Читать книгу Николай II без ретуши - Группа авторов - Страница 8

Фирсов Сергей Львович (р. 1959) – историк церкви. Из книги «Русская церковь накануне перемен. (Конец 1890‑х – 1918 г.)»:

…за четыре царствования XIX столетия было прославлено 7 святых. (…) А в эпоху правления Николая II прославлены Феодосий Углицкий (1896); Иов, игумен Почаевский (1902); Серафим, Саровский чудотворец (1903); Иоасаф Белгородский (1911); Ермоген, Патриарх Московский (1913); Питирим Тамбовский (1914); Иоанн Тобольский (1916). Кроме того, в 1897 г. в Рижской епархии было установлено празднование священномученика Исидора и пострадавших с ним 72 православных мучеников (как местночтимых святых), а в 1909 г. восстановлено празднование памяти св. Анны Кашинской.

Соловьев Владимир Сергеевич (16 (28) января 1853, Москва – 1 (13) июля 1900, имение Узкое, Московский уезд, Московская губерния) – русский философ, поэт, литературный критик. Сын историка С. М. Соловьева. Стоял у истоков «религиозного возрождения» в среде русской интеллигенции начала XX века. Оказал решающее влияние на формирование русского символизма. Из письма Николаю II от 23 апреля 1896:

Ваше Императорское Величество!

Всемилостивейший Государь!

Дело, о котором чувствую обязанность говорить Вашему Величеству, важно для России и для всего мира, и только от Вашего Величества после Бога зависит истинное его решение. (…) Чтобы оправдать свои давние предчувствия и смутные ожидания народов, чтобы восполнить свое всемирное назначение, Россия должна обнаружить духовную силу и сущность своей жизни. (…) Духовная сущность России есть православие, то есть чистейший и совершеннейший вид христианства. (…) Но может ли чистая и совершенная истина утверждаться насилием, владеть через принуждение совестью людей? Христос сказал: Я есмь дверь. Позволительно ли христианам силой толкать в эту дверь одних и силою же не выпускать из нее других? Православие в России есть церковь господствующая, но прежде всего она есть церковь христианская и, следовательно, господствовать может только силою убеждения и внутреннего духовного притяжения; притом естественные и никому не обидные преимущества принадлежат православию уже в силу того, что оно исповедуется Государем и большею частью народа. Зачем же тут еще принуждение, к чему эта внешняя искусственная ограда, это тройное кольцо из уголовных законов, административных притеснительных мер и цензурных запрещений? Но как ни тяжелы и обидны эти оковы для стороны терпящей – для раскольников и сектантов, для иноверных и инакомыслящих, – без сравнения тяжелее и обиднее такое положение для самой господствующей церкви: для нее оно прямо пагубно. Крепостное право, порабощая крестьян, развращало помещиков. Закрепощение людей к православию лишает русскую церковь нравственной силы, подрывает ее внутреннюю жизненность. (…) С каким успехом можно заблуждающихся убеждать в истине, во имя которой они уже посажены в тюрьму или сосланы в ссылку? Оружие церкви есть слово, но можно ли достойно обличать словом тех, кому уже зажали рот силою? (…) Ибо хотя не все гонимые страдают за правду, но все гонители заставляют страдать высшую правду в самих себе. (…) Сторонники религиозного принуждения утверждают, что оно необходимо для единства и крепости государства. Об основательности такого взгляда Ваше Императорское Величество легко может судить по ярким историческим примерам. Во Франции Людовик XIV, отменив закон веротерпимости, систематическими преследованиями принудил протестантов к выселению. Цель была достигнута, вероисповедное единство французского народа восстановлено вполне. Но скоро «великая» революция показала, как пригодились бы нравственные и умеренные протестанты против неистовых якобинцев. Гнали «еретиков», а получили безбожников. Гнали заблуждающихся верноподданных, а получили цареубийц. (…) Перед Богом, говорящим в Вашей совести, мы все равны, Государь! Только сознание моей нравственной обязанности дает мне смелость напомнить Вашему Императорскому Величеству то, в чем я по совести вижу единое ныне на потребу России, к чему все прочее приложится. (…)

Имею счастье пребывать Вашего Императорского Величества Верноподданным Владимир Соловьев. 23 апреля 1896 г.

Из воспоминаний великого князя Александра Михайловича:

Стройный юноша, ростом в пять футов и семь дюймов, Николай II провел первые десять лет своего царствования, сидя за громадным письменным столом в своем кабинете и слушая с чувством, скорее всего приближающимся к ужасу, советы и указания своих дядей. Он боялся оставаться наедине с ними. В присутствии посторонних его мнения принимались дядьями за приказания, но стоило племяннику и дядям остаться с глазу на глаз, их старшинство давало себя чувствовать, а потому последний Царь Всея Руси глубоко вздыхал, когда во время утреннего приема высших сановников Империи ему возвещали о приходе с докладом одного из его дядей. Они всегда чего-то требовали. Николай Николаевич воображал себя великим полководцем. Алексей Александрович повелевал морями. Сергей Александрович хотел бы превратить Московское генерал-губернаторство в собственную вотчину. Владимир Александрович стоял на страже искусств. Все они имели, каждый, своих любимцев среди генералов и адмиралов, которых надо было производить и повышать вне очереди, своих балерин, которые желали бы устроить «русский сезон» в Париже, своих удивительных миссионеров, жаждущих спасти душу Императора, своих чудодейственных медиков, просящих аудиенции, своих ясновидящих старцев, посланных свыше…

Из воспоминаний Сергея Юльевича Витте:

…шарлатан доктор Филипп видится с их величествами, почитается ими чуть ли не за святого и имеет существенное влияние на их психику. (…) Филипп нигде оконченного образования не получил, проживал он в окрестностях Лиона. (…) Когда Филипп начал практику лечения различными чудодейственными средствами, то, как обыкновенно в этих случаях бывает, имел некоторые успехи лечения и также предсказания. Лица, его знавшие, говорили, что он вообще человек умный и имеет какую-то мистическую силу над слабовольными и нервнобольными. Он имел также полицейские процессы вследствие жалоб некоторых лиц на его шарлатанство. Правительство ему запретило лечить и потому иногда преследовало. Тем не менее он составил себе небольшую кучку поклонников, преимущественно в числе националистов. (…) К этой кучке поклонников принадлежал также наш военный агент в Париже полковник Генштаба граф Муравьев-Амурский. (…) С этим Филиппом познакомилась за границею жена великого князя Петра Николаевича. (…) Так Филипп влез к великим князьям, а затем и к их величествам. (…) Филипп несколько раз проживал секретно по месяцам в Петербурге и преимущественно в летних резиденциях, он постоянно занимался беседами и мистическими сеансами с их величествами. (…) На даче великого князя Петра Николаевича с Филиппом виделся и Иоанн Кронштадтский. По-видимому, там и родилась мысль о провозглашении старца Серафима Саровского (1760–1833) святым. Об этом эпизоде мне рассказывал обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев так: