Читать книгу Жон-Дуанский список Ушкиной - - Страница 10

Как и положено номеру пять, он был отличник. Раз под Новый год их поставили вместе вести утренник. Зайцев загадочно сверкал очками, Ушкина веселилась, потому что Костик был на полголовы ниже (мальчишки в подростковом возрасте зачастую выглядят недомерками на фоне оформившихся нимфеток). Машка и Зайцев гордо и выразительно декламировали праздничные тексты, любимая училка – образец Человека для Машки – блаженно кивала в такт заученному порыву их юных сердец. Медленный танец на пионерском расстоянии окончательно сблизил одноклассников. “Пионерское расстояние” – как музыкально сейчас звучит это выражение! Его руки – на её условной талии, ее руки – на его узеньких подростковых плечах, эти руки обязательно вытянуты до предела – ни в коем случае нельзя прикоснуться какой-нибудь “деталью тела” друг к другу – вот что такое “пионерское расстояние”! Костик прислал Ушкиной записку с предложением дружбы. И это несмотря на её “гадкоутячий” вид! Ох, чувствовал мудрый отличник Зайцев беспроигрышным мужским чутьём, что из самых гадких утиц получаются приятные и миловидные особы…

Но годы “мрачного ушкинского средневековья” тянулись, как неведомая в ту пору жевательная резинка. Очки Зайцева сверкали иногда под окном в полутьме метельного вечера, иногда невзначай за углом школы, когда свирепая Ушкина возвращалась с двойкой по математике. Что ж, она стала беззастенчиво пользоваться домашками очарованного воздыхателя…

Классе в восьмом Костик, собравшись с духом, позвал Ушкину в гости, предупредив, что мамы и младшего брата дома не будет. Он подготовился, как всегда, “на отлично”: маслянистый торт, купленный в кулинарном магазине напротив, мутный бабушкин компот в высоких фужерах из семейного неприкосновенного сервиза; яблочки, вырезанные уголками под лилии (сколько же он с ними возился?); салфеточки, ложечки, чайничек заварочный под поролоновым подолом “бабы на чайник”! Ах!.. Ушкина заявилась с подругой, ещё более неказистой, чем она сама. Зайцев терпеливо поставил третью чайную пару.

Что нашло на девицу Ушкину в ту далёкую пору, с трудом поддаётся адекватному объяснению. Она скакала по кроватям в доме Зайцева, повизгивала, кидалась в подругу изящными думками с диванчика Зайцевой мамы, пела похабные частушки. Подруга ей, конечно, подыгрывала. Костик, поправлял очки на носу указательным пальцем, когда подушка прилетала в его удивлённую физиономию, но терпел. (Надо отметить, что разбуянившаяся Ушкина была абсолютно трезвой – пионеры не употребляли спиртного даже в восьмом классе!) Наконец она выдохлась и отбыла восвояси, сказав напоследок какую-то гадость. Зайцев вздохнул и пошёл убираться в квартире к приходу любимой мамы…

“Номер пять” – несколько раз любовно обвела повзрослевшая филологиня Ушкина-Писучая… Номер пять замер в пространстве, называемом “школьные годы чудесные”!

За прошедшие годы Ушкина, конечно, поняла, что была неправа в отношении Зайцева, но – чувству не прикажешь…

“Одноклами” называют сейчас этих милых людей, которые навсегда остаются в нашей памяти задорными хулиганистыми мальчишками и весёлыми хитроватыми девчонками, даже став плешивыми одутловатыми дядьками и молодящимися, гусенично обтянувшими складочки, тёточками.

“Шесть, семь, восемь, девять, десять…”– бодро строчила Ушкина свой списочек.

Виталик. Он бегло поцеловал её в суматохе субботника, сообщив предварительно, что он всех баб в классе перецелует на спор… Но проспорил, ограничившись Ушкиной и её подругой…

Слава. Он сидел с Машкой за одной партой и доверительно шептал ей: если нечем занюхать крепкий алкоголь, можно втянуть носом запах своего носка. Потом Славик сигналил зеркальцем из своего окна, что было в доме напротив. Возможно, завлекал занюхивать его носком?

