Читать книгу Черная месса - Группа авторов - Страница 9

Третий заезд на ипподроме «Суффолк-Даунс» должен был пройти по заранее намеченному сценарию. Гангстеры «Уинтер-Хилл» в Сомервилле с нетерпением предвкушали исход скачек. По примеру Хауи Уинтера, Уайти Балджера и Стиви Флемми они поставили тысячи долларов и в тотализаторе ипподрома в Восточном Бостоне, и у букмекеров.

Самое время расслабиться и наслаждаться жизнью.

Но что-то пошло не так. Жокей, которому заплатили восемьсот долларов за услуги, начал вдруг своевольничать. Вместо того чтобы придержать лошадь, он во весь опор помчался к финишу. Ставки были уже сделаны, и деньги пропали. Хауи Уинтеру это не понравилось.

После заезда жокей покорно явился на тайную встречу в заднюю комнату ресторана в Сомервилле. Там его уже ждали Уинтер с одним из своих костоломов и посредник, который договаривался с жокеем, Энтони Чулла, известный как Толстяк Тони. Хауи Уинтер решил вести дела с Чуллой, рассчитывая делать большие деньги на конных скачках по всему Восточному побережью. Толстяк Тони, признанный мастер по части афер на скачках, внешне напоминал громадный пивной бочонок. Он отличался могучим ростом в шесть футов четыре дюйма и весил аж двести тридцать фунтов[18].

Взбешенный Уинтер сразу перешел к делу: «Ты понимаешь, что взял мои деньги и позволил своей лошади выиграть?»

Жокей заметно нервничал. Он попытался отшутиться, но ответ прозвучал дерзко. Прежде чем он успел закончить фразу, костолом Билли Барноски взмахнул дубинкой и ударил его по голове. Затем подскочил Уинтер и нанес удар в лицо.

Жокей попробовал исправить положение. Бормоча извинения, он предложил впредь придерживать лошадей бесплатно. Уинтер задумался. Гангстеры намеревались прикончить отступника и выбросить тело на скаковой круг «Суффолк-Даунс». Труп стал бы красноречивым посланием в назидание всякому, кто вздумал бы ослушаться.

Но Уинтер решил, что достаточно будет избить жокея. Возможно, проигрыш на скачках в середине октября 1975 года означал лишь, что день выдался неудачным. В конце концов, подобное случалось не часто. По оценкам федеральной прокуратуры, мошенничество на скачках, осуществляемое на территории восьми штатов, принесло банде и Энтони Чулле более восьми миллионов долларов дохода. Хауи мог себе позволить проиграть в одном заезде.

Коннолли всегда заботился, чтобы в бостонском отделении ФБР как можно меньше знали о криминальных делах Балджера и Флемми. Считалось, что эта парочка занимается игорным бизнесом и ростовщичеством, чтобы поддерживать свое реноме в преступном мире. Но правда заключалась в том, что круг занятий Балджера и Флемми этим не ограничивался, в него входил и рэкет во всех его формах, и махинации на скачках.

Схема была несложной. С помощью подкупа и угроз Чулла добивался, чтобы та или иная лошадь, обычно фаворит, проигрывала скачку. В зависимости от жокея и лошади сумма взятки варьировалась от восьмисот до нескольких тысяч долларов. Тем временем подручные Уинтера ставили на лошадей, чьи шансы на успех оценивались невысоко. Обычно делались ставки на победителя, на призовое место или на «показ» – приход к финишу в первой тройке, а также на различные комбинации ставок с высоким коэффициентом выигрыша, к примеру: в ходу была трифекта – ставка на трех участников одного забега с указанием последовательности, в которой они финишируют. Гангстеры промышляли повсюду, имея дело с букмекерами в Бостоне и окрестностях, а также в пригородах Лас-Вегаса. Иногда подстроить исход скачек не представляло труда. Например, на ипподроме «Поконо-Даунс» в Нью-Джерси число участников заезда на скачках часто бывало невелико. Чулла подкупал трех жокеев из пяти, а затем наблюдал, как стекаются деньги.

Что до Чуллы, тот вынужден был работать на банду. Ему не оставили иного выбора. Сын торговца рыбой, Чулла вырос в Бостоне и в детстве часто ходил с отцом на ипподром. Он начал мошенничать на скачках, когда ему едва исполнилось двадцать. Тони орудовал на ипподромах Массачусетса и Род-Айленда, подкупая жокеев или давая допинг лошадям. В конце 1973 года тридцатилетний жулик совершил ошибку, одурачив букмекеров, связанных с Хауи Уинтером. Главарь гангстерской банды обнаружил, что его надул молодой Чулла. Уинтер решил потолковать с Толстяком Тони.

Встреча состоялась в Саут-Энде, в Бостоне, в ресторанчике «Чандлер», владелец которого платил банде Хауи дань. «Уинтер знал, что я поставил у его букмекера Марио в договорном заезде, – вспоминал впоследствии Чулла. – Выигрыш составил шесть тысяч. Он сказал, что по моей вине потерял некую сумму и что я должен возместить ущерб, а не то меня ждут крупные неприятности».

К концу беседы за угрозами последовало деловое предложение. Вскоре Чулла с Хауи встретились в Сомервилле. Состоялся еще один разговор. Немного позднее, все в том же 1973 году, они условились о встрече в автомастерской Хауи «Маршалл моторс». На этот раз Уинтера сопровождало его ближайшее окружение, включая и Балджера. Партнеры договорились об условиях и обсудили детали. Каждая из сторон вносила «весомый вклад» в общее дело к очевидной обоюдной выгоде – в выигрыше оказывались все. Чулла в мире скачек чувствовал себя как рыба в воде. Он давно варился в этом котле и отлично знал ипподромы, жокеев и лошадей. Уинтер брал на себя букмекеров. Вдобавок он и его подельники купались в деньгах и могли играть по-крупному, что они и собирались делать. К тому же, что немаловажно, мускулистые боевики из «Уинтер-Хилл» обеспечивали безопасность предприятия на случай, если какому-нибудь букмекеру, сообразившему, что его провели, вздумалось бы отомстить.

