Читать книгу Николай II без ретуши - Группа авторов - Страница 3

Кшесинская (Кржесинска) Матильда (Мария-Матильда) Феликсовна (19 (31) августа 1872, д. Лигово – 6 декабря 1971, Париж) – прима-балерина Мариинского театра. Творческой карьере обязана Мариусу Петипа. Первая исполнительница главных партий в постановках Михаила Фокина («Эвника», «Бабочки», «Эрос»). «Последняя актриса балетного классицизма» – так называли Кшесинскую. «Когда на сцене танцует Кшесинская, видна прежде всего ее личность, она сама. Она играет себя, свой гений, капризный и могучий, с оттенком греховной личной гордыни», – писал о ней Аким Волынский. Интимная связь сначала с будущим императором Николаем II, а потом с двумя великими князьями надолго сделала Кшесинскую хозяйкой петербургского балета. Она определяла репертуар, смещала директоров. В 1911–1912 в спектаклях «Русских сезонов» в Париже она танцевала «Лебединое озеро» и «Видение розы». Последний раз в России танцевала в 1917 году на сцене Петербургской консерватории – номер «Русская». Эмигрировала в 1920-м. В 1921 году вышла замуж за великого князя Андрея Владимировича, получив титул светлейшей княгини Романовской-Красинской. В 1929-м открыла балетную школу в Париже. Последний раз танцевала в Лондоне в 1936 году. Из воспоминаний:

Я не помню, о чем мы говорили, но я сразу влюбилась в Наследника. Как сейчас вижу его голубые глаза с таким добрым выражением. Я перестала смотреть на него только как на наследника, я забывала об этом, все было как сон. Когда я прощалась с Наследником, который просидел весь ужин рядом со мною, мы смотрели друг на друга уже не так, как при встрече, в его душу, как и в мою, уже вкралось чувство влечения, хоть мы и не отдавали себе в этом отчета. Какая я была счастливая, когда в тот вечер вернулась домой! Я всю ночь не могла спать от радостного волнения и все думала о событиях этого вечера.

Из воспоминаний Федора Александровича Головина:

О наследнике мало говорили, еще менее писали. Ходившие о нем слухи в обществе были неутешительны. Говорили, что он человек больной, с слабою волею и слабым умом, сплетничали о его связи с балериной Кшесинской, о том, что эта связь была подготовлена по желанию Александра III как лекарство от дурной привычки, которою страдал Николай.

Из дневника Николая II:

17 июля 1890. Вторник. В окрестностях Капорского происходили отрядные маневры, так и слышна была пальба… Поехали в театр. В антракте пел Paulus. Кшесинская мне положительно очень нравится…

30 июля 1890. Понедельник.…Дело на Горке разгорелось и продолжалось до 11 часов утра. Я был отнесен офицерами домой… Разговаривал с маленькой Кшесинской через окно!

31 июля 1890. Вторник. Вчера выпили 125 бутылок шампанского. Был дежурным по дивизии. В 3 час. выступил с эскадроном на военное поле. Происходило учение всей кавалерии с атаками на пехоту. Было жарко. Завтракали в Красном. В 5 часов был смотр военным училищам под проливным дождем. После закуски в последний раз поехал в милый Красносельский театр. Простился с Кшесинской. Ужинал у Мама́ до часу. (…)

Элпидин Михаил Константинович (1835, с. Никольское, Лаишевского уезда Казанской губернии – 1908, с. Каруж, недалеко от Женевы) – русский революционер. Из семьи священника. В 1862-м стал одним из основателей казанского отделения революционной организации «Земля и воля». В 1863 году арестован. Приговорен к пяти годам каторги. В 1865 году бежал из Казанского тюремного замка, добрался до Женевы. Некоторое время сотрудничал с Александром Герценом, с которым вскоре разошелся. Основал в Женеве русскую типографию и издательство (1866). За 40 лет издательской деятельности выпустил более 200 книг, в том числе отдельное издание романа Чернышевского «Что делать?» и запрещенные цензурой произведения Салтыкова-Щедрина и Льва Толстого. В 1895 году завербован руководителем агентурной сети царского департамента полиции за границей Петром Рачковским. В 1900-м уволен, поскольку никаких сведений от него к Рачковскому не поступало, а вот к нему от Рачковского сведения поступали. Из книги «Цесаревич. Его путешествие и покушение на его жизнь» (Женева, 1895):

Из всех членов нашей царствующей семьи нет, может быть, лица, которое вело бы жизнь такую незаметную для публики и вообще так мало выдающуюся, как личность наследника. (…) Понятен поэтому тот всеобщий интерес, с которым отнеслось русское общество к внезапному выступлению цесаревича из глухих теремов царских дворцов на свет божий в роли кругосветного путешественника. (…) Скажем прежде несколько слов о том, как решают некоторые русские сведущие люди самый вопрос о причинах отправления царевича в далекое странствование. По-видимому, никакого вопроса тут и быть не может. Путешествие царевича есть естественный результат просвещенных забот его просвещенного отца о довершении образования сына посредством кругосветного странствования.

