Читать книгу Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник) - Группа авторов - Страница 17

Наш класс усиленно накачивали по патриотической и пионерской линии. Почему именно нам так «повезло»? Дело в том, что в 1961–1965 годах в московской школе № 19 – ныне им. В. Г. Белинского – нашим классным руководителем была Антонина Алексеевна Хохрякова (именуемая учениками «Двааха») – парторг школы и учитель русского языка и литературы.

А еще в нашем классе училась милая девочка по имени Мила – дочь старшего пионервожатого нашей школы. Поэтому градус советско-патриотического воспитания в нашем классе был более высоким, чем в других.

В шестом классе мы боролись за звание лучшего пионерского отряда Москвы и заняли второе место. Подведение итогов этого конкурса происходило в мае. Надо ли говорить, что все второе полугодие нас нещадно муштровали. Когда я читала повесть Куприна «Поединок», на меня нахлынули воспоминания о подготовке к нашему конкурсу. На каком-то этапе претенденты должны были промаршировать по Красной площади. А меня в это время одолевали подростковые фурункулы, поэтому на шее красовалась марлевая повязка. Кто-то из организаторов, увидев это, велел: «Немедленно снять с нее эту повязку!!!» Но я не далась и так и осталась при своей повязке.

У меня не осталось воспоминаний о каких-то случаях, происшествиях из ряда вон выходящих. У нас работали знающие учителя-предметники, оставившие о себе добрую память. Преподавал в нашей школе и знаменитый на всю Москву учитель литературы Д. Я. Райхин. Только нам не повезло с этим предметом, зато пионерско-патриотического угара было с избытком, настолько, что я твердо решила не вступать в комсомол и после восьмого класса перешла в другую школу.

С преподаванием русского языка наша «Двааха» кое-как справлялась. Но как только начиналась литература, меня одолевали уныние и тихая ярость, так как при мне издевались над классиками. Впрочем, примерно треть урока наша классная объясняла, что нам «нужно наклеить» для классной комнаты, или домашнего задания, или еще для чего-то. Значительная часть заданий по литературе состояла из каких-то поделок. Не радовало, что опять надо будет дома откуда-то вырезать и калечить какие-то издания, что-то клеить. Но немного грела мысль, на какое-то время наша учительница оставит в покое беззащитных классиков.

Объясню, что подразумеваю под издевательствами. Сначала мы услышали о Пушкине следующее: «Пушкин – складный писатель, толковый. Абсолютно чудное произведение создал». Когда изучали других поэтов и писателей, то их фамилии оказывались все в той же фразе на месте, где раньше стоял Пушкин. Таким образом, все русские классики оказались «складными» и «толковыми».

В шестом классе читали «Дубровского». Из-за болезни я не присутствовала на первых уроках, посвященных этой повести. «Двааха» в начале урока сказала: «Ребята, продолжим нашу работу». Сосед по парте разъяснил, что надо писать планы к главам «Дубровского». Пол-урока не могла свыкнуться с мыслью, что Пушкин без наших планов написал повесть, зачем же нам этим заниматься. Но спорить с «Дваахой» было себе дороже. Планы надо было нарисовать к главам XV–XVII, первые две – на страничку, последняя – чуть длиннее. Кое-как выдавила из себя три-четыре односложных пункта к каждой главе. На стене над столом учителя висел портрет Пушкина, и, как мне показалось, «Наше всё» вращал черными глазами и предпринимал другие отчаянные усилия, чтобы вместе с тяжелой рамой свалиться на голову нашей учительницы.

В конце урока «Двааха» призвала нас для проверки работ к учительскому столу. Стоя в этой унылой очереди, я поглядывала в тетрадки одноклассников и удивлялась, что у них по двадцать пять – тридцать пунктов к каждой главе. У классика в этих главах предложений меньше, чем они насочиняли пунктов. Их классная хвалила, в мой же адрес прозвучало наставление: «Ты плохо поработала, надо писать пункты развернуто. Например: “Встреча Маши и Дубровского” с уточнением места и времени». Но я ничего переписывать не стала.

В седьмом классе разбирали «Мцыри». Прозвучал вопрос: «Добрался бы Мцыри до родины, если бы он не заблудился и не встретил барса?» Этот вопрос, думаю, поставил бы в тупик даже обладателей ученой степени в области литературы и исследователей творчества Лермонтова. Оказывается, правильный ответ: «Нет! Так как он не поднял монахов в монастыре на революцию».

Как-то по программе нам надлежало познакомиться с картиной «Бурлаки на Волге». Причем каждому – обязательно! – надо было иметь репродукцию картины. И в течение недели надо было ее где-то раздобыть. Мне кажется, если бы какой-то предприимчивый ученик позаимствовал картину из Русского музея Санкт-Петербурга, то «Двааха» не сочла бы это большим грехом, а даже похвалила за предприимчивость. И вот наступил долгожданный урок. Все понуро глядят на репродукции на своих партах, а на доске тоже висит картина внушительных размеров. Но смотреть на нее уже не хочется, – да простит нас Илья Ефимович Репин! – потому что все еще помнят, как сбились с ног в поисках. Учительница приняла величественную позу и произнесла: «Бурлаки тянут по Волге судно́». В полной тишине раздался едва уловимый ухом смех «внутрь себя» – мои одноклассники научились так смеяться.

Но это еще что?! К примеру, учительница литературы моего мужа тупо вызубривала текст учебника литературы и все это выдавала в классе, а неблагодарные ученики отслеживали это по книге и нагло подсказывали. А другая ее коллега при изучении «Войны и мира» внушала своим ученикам: «Ребята, Андрей, Наташа и Пьер должны вызывать у вас чувство умиления!»

Только почему-то умиляться категорически не хотелось…

Конечно, учитель литературы – многотрудная профессия. Низкий поклон тем из них, кто умеет увлечь своих учеников, ненавязчиво привить им любовь к чтению и – главное! – научить мыслить. Ну, и конечно же, – «сеять разумное, доброе, вечное».