Начиная с июля 1974 года Чулла и банда Уинтера успешно промышляли махинациями на скачках по всему Восточному побережью: на ипподроме «Суффолк Даунс» в Восточном Бостоне, в Салеме, штат Нью-Гэмпшир (ипподром «Рокингем»), в Линкольне, штат Род-Айленд (ипподром «Линкольн Даунс»), в Плэйнс Тауншип, Пенсильвания (ипподром «Поконо»), в Гамильтон Тауншип, Нью-Джерси (ипподром «Атлантик-Сити»), в Черри-Хилл, Нью-Джерси (ипподром «Гарден-Стейт») и много где еще.

Но позднее дело приняло скверный оборот. Один жокей из Нью-Джерси начал сотрудничать с полицией. Толстяка Тони арестовали, привлекли к суду и почти на шесть лет поместили в тюрьму штата. Но Тони пришлась не по вкусу тюремная жизнь. К концу 1976 года у него тоже развязался язык. Полиция Нью-Джерси привлекла к делу ФБР, и в начале 1977 года Толстяка внезапно выпустили из тюрьмы, включив в программу защиты свидетелей. В обмен на смягчение наказания Чулла согласился выступить в роли ключевого свидетеля обвинения и выложил федеральным агентам все о своих связях с бандой Хауи Уинтера, о регулярных встречах в «Маршалл моторс» с молодчиками из «Уинтер-Хилл», о Балджере и о Флемми, который в 1974 году вернулся в Бостон из Монреаля.

В начале 1977 года до Бостона еще не дошли слухи о том, что жизнь Чуллы сделала крутой поворот. Хотя агентов местного отделения ФБР и привлекли к расследованию, но Коннолли не входил в их число. Отдел по борьбе с организованной преступностью возглавил Джон Моррис. Коннолли еще не располагал необходимыми рычагами влияния на начальство, чтобы в случае чего позаботиться о своих осведомителях. Вдобавок ничто не предвещало угрозы его бесценным информаторам, и он даже не предполагал, что в скором будущем придется разваливать следствие. Дело о мошенничестве на скачках поступило в отделение ФБР штата Массачусетс, и лишь затем его отправили в Бостон. Коннолли оказался беспомощен перед надвигающейся катастрофой. Он ничего не мог предпринять. Способ, столь удачно сработавший, когда речь шла о компании «Мелотоун», на этот раз явно не годился.

Федерального агента, занимавшегося работой со свидетелем, звали Том Дейли. Его офис находился в пригороде Лоуэлла, штат Массачусетс. Впоследствии Дейли тесно сойдется с Коннолли, пока же он готовил Чуллу к выступлению на судебном процессе против Хауи Уинтера и его банды. Положение осложнилось еще больше, когда на сцену выступил Джон Моррис, которому теперь предстояло осуществлять надзор за Коннолли. ФБР не могло продолжать сотрудничество с осведомителями, оказавшимися фигурантами крупного процесса. Таким образом, Моррис распорядился прекратить контакты с информаторами из высшего эшелона. «Конфиденциальное сотрудничество с Балджером в настоящее время прекращено, – писал Моррис в докладной записке, – поскольку продолжение может в ближайшем будущем повлечь за собой юридические трудности». У Коннолли не оставалось иного выбора, кроме как подписать и отослать в главное управление ФБР в Вашингтоне, соответствующий рапорт от 27 января 1978 года приобщив копию к досье Балджера, как того требовала должностная инструкция.

Неужели «любовный танец» так внезапно оборвется?

Ну нет. Моррис с Коннолли кое-что задумали.

В действительности январская докладная записка знаменовала собой начало новой эпохи – эры творческого подхода к составлению документов, который взяли на вооружение Моррис с Коннолли, работая с досье Балджера и Флемми. По сути их отчеты были полностью сфабрикованы. Возможно, внешне Моррис производил впечатление делового, рьяного служаки: сдержанность, бесстрастность, субтильное сложение и тонкогубое лицо делали его похожим на книжного червя, ревностного блюстителя правил, однако под этой личиной скрывался совсем другой человек. Глядя на удачливых выскочек вроде дешевого позера Коннолли или его предшественника, седовласого Пола Рико, Моррис чувствовал себя уязвленным, словно спортивный администратор, завидующий блестящим игрокам, которым удалось выбиться в звезды. Вскоре после перевода в Бостон в 1972 году он даже попытался доказать, что тоже не лыком шит.

Моррис бился над расследованием трудного дела о ростовщичестве и не слишком далеко продвинулся, пытаясь склонить к сотрудничеству одного гангстера по имени Эдди Миани. Ничего не добившись в приватных беседах, Моррис с двумя другими агентами однажды ночью прокрался к дому Миани и забрался под его машину. «Это был провод с капсюлем-детонатором, – рассказывал позднее Моррис. – Все выглядело так, будто к автомобилю пытались прикрепить взрывное устройство». Сделав свое дело, агенты анонимно позвонили в местное отделение полиции и сообщили, что какие-то неизвестные крутились возле машины Миани. Полицейские прибыли на место, подняли Миани с постели и показали ему обезвреженную бомбу. На следующий день Моррис снова наведался к гангстеру. «Видишь, я же говорил, твои дружки пытаются тебя убить, – заявил он. – Не глупи. Пойдем лучше с нами. ФБР – твоя единственная надежда».

Миани велел агенту проваливать, и грязная уловка с бомбой так и осталась тайной. Но однажды нарушив закон, Моррис ощутил вкус вседозволенности и с годами развил в себе известную «гибкость», так что к тому времени, как встать во главе отдела по борьбе с организованной преступностью, они с Коннолли уже были под стать друг другу. В сравнении с поддельными бомбами подтасовка документов ФБР казалась невинной шалостью, после дела о мошенничестве на скачках Коннолли и его начальник с легкостью стряпали любые фальшивки.