Вовка. Он, заходя в класс, зычно орал: “Бабы – овцы!” И за этот незамысловатый комплимент его все любили. Ну, и чертовски симпатичный, конечно, был отрок. Ушкина “овечий комплимент” часто с удовлетворением в душе принимала на свой счёт…

Алёшенька. Смуглолицый спокойный хорошист, который часто давал Ушкиной списать просто так и будучи интеллигентным человеком по утрам интересовался: “Как дела?”

Валера. К нему как-то раз притащила упирающуюся Ушкину их любимая класснуха. Было такое извращение: учитель и один-два активиста класса таскались к отстающим ученикам, дабы проверить, как те корпят над учебниками по вечерам. У Валеры был неимоверный бардак, он валялся на диване и кидал мяч в стену, на замечания класснухи реагировал пассивно. Состояние пережитого совместного стыда, как ни странно, надолго сроднило потом его с Ушкиной…

Суматошное подростковое лето после восьмого класса туманило мозг. Машка отбывала на отдых к тётке в деревню, неожиданно было решено, что соседка-одноклассница поедет с ней. Избави нас Боже от красивых подруг! Но и подругами они никогда не были, больше того – Ушкина недолюбливала эту девицу. Наслаждаясь нехитрым деревенским отдыхом, выпускницы восьмого класса заскучали. Тут-то и послала судьба им “юношей бледных со взором горящим”. Один из них был простым деревенским парнем и прозывался Серёга, а второй – Владимир, как и Ушкина с подругой, укреплял здоровье и рассудок на грядках любимой бабули. В общем, к гадалке не ходи, понравилась им обоим ушкинская подруга! Роль Ушкиной выпала примитивная до безобразия – быть почтовым голубем. Она вздыхала, скрипела зубами и уныло носила записки то одному, то другому, потом обратно, искоса поглядывая на свою неказистую фигурку с довольно тонкой талией, но коротковатыми ногами (а у подруги-то, что называется, от ушей), подростковая плоская грудка не шла ни в какое сравнение с уже развитым завлекательно выпирающим бюстом подруги… Иногда, притормозив у зеркала, Ушкина задумчиво созерцала меняющееся лицо своё: голубые глаза, обрамлённые светлыми длинными ресницами (их уже можно подкрашивать), обыкновенные губы, чуть вздёрнутый нос с тонким вырезом ноздрей (тайная гордость Машки, ведь у подруги не нос, а слива какая-то свисает, странно, что пацаны этого не видят), дополнял этот нехитрый набор излишне округлый абрис лица, но венчало-то всю “морду лица” по-прежнему непослушное овечье руно странноватого оттенка. Ушкина откровенно страдала от излишней кучерявости. Техника тогда ещё была довольно примитивной, и Мария придумала нехитрый способ выпрямления кудрей: после мытья надо было на мокрые волосы натянуть шапку и долго не снимать, пока не просохнет шевелюра. Способ имел два существенных недостатка: был долгосрочен, и после него распрямлённые кудри затхло пованивали… Сомнительно, что эти прелести могли очаровать Серёгу с Вовкой. И долго бы летала Ушкина кудрявым недоразвитым голубем туда-сюда, но подруга закрутила нешуточный роман с городским Вовкой, бортонув симпатичного, но по-деревенски простоватого Серёгу (она даже сказала, что от него навозцем попахивает!)…

История стара, как мир: Серёга поплакался Ушкиной, она прониклась сочувствием и состраданием, вот и зародились тёплые отношения. Неудивительно, что с одноклассницей после этой поездки отношения сошли на нет. Кучерявый голубь Ушкина приняла решение никогда более не обзаводиться более симпатичными приятельницами…