Из воспоминаний великого князя Александра Михайловича:

В 1890 году, за четыре года до своего восшествия на престол, Наследник Цесаревич предпринял с образовательными целями кругосветное плавание. Я встретился с ним в Коломбо. Известие о его приезде застало меня в джунглях, где я охотился за слонами. Должно быть, моя трехнедельная борода, мои рассказы о приключениях и трофеи, разбросанные на палубе «Тамары», произвели на Ники большое впечатление, и я показался ему прямо дикарем. Тишина тропической ночи, изредка нарушаемая криками испуганных обезьян, располагала нас к задушевной беседе. Николай Александрович завидовал моему восхитительному времяпрепровождению. Он не находил никакого удовольствия путешествовать на борту военного крейсера, шедшего под брейд-вымпелом Наследника Цесаревича. «Моя поездка бессмысленна, – с горечью сказал он, – дворцы и генералы одинаковы во всем мире, а это единственное, что мне показывают. Я с одинаковым успехом мог бы остаться дома».

Из дневника Николая II:

17 ноября 1890. Суббота.…Пошли осматривать Луксорский храм, а затем на ослах Карнакский храм. Поражающая громадина. (…) После обеда отправились тайно смотреть на танцы альмей. Это было лучше, они разделись и выделывали всякие штуки с Ухтомским.

Из книги Михаила Константиновича Элпидина:

…скептики качают головами и говорят: откуда вдруг взялись эти просветительные заботы и намерения? (…) Гораздо естественнее предположить, что воспитание цесаревича, согласно известным вкусам его отца, клонилось более к развитию его физических сил, чем умственных и нравственных, и так оно и есть на самом деле. (…) Заботы отца о физической силе ребенка и попечения чадолюбивой матери о его здоровье дали результаты очень удовлетворительные в виде особенной склонности к разного рода развлечениям и спортам, где физическая сила и ловкость играют первую роль. (…) Ребенок стал юношей, а вместе с порою юношества наступила пора любви. Требования последней для царских детей разрешаются очень бесцеремонно и просто, по обычаям и приемам, выработанным долголетней практикой. Выбор предмета страсти не представляет больших затруднений; самый предмет, на который падает выбор, не оказывает неуместного сопротивления; а воспитатели жаждущего любви юноши, поседевшие на государственной службе генералы и тайные советники, искусно руководят его сближениями, заботясь главным образом о том, чтобы завязываемые ими связи могли быть легко прекращены, когда царевичу придет пора подумать о заключении законного брака с какою-нибудь иностранной принцессой. (…) Случается однако, что эти связи твердеют, так что требуются некоторые усилия, чтобы порвать их в тот критический момент, когда из необходимой гигиенической прелюдии к браку они обращаются в помеху. (…) С цесаревичем на этот раз случилось нечто не совсем обычное. Привязавшись к предмету своей временной страсти всеми силами своей не по летам развитой физической организации, он оказал такое сопротивление обычным приемам потушить ее, что самые опытные в этом деле менторы стали в тупик. (…) И вот решено было охладить пыл цесаревича кругосветным путешествием, вследствие чего ему пришлось внезапно выступить из-за кулис на авансену в роли любознательного туриста и пытливого наблюдателя народов и стран мира.

Акира Ёсимура, японский историк. Из книги «Покушение. Цесаревич Николай в Японии»:

Когда ужин закончился и его участники стали разъезжаться по своим гостиницам, Николай подошел к Арисугаве и тихонько сказал, что немало наслышан о квартале Гион (знаменитый квартал увеселений и домов свиданий. – Н. Е.) и хотел бы там побывать. (…) Хозяина заведения уже успели предупредить, поэтому перед входом в ожидании гостей выстроились сорок гейш и девочек-танцовщиц. (…) Веселье было в самом разгаре, когда гейши поднялись из-за стола и последовали к сцене. (…) За танцами последовали песни, игра на сямисэнах, малых и больших барабанах. Цесаревич так увлекся незнакомыми ритмами, что вскочил со своего места. Следуя примеру сопровождавших его японцев, он принялся наполнять чарки гейш вином. (…) Одна из гейш поинтересовалась, сколько цесаревичу лет. Санномия перевел ее вопрос цесаревичу, и тот по-японски ответил: «Двадцать два». Затем гейша спросила, правда ли, что цесаревич сделал себе татуировку.