Так, в 1978 году Моррис указал в докладной записке, что Балджер больше не является информатором ФБР, однако Уайти так и не узнал о мнимом изменении своего статуса, и Коннолли продолжал встречаться с ним как ни в чем не бывало. Более того, Моррис откровенно солгал в последующем рапорте, заявив, что в период расследования дела о мошенничестве на скачках Коннолли «прекратил все контакты» с осведомителем. Это не соответствовало истине. Позднее, в 1980-е годы, конфиденциальное сотрудничество с Флемми официально не поддерживалось в течение трех лет. Однако Стиви никто об этом не сказал, и за эти три года Коннолли составил сорок шесть отчетов о беседах с гангстером, якобы вычеркнутым из списков осведомителей ФБР. Во встречах с Флемми в то время принимали участие и другие агенты. Никто из руководства бюро не потребовал от Коннолли или его коллег объяснений, на каком основании те общаются с информатором, досье которого закрыто. Поскольку документы были в порядке, сложившееся положение вещей всех устраивало, и вопросов никто не задавал.

Что же до Морриса, в то время его куда больше занимали собственные карьерные устремления, нежели какое-то дело о мошенничестве на скачках. Честолюбивый начальник отдела по борьбе с организованной преступностью задумал поручить своим подчиненным разработку плана операции, которую пока не удалось осуществить ни одному полицейскому ведомству: установить жучок в офисе Дженнаро Анджуло в Норт-Энде. Пока же Моррис был полностью поглощен другим делом.

Речь шла о серии ограблений грузовиков в Новой Англии. Совместная операция, проводимая бостонским отделением ФБР и полицией штата Массачусетс, получила кодовое название «Лобстер». В ней принимали участие десятки фэбээровцев и полицейских. Ключевая роль в операции принадлежала агенту ФБР под прикрытием Нику Джантурко, сотруднику нью-йоркского отделения бюро, внедренному в банду под именем Ник Джарро. Его привлекли к участию, чтобы свести к минимуму вероятность, что агента узнает кто-то из местных гангстеров. Кандидатуру Джантурко предложил Коннолли. Агенты трудились в одном отделе в те времена, когда Джон проходил службу в «Большом яблоке»[19], и с тех пор оставались друзьями.

Джантурко обосновался в бостонском районе Гайд-парк на товарном складе площадью в десять тысяч квадратных футов, оснащенном прослушивающей аппаратурой и камерами видеонаблюдения. ФБР и полиция штата арендовали помещение в одном из соседних домов, там находился «центр слежения», где шла работа с видеокамерами и микрофонами. Всего в нескольких кварталах от склада в другой арендованной квартире располагался командный пункт.

Джантурко завязал отношения с крупной шайкой налетчиков в середине 1977 года, выдавая себя за скупщика краденого. Многие из грабителей промышляли в Бостоне, в районе Чарльзтаун. Ассортимент похищенного поражал разнообразием. Среди товаров, конфискованных благодаря Джантурко, были мука, спиртное, принадлежности для бритья, мебель, наборы инструментов, пиво, лыжные куртки, спортивные костюмы и прочая одежда, строительное оборудования, сигареты, кофе, а также микроволновые печи. Пятнадцать месяцев спустя, осенью 1978 года, руководители Джантурко в Бостоне рапортовали в Главное управление ФБР, что 31 октября станет, возможно, днем окончания операции. К тому времени удалось изъять похищенных товаров на сумму в 2,6 миллиона долларов.

Пока Моррис занимался операцией «Лобстер», Коннолли проводил встречи с Флемми, и во время одной из бесед два самостоятельных дела неожиданно объединились. «До меня случайно дошел один слушок, – рассказал Флемми. – Мой приятель говорил, что знает некоего скупщика, который берет все. Дескать, к этому парню свозят целыми вагонами краденый товар. Мои дружки давно присматривались к нему – думали навестить, ведь он ворочает большими деньгами. Но решили пока ничего не предпринимать – вдруг барыга с кем-то связан. Вот приятель и заговорил со мной о том парне. Просил узнать, не прикрывает ли его кто. Потому что ребята готовы действовать, но не хотят огрести неприятности».

Позднее Флемми уверял, будто тогда понятия не имел, что тем скупщиком был федеральный агент под прикрытием, близкий друг его куратора. Всерьез встревожившись за Джантурко, Коннолли тотчас позвонил ему, чтобы предостеречь.

«Мистер Коннолли застал меня дома, – вспоминал потом Джантурко. – Он спросил, не собираюсь ли я встретиться с парнями из Чарльзтауна».

Ник подтвердил, что действительно договорился с бандитами о встрече тем же вечером на складе.

«Коннолли велел не ходить, – признался он. – Потому что те парни задумали меня убить». Для Джантурко, измученного долгими месяцами работы под прикрытием, новость стала настоящим потрясением. Он устал жить с оглядкой, быть постоянно настороже, прикидываясь Ником Джарро, скупавшим краденое в Гайд-парке, и оставаясь при этом федеральным агентом, примерным семьянином, заботливым мужем и отцом. Он не пошел на встречу, а в дальнейшем не раз повторял, что бесконечно благодарен Коннолли за предупреждение.

