Читать книгу Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко - Группа авторов - Страница 16

Летняя жаркая ночь, такая жаркая и душная, какая изредка бывает только в Петербурге. Полное отсутствие ветра. От горящего на улицах в железных печах для исправления мостовой асфальта дым стелется удушливыми клубами между накалившимися от солнца и не успевшими остынуть каменными стенами домов. Почти во всех домах открыты окна. Наглухо заперты только магазины.

На бойкой улице в одном из магазинов лежал на лавке, ворочаясь с боку на бок, приказчик Петров. Он пыхтел, отдувался и не мог уснуть и от давившей его духоты, и от теснившихся в его голове мыслей. Перед ним проносилась вся его жизнь, в которой так мало счастья пришлось ему испытать. Родителей своих он не помнил – они умерли, когда он ещё был маленьким. Все детские воспоминания сводились к тому, что пришлось ему перенести в то время, когда он назывался мальчиком на побегушках. С утра до ночи он должен был бегать то в лавку, то в трактир, получая в награду за труды одни колотушки. Ел плохо и спал чуть ли не под скамейкой. Тяжёлое было время! Юношей он проводил целые дни в магазине, подавая товары приказчикам и закрывая его для покупателей. Когда наконец достаточно перенял от приказчиков науку, как надо заговаривать зубы покупателям, он получил скромное содержание и звание младшего приказчика.

Прошло несколько однообразных лет, и светлая полоса счастья неожиданно прорезала его жизнь. Он влюбился и женился. Приглянулась ему очень жившая у господ в одном с ними доме горничная. Он познакомился с ней, и месяца через два была уже и свадьба.

Все товарищи его находили, что он женился глупо. Должен был взять капитал и открыть свою торговлю. Говорили, что жена неподходящая и по физическим качествам. Купчиха должна быть дебелая, рослая, ширококостная, а тут какая-то пигалица.

Он же был счастлив. Капитал он надеялся нажить своим трудом. Что же касается её внешнего вида, то она ему и приглянулась потому только, что была такая нежная, беленькая, маленькая и худенькая.

Счастливые дни промелькнули как сон. Жену он холил, нежил и берёг как тепличное растение. Но что может сделать простой смертный против повеления судьбы? Жена родила ему сына и умерла.

Горе Петрова было велико! Он дал себе слово больше никогда не жениться и всю свою жизнь посвятил сыну, на которого он перенёс всю свою любовь.

Большое было для него горе смерть жены, но впереди его ждало ещё сильнейшее. Сын его был весь в мать – маленький, худенький, слабенький. Поэтому внимание отца было обращено исключительно на его здоровье. Когда сын стал подрастать, приглашён быль учитель. Мальчик оказался способным и скоро был принят в гимназию. Отец вздохнул свободно. Стал думать, что сын в люди выйдет. Увы, мечты разлетались безвозвратно! Отсутствие домашнего надзора скоро сказалось. Пока отец сидел в магазине, сын бегал по улицам с товарищами, противоречить которым как слабовольный он не смел. Несмотря на свои хорошие способности, он стал оставаться в классах по два года и, наконец, в шестнадцать лет был изгнан из гимназии. Крутых мер отец не принимал. Любовь к сыну была слепая, да и к тому же сын всегда каялся, скромно просил прощения, давал обещания исправиться.

Покончив с учением, сын стал искать службы по письменной части, к торговле он был неспособен. Через некоторое время ему удалось пристроиться в управление одной из железных дорог.

Радость отца была непродолжительна. Здесь товарищи у сына были хуже гимназических. Скоро сын выучился в карты играть, кутить, пьянствовать. Недолго пришлось ходить ему в форменной фуражке и гордо величать себя чиновником – выгнали.

Через неделю сын объявил, что получил должность в Москве, и уехал. Прошло два года. Отец за это время много раз наводил справки о сыне, но разыскать его не мог. Одно только и узнал, что в Москве его не было. Вдруг он внезапно явился к отцу. Испитой, дерзкий, нахальный. На вопросы отца, где был и чем занимался, ответа не дал.

– Ох, горе мне, горе! – вздыхал Петров. – Сам я виноват. Слаб был, выпустил вожжи из рук, присматривал мало. Некогда было, работой был занят, деньги копил. А кому нужны эти деньги? После моей смерти сын в два дня прокутит всё, что копилось годами. После смерти. Да ведь ещё неизвестно, кто раньше умрёт. Сын такой слабый, больной… Нет, нет! О, Господи, не дай мне ещё нового горя – пережить сына! Ведь я люблю его. Может быть, он исправится, настоящим человеком станет. Как хорошо мы заживём с ним вдвоём. И где он теперь? Куда пропал? Сказал, что уезжает к товарищу на три дня. Скучно дома стало без него. Ночевать даже дома не захотелось. А тут, кстати, ночные дежурства в магазине устроили. Воры часто пошаливать стали… Однако, что же это такое?

