Читать книгу Демократизация - Группа авторов - Страница 22

Перед тем как измерить что-либо, нужно иметь операционализируемое понятие этого явления. Понятие операционализируемо, если при его определении принимались в расчет стратегии и техники, потенциально подходящие для измерения соответствующего явления. В то же время стремление измерить явление не должно вносить искажений в понятие о нем: прежде всего необходимо, чтобы последнее было теоретически выверенным. Для наших целей удобно начать с определения демократии, данного в предыдущей главе, согласно которому страна является демократией в той степени, в какой ее правительство подотчетно гражданам посредством свободных и честных выборов (см. гл. 2 наст. изд.). Безусловно, эта дефиниция все еще довольно абстрактна и, если мы собираемся измерять демократию, должна быть конкретизирована: кого следует считать гражданином, а кому не следует предоставлять прав на участие в выборах? На каких основаниях должно производиться такое исключение? Должны ли выборы быть основным или вовсе единственным средством для осуществления подотчетности лидеров населению? Доступны ли гражданам какие-либо другие формы участия? Определяется ли честность выборов равными шансами кандидатов на победу или равными шансами граждан повлиять на окончательный результат?

Сегодня практически никем не оспаривается, что право на участие в выборах должно распространяться на всех взрослых граждан, исключая, возможно, тех, кто пребывает в закрытых учреждениях для психически больных и в тюрьмах; при этом названные исключения являются предметом дискуссий и ставятся под сомнение[53]. Но что если люди, обладающие правом голоса, не пользуются им, потому что бедность или неграмотность мешает им реализовать демократические права? И что говорит о качестве демократии тот факт, что вовлеченность в политику одних граждан ограничивается голосованием на выборах раз в несколько лет, в то время как другие граждане имеют постоянный доступ к политическим лидерам? Ответы на эти вопросы варьируются от минималистской позиции Йозефа Шумпетера, согласно которой роль граждан сводится главным образом к избранию политических лидеров, до более требовательных моделей демократии, в которых большое значение придается широкой вовлеченности граждан в процессы принятия решений, в том числе решений на местном уровне и на предприятиях, где они работают[54], посредством референдумов[55], через обсуждения в коллегиях граждан или через интерактивное голосование[56].

Граница между минималистскими и более развернутыми позициями также может быть проведена по вопросу о том, что должно пониматься под политическим равенством. Сторонники минималистских позиций склонны считать достаточным формальное равенство при голосовании, настаивая на том, что каждый гражданин должен иметь либо один голос, либо, если избирательная система предполагает множество голосов, одинаковое их количество. Однако можно пойти дальше этого и попытаться дополнить формальное содержание политического равенства характеристиками, принимающими во внимание то, как различия в доходах граждан, их образовании или роде занятий влияют на эффективное применение права голоса[57]. Наконец, масштабной критике подвергалась идея об отождествлении демократии с конкурентными выборами при участии множества партий. Терри Линн Карл[58] утверждала, что правление военных и нарушения прав человека не позволяют считать многие страны Латинской Америки 1980‑х и начала 1990‑х годов демократическими, даже несмотря на то что в них проводились регулярные и в целом честные выборы. Отнести эти страны к числу демократий означало бы попасть в ловушку «заблуждения электорализма[59]».

Несмотря на то что и минималистские, и максималистские концепции демократии имеют свои преимущества[60], есть по меньшей мере три прагматические причины взять за основу минималистскую концепцию, когда вопрос ставится о том, является ли страна демократией или нет. Во-первых, эта концепция позволяет избежать длительных споров, неизбежно возникающих в случае применения более широких подходов, так как вопрос, какие из дополнительных атрибутов демократии должны быть включены в ее определение, чреват столкновением разнообразных нормативных подходов и идеологических пристрастий. Например, одни не мыслят демократию без социальной справедливости, в то время как другие убеждены, что ее сущностной чертой является право частной собственности в масштабах всего общества. При этом позиции обеих сторон будут не лишены оснований, потому что социально-экономические условия в значительной степени определяют политическое участие граждан, а демократий, в которых права собственности защищаются неэффективно, совсем немного. Однако так как между ничем не сдерживаемым поощрением права частной собственности и политикой, направленной на снижение социально-экономического и политического неравенства, имеется определенное противоречие, консенсус между спорящими сторонами представляется маловероятным. Действительно, существенно обогащенное, максималистское понятие демократии оказалось бы «сущностно оспариваемым»[61].

Во-вторых, многие потенциальные атрибуты демократии, определяемой в максималистской логике, могут оказаться факторами, находящимися, как полагают исследователи, с демократией в причинно-следственной связи. Так, есть серьезные основания считать, что демократические системы обеспечивают большее социально-экономическое равенство, чем недемократические. Использование насыщенного определения демократии, уже включающего социальную справедливость, означает, что вопрос о причинно-следственной связи демократии и равенства, как и многие другие вопросы, не может быть научной проблемой[62].

В-третьих, минималистское определение демократии позволяет нам конструктивно подойти к полемике, некоторое время занимающей исследователей демократии и демократизации: следует ли думать о демократии как о дихотомической категории или как о континууме.