Коннолли не упомянул об этом эпизоде в своем отчете, как не уведомил о случившемся и двух агентов ФБР и полицейских, руководивших операцией «Лобстер» и отвечавших за безопасность Ника Джарро. Он доложил обо всем Моррису, причем полученные от Флемми сведения искажались в процессе пересказа, как в детской игре в «испорченный телефон». Предполагаемое вымогательство превратилось в угрозу убийства. Чем больше Коннолли с Моррисом говорили о происшедшем, тем сильнее сгущали краски, рисуя полную драматизма картину кровавого ночного побоища, которое удалось предотвратить, сохранив жизнь федеральному агенту. Эта история весьма убедительно доказывала важность негласного сотрудничества с Балджером и Флемми. «Случайный слушок», переданный осведомителем, как говорится, попал в десятку, став надежным аргументом необходимости сделать Коннолли и Моррису все возможное, чтобы сохранить Балджера и Флемми для ФБР.

К концу 1978 года над головами агента ФБР Коннолли и его начальника сгустились тучи, предвещая страшную бурю – процесс о мошенничестве на скачках. Вместо того чтобы развалиться, дело, построенное на показаниях ключевого свидетеля, Толстяка Тони Чуллы, набирало обороты. В последнее время Хауи Уинтеру и его банде пришлось выдержать немало ударов, и самый жестокий нанес Чулла. Суд штата признал Уинтера виновным в вымогательстве, тот отбывал срок в тюрьме Массачусетса, пока Толстяк Тони разливался соловьем перед Большим жюри федерального суда в Бостоне. Однако перед тем как оказаться в тюрьме, Хауи успел навестить подручного босса мафии Дженнаро Анджуло и занять у него более двухсот тысяч долларов – причиной послужила череда крупных потерь на скачках в Новой Англии.

В номере «Спортс иллюстрейтед» от 6 ноября 1978 года вышла обширная статья о Чулле и его преступной жизни. На обложке красовалась фотография «мастера махинаций на скачках». Журнал заплатил новоиспеченному свидетелю обвинения десять тысяч долларов за большое интервью, в котором упоминалось о расследовании, проходившем в это время в Бостоне. Пока же Толстяк Тони выступал ключевым свидетелем на судебном слушании в городке Маунт-Холли, штат Нью-Джерси, давая показания против девяти жокеев и тренеров. Дело, разбираемое в местном суде, было для него своего рода генеральной репетицией приближавшегося бостонского процесса.

Все это не на шутку тревожило Джона Коннолли. Но заботила его не судьба Хауи Уинтера, а будущее Балджера и Флемми. В известном смысле суд в Нью-Джерси не представлял непосредственной угрозы для бостонских гангстеров. На процессе разбирались обвинения только против жокеев. Но участие Чуллы в слушаниях в Нью-Джерси сильно осложняло жизнь Коннолли и его «подопечным». Свидетельствуя против жокеев, Чулла впервые поведал широкой публике о том, как работает схема мошенничества на скачках. Пока Коннолли жонглировал показаниями Флемми, которые, возможно, помогли уберечь от большой беды агента под прикрытием Ника Джантурко, Толстяк Тони представлял суду подробнейший отчет о расстановке сил в махинациях, принесших бостонским гангстерам миллионы долларов. В какой-то момент Чуллу попросили назвать его подельников в Бостоне. Вначале тот изобразил нерешительность, выдержал долгую паузу, словно актер перед ключевым монологом.

– Ваша честь, я назвал их имена, когда давал показания Большому жюри федерального суда. Не знаю, вправе ли повторять их здесь, на открытом слушании.

На судью не произвели впечатления моральные терзания Толстяка Тони.

– Сейчас вы здесь, – возразил он, приказав Чулле назвать его главных партнеров в Бостоне.

Отступать было некуда, и на этот раз Чулла не стал колебаться.

– Приятели, с которыми мы работали сообща, – начал он. – Одного из них зовут Хауи Уинтер. Другого – Джон Марторано, М-а-р-т-о-р-а-н-о. Еще был Уайти Балджер. И Стивен Флемми.

1978 год близился к концу, федеральное расследование дела о мошенничестве на скачках вступило в завершающую фазу, прокуратура готовилась предъявить обвинения подозреваемым. Джон Коннолли и Джон Моррис решили, что должны что-то предпринять, хотя показания Чуллы под присягой в другом штате и усложнили задачу, сузив пространство для подковерных игр.

Прежде всего Коннолли и Моррис тайно встретились с Балджером. Встреча носила неофициальный характер. О последующем совместном совещании в январе 1979 года федеральные агенты также не стали упоминать ни в отчетах, ни в докладных записках. Коннолли и Моррис навестили Балджера в его квартире в Южном Бостоне, чтобы обсудить дело, построенное на показаниях Чуллы. «Мы думали, что нам вот-вот предъявят обвинения», – говорил потом Флемми о тех беспокойных январских днях.

Балджер занял твердую позицию, заявив, что они с Флемми не имеют никакого отношения к махинациям на скачках: Чулла хитрит. Обвинение пошло на поводу у лгуна.

Заверения Балджера не стали сюрпризом для федеральных агентов, в них не было ничего нового и оригинального. Лица, замешанные в криминале, всегда настаивают на своей невиновности. Моррис мог бы подстраховаться и проявить жесткость, настояв, чтобы Балджер с Флемми дали письменные показания под присягой. Это представило бы ФБР в более выгодном свете. Если бы в дальнейшем появились доказательства, что Балджер солгал, осведомители предстали бы перед судом как минимум по обвинению в лжесвидетельстве.

Но Моррис не собирался отправлять Балджера с Флемми в эту мясорубку. «Мне даже мысль такая в голову не приходила, – признался он позднее. – Балджер был нежной телячьей вырезкой, а не грубой говяжьей шеей, которая годится только на фарш». Моррис с Коннолли полностью одобрили позицию Уайти – его слово против слова Чуллы – и пообещали заняться этим делом, добившись встречи с генеральным прокурором штата, Джеремайей Т. О’Салливаном.

Услышав, что агенты за него заступятся, Балджер заметно приободрился. Он тотчас заверил Флемми, что им помогут выпутаться. «Джон Коннолли сказал, что нас отмажут и до обвинений дело не дойдет». Стиви его слова показались небесной музыкой.