В преддверии визита Николая в Киото в местной газете «Хинодэ симбун», (…) в номере от 5 мая, была помещена заметка следующего содержания:

«(Находясь в Нагасаки, цесаревич) пригласил к себе местных мастеров, и те на протяжении нескольких вечеров делали ему татуировку. Цесаревич остался чрезвычайно доволен их работой, в результате которой на обеих руках у него появилось по изображению дракона…» (…) Судя по всему, эту заметку и прочитала гейша. В первый момент Санномия растерялся: следует ли переводить ее вопрос цесаревичу? – но тут же успокоился, вспомнив, что Николай не только не делает секрета из своей татуировки, но явно гордится ею. В ответ цесаревич кивнул, закатал рукав и продемонстрировал гейше цветную наколку.

Родичев Федор Измайлович (9 (21) февраля 1853 – 29 февраля 1932, Женева) – русский общественный деятель. Участник русско-турецкой войны 1876–1878. Один из создателей конституционно-демократической партии (кадетов, «Партии народной свободы»). Депутат всех четырех Дум. Принимал активное участие в Гражданской войне на стороне белых. Из воспоминаний:

О цесаревиче ничего не знали. Он путешествовал на Восток (…). В Японии полицейский ударил его саблей по голове за непочтительное поведение в храме. Сенатор Барыков сочинил по этому случаю стихи:

Из книги Акиры Ёсимуры:

11 мая 1890 года улица Симо-Кокарасаки в городе Отсу была запружена горожанами. Они встречали цесаревича поклонами, а полицейские отдавали ему честь. (…) С правой стороны улицы, у дома № 5, (…) стоял очередной полицейский. При виде приближающейся коляски он приосанился и поднял руку к козырьку.

Стоило, однако, коляске цесаревича поравняться с ним, как полицейский неожиданно выхватил саблю и бросился на Николая. Как только он оказался на расстоянии 1 сяку (чуть больше 30 см) от коляски, сверкающее на солнце лезвие опустилось на голову цесаревича.

От удара с головы Николая слетела шляпа, но поскольку ни нападавший, ни его жертва не издали ни звука, возница, рикша Тарокити Нисиока, как ни в чем не бывало продолжал путь.

Однако толкач Хирокогоро Вада не мог не видеть, что произошло. В первый момент он, конечно, растерялся, но быстро совладал с собой и, подскочив к нападавшему, правой рукой изо всех сил толкнул его в бок.

Полицейский пошатнулся, однако устоял на ногах и с поднятой саблей вновь бросился на цесаревича. Только теперь Николай повернулся в его сторону. Тот занес над ним саблю и еще раз ударил ею цесаревича по обнаженной голове. (…) Цесаревич спрыгнул на дорогу с противоположной от нападавшего стороны и, обхватив голову руками, с криком побежал прочь. (…) Спасаясь от преследователя, цесаревич добежал до дома № 15… Оглянувшись, Николай увидел, что полицейский лежит на земле, а рикша Китагаити заносит над ним саблю. Теперь уже цесаревичу нечего было опасаться. Вскоре его окружили приближенные. (…) Кровь из раны цесаревича, стекая по лбу и правой щеке, капала на пиджак. Принц Арисугава молча протянул ему носовой платок…

«Это ничего, – сказал ему цесаревич. – Только бы японцы не подумали, что это происшествие может поколебать мои добрые чувства к ним и признательность за проявленное радушие».

Майков Аполлон Николаевич (23 мая (4 июня) 1821, Москва – 8 (20) марта 1897, Петербург) – русский поэт, в юности был близок к петрашевцам. С середины 50‑х годов все более смыкается с консерваторами. С 1852 года – цензор, затем председатель Комитета иностранной цензуры. Из «Оды на спасение цесаревича Николая»:

Из книги Михаила Константиновича Элпидина:

Цуда Сандо, полицейский агент, нанес две раны цесаревичу… Цуда Сандо, рьяный патриот, мотивировал свой поступок тем, что русский князь изучает Японию в стратегическом отношении, чтобы впоследствии напасть на нее вооруженной силой, потому он и решил предупредить войну и спасти Отечество.