Петров вскочил. Уже в течение нескольких минут он слышал какой-то странный скрип на потолке. Сначала он думал, что это крыса. Теперь же посыпалась известь. Петров зажёг спичку и взглянул на потолок. Там была какая-то движущаяся точка, которая постепенно увеличивалась.

«Коловорот! Воры! – мгновенно сообразил Петров. Он хотел было броситься к дверям, закричать… И остановился. – Двери заперты снаружи, – соображал он, – кругом спят и криков не услышат. Спугну воров только. Не побоюсь же я их. Силой, слава богу, не обижен. Живо скручу. Пусть влезет только».

Он тихо подошёл к углу, взял свою палку и спрятался за прилавком. Скоро скрип прекратился, коловорот убрался обратно. Появилась небольшая светящаяся точка, которая опять потемнела. Слышно было, что в отверстие просунут какой-то предмет, который с шумом раскрылся. Пошла затем усиленная работа. Отверстие расширилось. При свете мелькавшего из отверстия огня Петров разглядел, что в воздухе висит раскрытый дождевой зонтик, в который бесшумно падали известь, штукатурка и куски кирпича. Зонтик приподнялся. Появившиеся в отверстии руки выбрали из него содержимое, сложили его и втянули к себе. Через минуту в отверстие скользнула толстая верёвка, конец которой глухо ударился о пол.

Петров вздрогнул. Пальцы судорожно сжали палку. Какая-то тонкая фигура с маленьким велосипедным фонариком на груди и небольшим ломом за поясом спустилась вниз и направилась к кассе. Послышались удары ломом. Петров с высоко поднятой палкой выскочил из-за прилавка. Вор быстро повернулся и замахнулся ломом. Послышался свист рассекавшей воздух палки. Получив удар палкой по голове, вор глухо вскрикнул и упал навзничь. Петров подскочил, замахнулся ещё раз и… Вдруг остановился. Он побледнел, зашатался; палка выпала из рук. Он как-то осел и бесшумно опустился на пол рядом с лежавшим вором. При свете фонаря он узнал сына!

В продолжение нескольких минут Петров лежал без движения. Мысли путались у него в голове. Наконец, стоны сына привели его к полному сознанию.

– Сын… – проносится у него мысль. – И он замахнулся на меня ломом… Мог убить меня, отца своего!.. Ужас!.. Однако он больше не стонет. Неужели я его убил! Своего сына!.. Боже, не допусти! Помилуй! Сохрани его жизнь.

Петров схватил сына за руку. Послышался опять стон.

– Сеня, это ты? – с усилием проговорил Петров.

– Прости, отец!.. Больно… – слабым голосом ответил сын.

– Больно?! А мне, ты думаешь, не больно? Может быть, больнее, чем тебе. Ударил ты меня без ножа прямо в сердце. Ты… Ты, Сеня, вор!

– Прости… Товарищ подбил… – сквозь стоны ронял слова сын.

– Тише! Перестань стонать, услышать могут. Не стоишь ты, чтобы жалеть тебя, но ради твоей покойной матери спасу тебя… Тебя ведь ждут суд, тюрьма… Нет, не допущу!.. Ты сейчас что-то сказал о товарище. Где он?

– Там, наверху. Мы наняли квартиру…

– Там, вероятно, никого уже нет. Такие товарищи помощи не окажут, сейчас убегут. Однако скорей поднимайся и полезай назад, пока народ не проснулся. Когда придут, скажу, что помешал ворам и никого не видел. Вот, возьми деньги и уезжай из Петербурга. Потом когда-нибудь напишешь… Потом и я напишу… Время надо, чтобы я мог позабыть всё это. Ну, поднимайся же скорей!

С этими словами он приподнял сына. Тот едва держался на ногах, шатался, взялся было за верёвку и бессильно опустил руку.

– Ах ты, Господи! Вот грех какой! Надо же было мне так сильно хватить! Ну, садись, отдохни. Я сейчас устрою.

Петров схватил стол, поставил его против отверстия в потолке, влез на него и, подняв сына, поднёс к отверстию. С большим трудом протиснулся вверх Семён и, наконец, исчез. Отец стоял и ждал.

– Прости ещё раз, отец! Ухожу, – послышался слабый голос сына.

– Прощай.

Некоторое время отец продолжал ещё стоять на столе и напряжённо прислушиваться; потом как-то машинально слез со стола, провёл рукой по глазам, из которых катились слёзы, и вдруг с глухим рыданием повалился на пол.