Пару дней спустя Моррис с Коннолли вышли из своего офиса, расположенного в деловой части города, в федеральном здании имени Джона Ф. Кеннеди, и, миновав несколько кварталов, устремились к зданию суда – башне Джона У. Маккормака на Пост-офис-сквер, где на верхнем этаже находился кабинет генерального прокурора штата. О’Салливана отнюдь не обрадовало, что приходится обсуждать подобный вопрос, когда игра уже в разгаре. Честолюбивый прокурор, все еще холостяк на середине четвертого десятка, почти все время посвящал работе. Многие адвокаты, столкнувшись с ним в суде, считали его ханжой и фанатиком, но для коллег в прокуратуре он был непримиримым борцом с преступностью, правда, чрезмерно требовательным и напрочь лишенным чувства юмора. Он вырос в небольшом доме в пригороде Кембриджа, окончил Бостонский колледж, а затем школу права Джорджтаунского университета и решительно прокладывал себе дорогу, прореживая ряды местных преступных группировок, стремясь к главной своей цели – искоренению коза ностра.

Когда Моррис с Коннолли явились к нему в офис, обвинение уже вносило завершающие штрихи в дело о мошенничестве на скачках. Балджеру и Флемми действительно грозил арест, как и еще двум дюжинам фигурантов. Расследование, занявшее два года, подошло к концу, прокуратура готовилась предъявить обвинения подозреваемым, до заветного часа оставались считаные дни. Федеральные агенты выбрали не лучшее время, чтобы просить об одолжении.

Моррис и Коннолли представления не имели, насколько велика угроза – что рассказал Чулла о Балджере и Флемми. Но О’Салливан знал. Во время обстоятельных бесед с агентом Томом Дейли в Сакраменто, штат Калифорния, перед тем как предстать перед Большим жюри, и позднее, на слушаниях в федеральном суде Чулла выступал весьма последовательно и убедительно. Он подробно описал, как Уинтер и шесть его главных сообщников – Джон и Джеймс Марторано, Джеймс Балджер, Стивен Флемми, Джозеф Макдоналд и Джеймс Симз – делили выручку. «Половина доходов доставалась Хауарду Уинтеру и шести его подручным, которых я уже назвал. Четверть отходила мне и оставшиеся двадцать пять процентов – моему подельнику, Уильяму Барноски». Поведал Чулла и о том, как распределялись обязанности: «Мистер Уинтер сказал, что он и его партнеры предоставят финансы и позаботятся о ставках в подпольных букмекерских конторах. Они отправят своих людей на ипподромы в разных частях страны. Сбор денег с букмекеров тоже будет лежать на них».

Самое неприятное, Чулла прямо заявил, что Балджеру с Флемми отводилась в преступной схеме не последняя роль. «Я мог бы прижать их к ногтю», – утверждал он. Балджер с Флемми не накачивались вместе с Чуллой и остальными гангстерами выпивкой и кокаином – вечеринки проходили без них, но когда речь заходила о деле, эти двое всегда оказывались рядом. «Случалось ли нам вместе поразвлечься? Расслабиться после тяжелого дня? Поехать вместе в Саути? Нет, – пояснил Чулла, говоря о Балджере. – Но ему и Стиви деньги перепадали всегда».

Визит к О’Салливану был чистой воды аферой: агенты не могли обсуждать дело Балджера с прокуратурой без санкции Главного управления ФБР. Вдобавок информация о личности осведомителя держалась в строжайшей тайне, разглашение ее даже перед прокурором грубо нарушало правила бюро. Но это не остановило Морриса и Коннолли. Они рассказали О’Салливану о соглашении с Балджером и Флемми, нарушив гарантию анонимности источника.

«Мы пошли к прокурору и сказали, что наши парни отрицают свое участие в мошенничестве, – признался позднее Моррис. – Прежде всего, они тут ни при чем».

Что немаловажно, агенты затронули тему, милую сердцу ревностного блюстителя законности. Зная, чем можно заинтересовать прокурора, они упомянули о Дженнаро Анджуло. «Мы объяснили О’Салливану, что у этих ребят большие возможности. Они помогают решить главную нашу задачу – выйти на мафию». Агенты попросили прокурора принять во внимание эти факты и не привлекать Балджера с Флемми к ответственности.

Прокурор не стал допытываться, откуда у фэбээровцев столь твердая уверенность в невиновности своих подопечных – поверили ли они гангстерам на слово или провели расследование, подтверждавшее непричастность Балджера с Флемми к махинациям на скачках. Моррис знал: О’Салливан должен быть уверен, что на слушании не всплывут неожиданные факты, способные развалить всю его работу. Позиция обвинения строилась на показаниях ключевого свидетеля. Доверие к Толстяку Тони решало исход дела в суде, и вот Балджер с Флемми собирались объявить его лжецом. Поставить свое слово против слова Чуллы.

О’Салливана изрядно раздосадовало, что агенты так долго тянули с визитом, однако он внимательно выслушал их доводы и пообещал сообщить о своем решении в самое ближайшее время. «Он сказал, что все обдумает, – вспоминал впоследствии Моррис. – Прокурор отнесся сочувственно к нашему предложению, но хотел обсудить его с Томом Дейли, который вел дело».

Моррис и Коннолли ушли от О’Салливана приободренные. Такое случалось и прежде. Информаторам ФБР удавалось избежать уголовного преследования в обмен на определенные услуги в будущем – и подобная практика вполне оправданна, ибо в итоге правосудие оказывается в выигрыше. В действительности, рассчитывая выторговать поблажку для своих осведомителей, агенты делали ставку на самый главный свой козырь. Они постарались убедить О’Салливана, что гангстеры представляют несомненную ценность для прокуратуры, поскольку могут помочь в формировании обвинения против самого Дженнаро Анджуло. К тому же Балджер и Флемми не были главными фигурантами дела о мошенничестве на скачках. Основным обвиняемым считался Хауи Уинтер. В его махинациях осведомителям ФБР отводилась роль второстепенная – идеальная позиция для негласного сотрудничества с бюро. Никто не мешал О’Салливану исполнять свой долг, безжалостно круша банду «Уинтер-Хилл», от него требовалось лишь пощадить двух лейтенантов гвардии Уинтера, позволить им выкарабкаться из-под обломков.