Из воспоминаний Матильды Феликсовны Кшесинской:

Август 1891 года.

Я не верила своим глазам, вернее, одному своему глазу, так как другой был повязан. Эта нежданная встреча была такая чудесная, такая счастливая. Оставался он в тот первый раз недолго, но мы были одни и могли свободно говорить. Я так мечтала с ним встретиться, и это случилось так внезапно. Я никогда не забывала этого вечернего часа нашего первого свидания. На другой день я получила от него записку на карточке: «Надеюсь, что глазок и ножка поправляются. До сих пор хожу как в чаду. Постараюсь возможно скорее приехать. Ники».

Суворин Алексей Сергеевич (11 (23) сентября 1834, с. Коршево Бобровского уезда Воронежской губернии – 11 (24) августа 1912, Петербург) – издатель, публицист, журналист. Владелец самой крупной российской газеты «Новое время». Начал печататься с 1858 года. В 1866 году его книга «Всякие» за выраженное в ней сочувствие к сосланному Чернышевскому была запрещена цензурой, а сам Суворин отдан под суд. В 1876 году Суворин приобрел газету «Новое время», и с той поры началось его неуклонное поправение. Очень скоро газета приобрела характер неофициального официоза. Из дневника:

Наследник посещает Кшесинскую и ебет ее. Она живет у родителей, которые устраняются и притворяются, что ничего не знают. Он ездит к ним, даже не нанимает ей квартиры и ругает родителя, который держит его ребенком, хотя ему 25 лет. Очень неразговорчив, вообще сер, пьет коньяк и сидит у Кшесинских по 5–6 часов, так что очень скучает и жалуется на скуку.

Богданович (урожд. Бутовская) Александра Викторовна (? – 2 (15) декабря 1914, Петербург) – хозяйка модного салона в Санкт-Петербурге, жена генерала Евгения Васильевича Богдановича, одного из основателей черносотенного «Союза русского народа». Современный исследователь Дмитрий Стогов отмечает: «По словам товарища министра внутренних дел В. Ф. Джунковского, Александра Викторовна была удивительной по кротости и любви к ближнему женщиной». Эти выводы нетрудно сделать, проанализировав ее дневники. Из дневника:

21 февраля 1893. Цесаревич серьезно увлечен танцовщицей Кшесинской, которой 19 лет. Она не красивая, не грациозная, но миловидная, очень живая, вертлявая, зовут Матильдой. Цесаревич говорил этой «Мале» (так ее зовут), что упросил царя три года не жениться. Она всем и каждому хвастается своими отношениями с ним.

Из воспоминаний Матильды Феликсовны Кшесинской:

Встречаться у родителей сделалось просто немыслимым. Хотя Наследник, с присущей ему деликатностью, никогда об этом открыто не заговаривал, я чувствовала, что наши желания совпадают. (…) Я сознавала, что совершаю что-то, чего не имею права делать из-за родителей. Но… я обожала Ники, я думала лишь о нем, о моем счастье, хотя бы кратком.

Из дневника Алексея Сергеевича Суворина:

Наследник писал Кшесинской (она хочет принимать православие, может быть считая возможным сделаться императрицей), что он посылает ей 3000 рублей, говоря, что больше у него нет, (…) что он приедет и…«тогда мы заживем с тобой как генералы». Хорошее у него представление о генералах! Он, говорят, выпросил у отца еще два года, чтобы не жениться. Он оброс бородкой и возмужал, но тем не менее маленький.

Из дневника Матильды Феликсовны Кшесинской:

Я знала приблизительно время, когда Наследник ко мне приезжал. Я издали прислушивалась к мерному топоту копыт его великолепного коня о каменную мостовую, затем звук резко обрывался – значит, рысак остановился у моего подъезда.

Из дневника Николая II:

21 декабря 1891. Вечером у Мама́ рассуждали о семейной жизни теперешней молодежи из общества; невольно этот разговор затронул самую живую струну моей души, затронул ту мечту и надежду, которыми я живу изо дня в день… Моя мечта – когда-либо жениться на Аликс Г. Я давно ее люблю, но еще глубже и сильнее с 1889 года, когда она провела шесть недель в Петербурге! Я долго противился моему чувству, стараясь обмануть себя невозможностью осуществления своей заветной мечты… Я почти уверен, что наши чувства взаимны! Все в воле Божьей! Уповая на Его милость, я спокойно и покорно смотрю в будущее.

