Читать книгу Девушка в поезде - - Страница 4

Балерина. Моя балерина. Она на сцене. Софиты, взгляды людей и лик художественного руководителя устремлены только на неё – и только она в своем белом тканевом доспехе крадется к этому чудищу. Я счастлив, что Случай, среди семи миллиардов странников, выбрал нас, чтобы мы сегодня в душной комнате, в пропасти между, сверлящими светом, лампами, облезлых скульптур и завитков, прозрели и узнали тайну вселенной. В музыке, которая играет на фоне, у нас есть какие-то часы и минуты, чтобы остановиться, потрогать потемки наших деревень, погладить собаку и посидеть вместе с ней, любуясь улыбающейся грязью, покосившимися крышами, выцветшими полями, миской с водой и косточкой, а потом увидеть, что собака дальше своей цепи ничего за свою жизнь и не видела, что перед ее глазами движется мир, тают льды на севере, меняются течения и разливается нефть, а она только сидит в своей будке и не пытается разломать цепь зубами, а боится, что она заржавеет. У нас есть возможность забыть о шероховатостях жизни и об очередном сериале, который скрывал от одиночества, а теперь уходит в глубины сети, как уходят люди от мира через дверь, через ванну с перерезанными венами или через окно, оставляя его также в одиночестве. Он мог видеть в нас друга, близкого человека и радость в круговороте жизни, а мы просто так сминаем и выкидываем дружбу с ним. Она ночевала порой прямо на зрительских местах, укутываясь креслами и горячим воздухом из обогревателя, и чувствовала, что она может кого-то этим вечером своим танцем вернуть к жизни, словно найти провод от старых наушников, подсоединить и послушать старые хиты в кресле, чтобы зритель увидел: жизнь также состоит из моментов, когда ешь шаверму с соусом из смеха и нелепых историй на скамейке с одноклассницей, а потом впервые пробушуешь ее помаду. Она рассказывала: уже давно во снах она видит лодку, а на том берегу стоит улыбчивый толстячок, который машет, пляшет и играет на гармошке.

Я приносил ей открытки с достопримечательностями разных стран и тогда вспоминал свой трехколесный велосипед, на котором наворачивал круги вокруг дома, когда папа ругался или мирился с мамой, и смотрел на шарик, улетающий от нас на другую планету, думая: «Когда-то я тоже куплю самый большой шар и буду летать на нем в разные страны, открывая, словно Колумб, новые континенты и народы». Её наряд, как у всех остальных, но она наполняет его неповторимой энергией, неповторимой собой. Я так отчетливо вижу любовь к ней внутри себя, что пытаюсь на, вырванном из рук стола, клочке бумаги нарисовать это, но всегда останавливаюсь, сбрасывая карандаш за борт, когда она проходит мимо.

Она отдает сцене все – и даже иногда кажется, что ее душа вырывается из тела наружу. А вдруг она так возьмет и исчезнет? Я впервые почувствовал вкус одиночества, которое всегда будет стоять рядом, потому что у людей есть одно свойство: они куда-то теряются, пропадают в стакане, находят новых друзей и более веселую жизнь; им уже не интересно сидеть с тобой в доме на дереве, слушать музыку, сочинять, а потом читать друг другу рукописи; ты не можешь дать им больше рассказов, рисунков и вечернего кино. Скромно кланяясь, она уходит со сцены. Пока она идет ко мне, я смотрю на ее волосы, на которые я хочу любоваться, стоя тихо у окна вечером, когда буду возвращаться с работы, на ее глаза, бродящие по утреннему туману, в которые я буду смотреть, когда захочу увидеть океан, и на ее улыбку посреди, бунтующих зимой, снежинок, в которой забываешь о существовании вселенной. Она смотрит на меня своими глазами, словно комета, бороздящая черное небо и внезапно нашедшая пристанище для себя. Приятно ощущать: кому-то интересен твой мир, кого-то восхищают гирлянды, каштаны под ногами и тетрадка с листьями, которую хранил с самого детства.

Она незаметно смотрела на меня каждый день и надеялась: скоро наступит тот день, когда мы признаемся друг другу в собственном счастье. Наш поцелуй – это голос планеты, проникающий в душу каждого человека, побуждая его забить на другое мнение, собственную гордыню и позволить себе признаться, рассказать, выйти за контуры раскраски, растопить собственный угрюмый мир огнем и попрощаться с городом скрытой радости. Проводя каждый день вместе на репетициях и пряча внутри себя любовь, мы подошли, наконец, друг к другу и сказали главные слова нашей жизни: «Я люблю тебя», – не думая о последствиях.

Она, наконец, увидит небо, и картинка станет для неё реальностью. Мы полетим сразу в Париж, не заезжая домой. У меня уже спрятана открытка с Эйфелевой башней, которую я, подведя её к ней в реальности, уберу с глаз и поцелую в закруасаненные губы. Мы едем в такси; дорога расступается перед нами, открывая путь к долгожданному моменту. Мы смотрим из окна и думаем о чем-то своем. Нам просто приятно сидеть и молчать вместе, иногда поглядывая друг на друга, чтобы увидеть того мотылька, который прилетел на наш свет. Я хочу описать её, но не могу. Слова ничтожно пытаются достать до её красоты, но безнадежно падают вниз.

Воздушный шарик летает по небу, запутывается в проводах, сдувается и падает на дорогу, а потом его сбивает машина. Он превращается в резиновую тряпочку на верёвочке с отпечатком колес на лице. Его пытаются зашить, надуть и отмыть, но воздух вылетает, усердно превращая его в последствия прошлого. Мы носим его к лучшим врачам Парижа, но везде встречаем безысходность. Мы сидим возле его корзинки, которая напоминает ему о большом воздушном шаре, которым он так и не смог стать, и говорим: «Ты останешься таким навсегда». Он даже не плачет, а дальше смотрит в стену: он знает, что нам когда-нибудь надоест возиться с ним; мы сдадим его куда-то, рассказывая о новом доме, в котором ему помогут, а сами купим новый большой шарик и пойдем по жизни дальше. Через время настает та ночь, когда мы поднимаем корзинку и везем его в неизвестном направлении. Невнятные голоса и мелькание бумаг, а потом тишина. Нам потом будут рассказывать, что он перестал выходить, не открывает подарки и не читает письма, а просто лежит и смотрит в стену. Мы очень счастливы с нашим новым шариком, который стал для нас всем. Через пару лет мы узнаем, что его нашли в ванне с перерезанными венами. На его столе нашли рисунок, на котором он стоит на другом берегу, машет, играет на гармошке и зовет маму, но она так и продолжает неподвижно стоять. Мир стал на еще одного человека меньше.