Несколько дней спустя О’Салливан письменно уведомил Морриса, что Уайти Балджеру и Стиви Флемми не будут предъявлены обвинения. Неожиданный поворот в деле у многих вызвал недоумение: как могло случиться, что прокуратура не сумела собрать достаточных доказательств причастности к мошенничеству Балджера и Флемми – записей телефонных разговоров и квитанций из отелей, которые подтвердили бы правдивость показаний Чуллы, ведь с другими фигурантами осечек не возникло. Но происшедшее посчитали попыткой прокуратуры прикрыть собственные огрехи, допущенные в ходе следствия, и поднявшиеся было разговоры вскоре утихли. Моррис поспешил передать хорошие новости куратору Балджера, и тот остался весьма доволен. Позднее Коннолли вспоминал свой разговор с О’Салливаном: «Он надеялся, что Балджер с Флемми оценят этот жест по достоинству, как и ФБР, потому что понимал: мы слишком долго тянули, прежде чем раскрыть имена своих информаторов». Как оказалось, у обвинения имелись доказательства виновности Балджера и Флемми. «Чулла сдал их со всеми потрохами, выступив перед Большим жюри», – признал Коннолли.

Однако за все в этой жизни приходится платить. Толстяк Тони пришел в бешенство: «Они решили меня одурачить. О’Салливан начал плести откровенную чушь, будто Стиви ушел от обвинений, потому что немного перебрал ламбруско[20]. Потом заявил, что они не могут увязать кое-какие даты. Я им сказал: к черту всю эту лажу!» Чулла рассказал, как Балджер с Флемми «пасли» букмекеров, убеждая их принимать ставки на договорные заезды. Потеряв крупные суммы, букмекеры попадали в долговую зависимость от банды «Уинтер-Хилл». «Уайти был в игре с самого начала», – настаивал Чулла. Объяснения О’Салливана его не убедили: «Что-то здесь не сходится, не надо делать из меня болвана. Как этим парням удалось выкрутиться? Они же были в доле. Почему их отпускают, если я вел с ними дела напрямую?» О’Салливан продолжал отвечать уклончиво, но кураторы Чуллы из ФБР в конце концов сказали ему правду.

«Им пришлось, потому что я просто взбесился, черт возьми! – Для Чуллы речь шла не о справедливости, а о самосохранении. – Чем больше этих парней останется гулять на воле, тем вероятнее, что меня прикончат», – объяснил он.

Вернувшись в ФБР с добрыми вестями, О’Салливан, по словам Коннолли, потребовал, чтобы Балджер с Флемми и думать не смели о сведении счетов с Чуллой. «Прокурор сказал, что их не привлекут к суду по делу о мошенничестве на скачках при условии, что они дадут слово не пытаться выслеживать Энтони Чуллу, Толстяка Тони».

Но Чуллу это не убедило и не успокоило: «Мне не понравилось, как обернулось дело со Стиви и Уайти, но пришлось это проглотить. Вот как все было».

Несколько недель спустя произошло событие, которого все с нетерпением ждали: фигурантам нашумевшего дела предъявили обвинения. Это случилось в пятницу, второго февраля 1979 года, новость появилась на первых полосах двух городских ежедневных газет.

Прокуратура собиралась привлечь к суду двадцать одного фигуранта, включая сорокадевятилетнего Хауарда Т. Уинтера и почти всех его подручных из банды «Уинтер-Хилл», а также трех администраторов казино из Лас-Вегаса, трех жокеев и двух владельцев лошадей. Однако полиция смогла задержать не всех. Балджер и Флемми, узнав от Коннолли о готовящихся арестах, успели принять кое-какие меры. Они вовремя предупредили Джона Марторано, чтобы тот успел покинуть город, и сообщили Джо Макдоналду, пребывавшему в бегах, что у него возникли новые трудности. «Поскольку нам с мистером Балджером стало известно, что обвинения вот-вот предъявят, мы смогли предупредить ребят, – признался Флемми. – Марторано сбежал, а Макдоналд залег на дно».

Балджер и Флемми благополучно избежали судебного преследования. Обвинительное заключение насчитывало более пятидесяти страниц, однако имена осведомителей ФБР упоминались лишь в двухстраничном приложении – списке из шестидесяти четырех «соучастников преступной схемы, которым не были предъявлены обвинения». В них фигурировали Джеймс Балджер, проживавший в Южном Бостоне, и Стивен Флемми, место жительства неизвестно. «Выигранные деньги, – писал О’Салливан, – делили между собой обвиняемые Хауард Т. Уинтер, Джон Марторано, Джеймс Марторано, Джозеф Макдоналд, Джеймс Л. Симз и другие».

Балджер и Флемми превратились в пару призраков.

Наступило лето, и Джон Моррис решил устроить у себя вечеринку. Жил он в окрестностях Бостона, в тихом зеленом городке Лексингтон, штат Массачусетс, в спальном районе, название которого навеки вписано в историю Америки. Моррисы поселились недалеко от того места, где в 1775 году произошло одно из первых сражений войны за независимость. Скромный домик в колониальном стиле стоял по соседству с улицами, носившими имена великих американцев, таких как Хэнкок и Адамс.

Моррис задумал собрать узкий круг гостей. Приглашение получил и Коннолли – на самом деле идея вечеринки принадлежала ему. Ждали также Ника Джантурко, который к тому времени уже не работал под прикрытием, благополучно вернувшись к жене и детям. В короткий список приглашенных хозяин включил и особых гостей – Уайти со Стиви.