Мосолов Александр Александрович (19 февраля (2 марта) 1854 – 1 октября 1939, София) – дипломат, генерал-лейтенант (1908). Участник русско-турецкой войны 1877–1878. С декабря 1902 года – начальник канцелярии министра императорского двора. В Гражданскую войну воевал на юге России в белой армии. Из воспоминаний:

Принцесса Алиса Виктория Елена Луиза Беатриса, младшая дочь принца Людвига Гессен-Дармштадтского и принцессы Алисы, дочери английской королевы Виктории, родилась 6 июня 1872 года. В 1886 году, 14 лет от роду, она приехала к своей сестре, великой княгине Елисавете Федоровне, супруге великого князя Сергея Александровича. Здесь она познакомилась с наследником, Николаем Александровичем, и молодые люди влюбились друг в друга. Два года спустя она вновь приехала в Петербург, уже как бы на смотрины. Но Александр III был против брака, считая, что цесаревич еще слишком юн (ему было тогда 20 лет), а императрица Мария Федоровна была принципиально против брака с германскою принцессою. Как истая датчанка, государыня ненавидела немцев, не прощая им аннексии Шлезвига и Голштинии в 1864 году.

Из дневника Николая II:

5 апреля 1894. Вторник. Боже! Что сегодня за день! После кофе, около 10 часов, пришли к т. Элле в комнаты Эрни и Аликс. Она замечательно похорошела, но выглядела чрезвычайно грустно. Нас оставили вдвоем, и тогда начался между нами тот разговор, которого я давно сильно желал и вместе очень боялся. Говорили до 12 часов, но безуспешно, она все противится перемене религии, она, бедная, много плакала. Расстались более спокойно…

8 апреля 1894. Пятница, чудный, незабываемый день в моей жизни – день моей помолвки с дорогой, ненаглядной моей Аликс….Боже, какая гора свалилась с плеч; какою радостью удалось обрадовать дорогих Мама и Папа. Я целый день ходил как в дурмане, не вполне сознавая, что приключилось!..Даже не верится, что у меня невеста…

9 апреля. Суббота. Утром гвардейские драгуны королевы сыграли целую программу под моими окнами – очень трогательно! В 10 часов пришла чудная Аликс, и мы вдвоем отправились к королеве пить кофе. День стоял холодный, серый, но на душе зато было светло и радостно…

11 апреля. Понедельник. Аликс так переменилась в обращении со мною, что этим приводит меня в восторг. Утром она написала две фразы по-русски без ошибки!

14 апреля, четверток вел. В 11¼ пошел с Аликс и всеми ее сестрами к здешнему фотографу, у которого снялись в разных положениях и поодиночке, и попарно.

20 апреля. Среда. Проснулся с грустным чувством, что настал конец нашего житья душа в душу… Она уезжает в Дармштадт и затем в Англию… Как пусто мне показалось, когда я вернулся домой!..Итак, придется провести полтора месяца в разлуке. Я бродил один по знакомым и дорогим мне теперь местам и собрал ее любимые цветы, которые отправил ей в письме вечером.

Из дневника Матильды Феликсовны Кшесинской:

Если я могла сказать, что на сцене была очень счастлива, то про свою личную жизнь я этого сказать не могла. Сердце ныло, предчувствуя подступающее горе….Хотя я знала уже давно….что рано или поздно Наследник должен будет жениться на какой-либо иностранной принцессе, тем не менее горю моему не было границ. (…)

«Что бы со мною в жизни ни случилось, встреча с тобою останется навсегда светлым воспоминанием моей молодости». Далее он писал, что я могу всегда к нему обращаться непосредственно… Действительно, когда бы мне ни приходилось к нему обращаться, он всегда выполнял мои просьбы без отказа…

Я приехала из города в своей карете, а он верхом из лагеря. Как всегда это бывает, когда хочется многое сказать, а слезы душат горло, говоришь не то, что собираешься говорить, и много осталось недоговоренного. Да и что сказать друг другу на прощание, когда к тому еще знаешь, что изменить уже ничего нельзя, не в наших силах… Когда Наследник поехал обратно в лагерь, я осталась стоять у сарая и глядела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся вдали. До последней минуты он ехал, не оглядываясь назад… Мне казалось, что жизнь моя кончена и что радостей больше не будет, а впереди много-много горя.