповые конфликты, зачастую носят деструктивный характер. В подобных идеологиях содержится тенденция идентификации врагов, которых необходимо победить, что, в конечном счете, означает их насильственное уничтожение, исходя из догматов идеологии. В практике идеологического противоборства идеологии, по-видимому, как правило, включают возможность использования насилия. И идеологические представления обычно играют центральную роль в терроризме. В случае геноцида и массовых убийств идеологии зачастую имеют секулярный, светский характер.

Однако религия сама по себе также может рассматриваться как определенная идеология, как совокупность представлений для достижения лучшего мира через создание устройства и образа жизни, соответствующего нормам и предписаниям конкретной религии. Религия часто использовалась и используется как средство идентификации других как врагов, даже в тех случаях, когда идеологии сами по себе являются секулярными. Так, албанцы в Югославии и Боснии со своей националистической идеологией идентифицировали сербов как врагов. Очевидно, что бен Ладен и его сторонники выработали такую идеологию, в которой религия играет центральную роль. Аналогичные идеологические концепции используются террористическими группами и в России, в регионе Северного Кавказа, и на пограничных территориях. Однако, как и в случаях с секулярными идеологиями, социальные условия и возникающие из них потребности и мотивы являются важнейшими факторами, использующими религию для обоснования насилия и разрушения, включая и террористическую деятельность.

Механизм формирования образа внешнего врага в соответствии с социально-психологической динамикой развития конфликтных отношений приводит к экстремальности противостояния и враждебности групп друг к другу с использованием насилия и развития конфликта по деструктивному руслу (Соснин, 1979; Deutsch, 1969). Параллельно усиливается процесс «моральной экскатегоризации» – исключения враждебной группы из категории homo sapiens, т. е. из «морального пространства», в котором ценности и стандарты применяются для регуляции взаимоотношений. В конечном счете, происходит полное исключение моральных регуляторов: уничтожение врага любыми средствами превращается в доминирующий принцип, который начинает восприниматься как правильный, оправданный и моральный.

Аналогичная эволюция происходит и в террористических группах. Например, идеологические движения, которые со временем превращаются в террористические, и те, которые приходят к оправданию использования терроризма, могут «стартовать» как чисто идеологические. Террористическая группа Бадера – Мейнхоф в Германии может служить ярким примером (подробнее см.: Reich, 1998). Один из ее лидеров, Ульрика Мейнхоф, начинала с участия в студенческих демонстрациях против размещения Соединенными Штатами ядерного оружия в Европе (Demaris, 1977). После формирования группы ее лидеры первоначально пытались использовать чисто политические акции. Однако, поняв, что их попытки изменить политические и социальные условия трудно осуществить, группа стала крайне радикализироваться и превращаться в террористическую организацию. Внутренняя динамика функционирования террористической группы способствует усилению радикализации. Для достижения определенного социального статуса она вынуждена прибегать к радикализации убеждений и использованию более экстремистских действий (McCauley Segal, 1989). Поскольку группа все более и более прибегает к использованию насилия, в групповом сознании ее членов идеологические постулаты «сжимаются» до одной точки – нанесение ущерба врагу становится высшей и единственной целью. У членов группы может формироваться фанатическая приверженность достижению главной цели – реализации постулатов идеологии путем разрушения оппонента. Фанатизм, по существу, означает, что конкретная цель приобретает высшую ценность, которая требует тотального подчинения и привязанности, а все другие цели становятся второстепенными.

Террористы-самоубийцы являются экстремальным примером того, как сама жизнь ставится в подчинение «величественной» цели, доминирующей в головах преступников. Процесс жертвования жизнью ради высшей цели усиливается и «психологически облегчается» тогда, когда общество в целом начинает высоко ценить и идеализировать жертвенность ради высшей цели. Религиозные убеждения могут вносить свой вклад в формирование установки жертвенности жизнью, когда лицо, совершающее самоубийство в процессе нанесения ущерба врагу, подкрепляется убеждением в том, что оно получит награду на небесах. Мистические убеждения могут доходить до такой степени, что человек, совершающий самоубийство, уверен в том, что он останется живым и не умрет. Таким образом, убеждения и идеология психологически объединяются в единый симтомокомплекс, который формирует динамику функционирования как больших, так и малых групп, совершающих акты насилия.

Молодых палестинских террористов-самоубийц (как и многих их сверстников из ряда этнических групп в регионе Северного Кавказа), по-видимому, привлекала внушенная им идея освобождения своей этнокультурной группы и достижения лучшей жизни, идея оказания поддержки своему более широкому культурному сообществу и даже своим семьям. После того как они принимают решение стать террористами-самоубийцами, они постоянно остаются в окружении других членов террористической группы, которые оказывают им психологическую поддержку и ограждают от внешних влияний, которые могли бы побудить их изменить принятое решение (подробнее о психологии террористов-самоубийц см. главу 6).