Дома Моррису пришлось выдержать настоящую бурю, что нередко случалось за годы его брака, зато на службе все складывалось блестяще. Моррису и остальным было что праздновать. Агенты ФБР чувствовали себя на седьмом небе от счастья. Они помогли Балджеру с Флемми избежать обвинения. Судебный процесс по делу о махинациях на скачках шел полным ходом, и Тони Чулла со свидетельской трибуны громил Уинтера в пух и прах. Вдобавок дело об ограблениях грузовиков – операция «Лобстер» – благополучно завершилось. Пятнадцатого марта подозреваемым предъявили обвинения, о чем писали все газеты. Казалось, агенты сорвали тройной куш: поставив на победителя, на призовое место и на «показ».

Заключив соглашение с генеральным прокурором штата О’Салливаном, Моррис и Коннолли позаботились оформить документы соответствующим образом. Четвертого мая Моррис передал по телетайпу в Главное управление докладную записку, сообщив, что конфиденциальное сотрудничество с Балджером «возобновлено, поскольку источник в настоящее время способен предоставлять ценную для бюро информацию». Гроза миновала. Неделю спустя Моррис и Коннолли отослали еще один рапорт с подробным обоснованием предпринятого шага. В январе сотрудничество с Балджером было прекращено, писал Моррис, «не вследствие непродуктивности, но в силу того, что источник оказался объектом расследования бюро. Учитывая статус источника в означенный период, было принято решение о прекращении контактов с ним вплоть до окончания расследования. В настоящее время расследование завершено, подозреваемым предъявлены обвинения».

А главное, подчеркивали бостонские агенты, Балджера не привлекли к судебной ответственности. «По словам представителя обвинения, источнику не инкриминированы какие бы то ни было правонарушения, влекущие за собой судебное преследование. В соответствии с вышеизложенным, мы сочли целесообразным возобновить контакты с источником, который по-прежнему изъявляет готовность сотрудничать». Агентов не смущало, что состряпанные ими рапорты насквозь лживы. Моррис ни словом не упомянул о своих кулуарных беседах с прокурором.

«Руководство бостонского отделения считает, что источник в силу занимаемого им высокого положения представляет особую значимость для данного региона, принадлежа к числу наиболее ценных негласных сотрудников», – заключил Моррис. Позднее он говорил, что исполнил панегирик Балджеру по настоянию Коннолли, который добивался, чтобы его подопечному вернули звездный статус «осведомителя из высшего эшелона». Морриса не заботило, как будут называть Балджера, лишь бы тот поставлял ФБР нужную информацию. Но Коннолли придавал этому вопросу исключительное значение. «Информатор высшего ранга добавлял ему очки, – объяснил Моррис. – Иными словами, это отражение его работы. Уровень осведомителей, которых он курирует, показывает, чего стоит он сам». Вожделенный ярлык отражал скорее непомерно развитое чувство собственной значимости агента Коннолли, не имея отношения к работе бюро с Балджером. «Это не важно, как бы их там ни называли», – заявил Моррис, говоря о рангах осведомителей ФБР. Но Балджера действительно довольно быстро восстановили в прежнем «звании».

Так что Моррис и его гости могли бы найти немало поводов для тоста. Кроме того, близился день рождения Балджера. Третьего сентября ему должно было исполниться пятьдесят. Моррис уделил особое внимание выбору блюд и напитков. Он считался тонким ценителем и знатоком вин. Балджер с Флемми имели возможность в этом убедиться. В дальнейшем на подобные вечеринки они всегда приносили Джону дорогие напитки, а позднее даже дали федеральному агенту прозвище Винцо[21].

Собравшись вместе, они обсуждали все выгоды и преимущества своего нового положения. Взять, к примеру, Ники Джантурко. Он, возможно, был бы мертв, если бы не союз, заключенный Коннолли с Балджером и Флемми. В известном смысле, благодаря делу о мошенничестве в их счастливом семействе даже случилось «прибавление» в лице прокурора О’Салливана. Коннолли говорил впоследствии, что вмешательство О’Салливана добавило еще один слой к непробиваемой броне, окружавшей сделку ФБР с Балджером. Казалось, прокурор узаконил особый статус Уайти и Стиви, раз и навсегда освободив их от уголовной ответственности. «В первые несколько лет наших контактов с Балджером и Флемми полного понимания не было. Оно пришло после дела о мошенничестве на скачках, после моих переговоров с Джерри О’Салливаном», – скажет позднее Коннолли.

Хотя не существовало ни единого официального документа, который утвердил бы иммунитет двух осведомителей ФБР, наложив запрет на судебное преследование особо ценных источников информации, Коннолли это не заботило. Ему удавалось решать все вопросы при помощи тайных переговоров, подмигивания и языка жестов. А главное для честолюбивого агента из Южного Бостона – его слово имело теперь особый вес. Дабы представить союз с гангстерами в наиболее благоприятном и выгодном для себя свете, агенты начали изображать Балджера и Флемми как уцелевших бойцов разгромленной банды «Уинтер-Хилл». Джон Коннолли любил повторять, что у его осведомителей всего лишь «банда на двоих».

Если бы это было так. Балджер и Флемми не сидели сложа руки, предаваясь лени и безделью. Недосягаемые для радаров ФБР, они бо́льшую часть 1979 года продолжали вести прежнюю жизнь, чувствуя себя полновластными хозяевами собственной судьбы. Балджер обнаружил талант великого кукловода, дергая за ниточки одновременно и ФБР и коза ностра.

