Читать книгу Чудные - - Страница 7

– Берег наш священный Нила охраним мы нашей грудью, боги нам умножат силы, мщенье и мщенье, гибель всем врагам17! – надрывался густой баритон, – Тьфу. Надоело! Всеее цветыыы… Ну почему одним эстрада, а другим опера? И ведь никто даже песнюшки попсовой не предложит. Не вышел ни ростом, ни цветом…

В гримёрке очень Большого театра18 разминался популярный и признанный всем миром баритон Борис Кенаренко. В песенном сообществе проходил под очевидной кличкой Кенар. Баритон был красив, высок, поджар, обожаем дамами всех возрастов, давно холост, и, разумеется, голосист. Чего ему не хватало – никому не ведомо. Но что-то терзало его глубокую баритональную душу. Возможно, отсутствие заинтересованной публики. Потому как на просторах родины опера спросом не пользовалась не то, что массово, а даже у так называемой интеллектуальной элиты. Когда Борис выходил на отечественную сцену и наблюдал в первых рядах постные хари отбывающих протокол чиновников разного размера и коллег по цеху в диапазоне от голимой, но местами ладно скроенной попсы, до непереводимого того, что именуется современной музыкой, желание петь им о радостях и страданиях от имени принца Калафа19, барона Скарпиа20, Риголетто21 или Фигаро22 умирало, не родившись. Эта публика не оживала даже на сильно опопсевших «Куплетах Эскамильо» и «Застольной». В таких случаях Борис частенько филонил, исполняя всё сугубо механически, без подключения мысли и чувства. Впрочем, к вокальной школе было не подкопаться…

– Libiamo, libiamo ne’ lieti calici, che la bellezza infiora23… – опять пропел Кенар и закашлялся… В последнее время он кашлял слишком часто, и это напрягало.

В гримерку стремительно вошёл седой растрёпанный мужчина в немодном коричневом костюме.

– Ну, долго вы ещё тут копаться будет? – гневно спросил он. – На сцен пора.

Кенаренко осмотрелся на всякий случай. В гримёрке больше никого не было, но он не мог поверить, что обращаются к нему – таким тоном с ним много лет никто не разговаривал.

– Это вы мне? Вы кто? Где эта безалаберная дура? Пускает кого попало…

«Безалаберная дура» в это самое время отпивалась сорокоградусной валерьянкой армянского производства у костюмерш. Минут за пятнадцать до употребления успокоительного её до чёртиков напугал какой-то, по её двадцатитрёхлетним меркам, седой дед. Он сказал, что теперь он будет директором Кенаренко, что так решил сам Борис Юрьевич и что так надо. Ну надо, так надо, подумала Милочка. Она даже не спросила у Кенара, почему так скоропостижно осталась без работы. Она и правда была непоправимой дурой, но на удивление здраво рассудила, что «баба с возу…», ну и так далее. Пусть теперь этот патлатый дед бегает Кенару за «кофем», получает от него нотами по загривку, ищет ему носки, удовлетворяет его сексуальные запросы, выслушивает пьяные матерные жалобы на жизнь по ночам и вытирает блевоту, и бегает за рассолом похмельными утрами. Это для публики Кенар был блистательным красавцем, великим голосом и бабником. Она-то знала, что это за птица.

В гримёрке же происходило нечто и вовсе неописуемое. Борис совершенно выпал в осадок.

– Милочка увольняться, теперь я за неё, так надо. – прогудел Бетховен, а это был именно он. – Зовут меня Лю… Леонид. У меня большой опыт работ с музыкантами.

После смерти Бетховен заново обрёл слух, прослушал всё, что успел написать в период глухоты, остался – что странно! – недоволен сам собой и добровольно напросился в посланники, чтобы искупить, так сказать, прижизненные грехи. Он всегда действовал решительно. Ему попадались только сложные пациенты, а оба музыканта так и вовсе были чудаками на букву «м». После первого подопечного из мира музыки композитор долго восстанавливал печень – очень тяжело далось написание оперы про Бориса-царя24, а после второго решил было навсегда завязать с миссиями и помощью всяким творческим особям. Постоянные попойки, наркотики, оргии с участием котов и людей… Это так утомительно! Бетховен реально собрался в Забвение, но на память очень не вовремя пришёл гимн этого самого второго насчёт того, что шоу должно продолжаться25 – и вот он снова в работе. В Москве! Когда бы ещё попал?! Украл костюм в костюмерной театра – и сразу к назначенному воспитаннику, чтобы долго не раскачиваться.

– Ну, ну, вперёд, на сцен. Зритель надо уважать, – подгонял Бориса патлатый. Кенар шёл, оглядываясь, и думал: «На кого он похож, где я его видел?». Память была бессильна.