В начале года у них состоялась встреча с Дженнаро Анджуло в номере отеля «Холидей инн» в Сомервилле. Младший босс мафии пожелал обсудить долг в двести с лишним тысяч долларов, который Балджер с Флемми унаследовали от своего поверженного главаря, Хауи Уинтера. Анджуло собирался обговорить проценты и установить сроки выплат. Балджер сумел отделаться от него, пожаловавшись на трудные времена из-за расследования по делу о мошенничестве на скачках. Они с Флемми даже умудрились покинуть отель с пятьюдесятью тысячами в кармане, которые Анджуло вручил им в качестве жеста доброй воли. Друзья ушли посмеиваясь, и неспроста: они знали, что ФБР уже тайно обшаривает Норт-Энд, подбираясь к логову мафии. Действительно, несколько месяцев спустя до них дошли слухи, что Анджуло рвет и мечет, обнаружив две скрытые камеры слежения, направленные прямо на его офис по адресу: Принс-стрит, 98. Балджер знал, что камеры принадлежат ФБР. Он хорошо понимал: если федералам удастся в конце концов сдержать слово и накрыть мафию Норт-Энда, им с Флемми не придется ломать голову, как вернуть долг в двести тысяч долларов. Балджер с удовольствием рассказал Коннолли о припадке ярости у Анджуло.

В жизни бостонского преступного мира наступило время больших перемен. Когда Моррис собирал гостей на вечеринку, банда «Уинтер-Хилл» уже вышла из игры. Балджеру и Флемми больше не было надобности выступать в роли чьих-то подручных, и Уайти начал карабкаться наверх. Теперь он сам метил на место криминального босса. Из Сомервилла он вместе со Стиви перебрался в Бостон, на новое место неподалеку от крытой арены «Бостон-Гарден», домашней площадки «Селтикс» и «Брюинз»[22]. Но самым крупным изменением, безусловно, стал новоизобретенный подход Балджера и Флемми к ведению дел. Возможно, Дженнаро Анджуло доставляло удовольствие управлять подпольным игорным бизнесом самому, посвящая этому бо́льшую часть времени. Хауи Уинтер тоже предпочитал контролировать все сам. В противоположность им Балджер с Флемми задумали неожиданный ход, который не только освободил их от рутинных обязанностей, но и позволил отгородиться от органов правопорядка. Они решили заставить ростовщиков и содержателей игорных притонов платить им мзду за право вести дела: обложили своего рода налогом. Словно компания-эмитент кредитных карт, они взимали определенный процент с каждой транзакции и, выступая в роли управляющих директоров корпорации, собирали выплаты наличными. Эта блестящая стратегия в самое короткое время доказала свою эффективность, вскоре уже сам Дженнаро Анджуло с ноткой восхищения в голосе называл парочку «свежеиспеченными миллионерами».

В 1979 году Балджер и Флемми начали теснить независимых букмекеров, объясняя им новые правила игры. К примеру, Балджер взял в оборот одного из самых ловких и продувных спортивных букмекеров в округе, Бартона Л. Кранца по прозвищу Чико. Эту парочку связывала одна давняя история. Когда-то Уайти угрожал убить Кранца из-за восьмидесяти шести тысяч, которые тот задолжал одному из букмекеров Хауи Уинтера. Кранц даже не пытался сопротивляться и вскоре начал исправно выплачивать Балджеру и Флемми по семьсот пятьдесят долларов каждый месяц. Вместе с другими букмекерами, число которых неизменно росло, Чико продолжал платить гангстерам почти до самого конца 1990-х годов. К тому времени сумма ежемесячных поборов с Кранца поднялась до трех тысяч.

Кипучая деятельность Уайти и его партнера не укрылась от бдительного ока ФБР. Из показаний других осведомителей стало известно, что Балджер с Флемми поприжали букмекеров и ростовщиков. В июне, незадолго до того как Моррис устроил у себя вечеринку, некий информатор сообщил ФБР, что «Уайти Балджер и Стиви Флемми побывали в Челси, чтобы вытрясти деньги из местных независимых букмекеров». Один из конфиденциальных источников даже донес Моррису, что Балджер с Флемми обложили данью наркоторговцев.

Но Моррис с Коннолли, как и все бостонское отделение ФБР, казалось, не хотели ничего слышать. Связь с Балджером и Флемми одурманила их, словно наркотик, вызвав привыкание, которое очень скоро переросло в пагубное пристрастие. Собравшись на обед в доме Морриса в Лексингтоне, гости наслаждались жизнью. Десятилетие близилось к концу, и честолюбивые агенты, стоя на вершине рядом со своими бесценными информаторами, озирали с высоты город, им рисовались заманчивые перспективы стремительного карьерного взлета.

Они замечали лишь то, что хотели видеть. Их объединяла твердая убежденность, что будущее принадлежит им. Они скормят мафию чудовищам, чьи имена – Главное управление ФБР, пресса и общественное мнение, вернее, фантазии публики. Не важно, как они этого добьются, к каким методам прибегнут, если им удастся добиться цели. А впереди их будет ждать слава.

Моррис тепло приветствовал своих гостей. Летняя вечеринка стала первой в длинной череде подобных пирушек. «Это была скорее дружеская встреча», – вспоминал впоследствии хозяин дома. Легкая непринужденная беседа в тесном уютном кругу создавала ощущение, что все собравшиеся принадлежат к особой касте, что игровое поле Бостона принадлежит им. Моррис был далеко не единственным должностным лицом, которому в итоге пришлось признать, что в этот самый миг правила оказались отброшены навсегда. В бостонском отделении ФБР творилось нечто очень странное, явно не укладывавшееся в рамки официальных отношений между агентами и их информаторами. Моррис откупорил вино и наполнил бокалы. Как оказалось, Балджер принес с собой подарок – знак внимания, показавший, что гангстеру не чуждо чувство юмора. Он подарил агенту ФБР Нику Джантурко деревянный игрушечный грузовичок – напоминание о работе под прикрытием в ходе операции «Лобстер», связанной с ограблениями грузовиков.

«В этих отношениях не было и тени враждебности», – вспоминал потом Джантурко. Ничто не омрачало веселья друзей.