Читать книгу Эхо Антеора - - Страница 3

Высокая женщина в длинном плаще появилась в конце улицы поздним вечером, и, хотя на город наползала тьма и уже сложно было различить лица редких прохожих, Лу узнала ее. Сердце екнуло. Девчонка сдвинула брови, принявшись усерднее орудовать метлой, гоняя пыль и сор на площадке перед лавкой.

Она уже видела эту женщину около недели назад. В тот день, примерно в то же время колокольчик над дверью звякнул, оповещая о новом посетителе. Лу, занимавшаяся на кухне стиркой, вытерла руки и пошла на звук. Ей показалось странным, что Хартис, который наводил порядок на прилавках, не запер двери, ведь обычно в это время они уже закрывались для покупателей. Остановившись возле прохода в торговый зал, Лу услышала незнакомый женский голос и голос хозяина. Они переговаривались о чем-то пару минут. Слишком тихо – слов было не разобрать. Потом Хартис крикнул:

– Лу!

Она вздрогнула. Выждала немного, прежде чем отодвинуть шторы с бусинами и войти. Поклонилась. Оба присутствующих уставились на нее – Хартис, как обычно, с улыбкой, женщина – пристально и холодно. Теперь Лу смогла разглядеть ее – коротко стриженые волосы, суровое лицо, широкие плечи, прямая спина. Молчание, повисшее в лавке, затянулось. Женщина стояла, скрестив руки на груди, и Лу было не по себе от ее взгляда, сурового, оценивающего. Девчонка лихорадочно перебирала в уме события недавних дней, пытаясь понять, где и в чем могла провиниться.

Наконец, женщина повернулась к ее хозяину и отрезала:

– Нет.

– Отчего же? – мягко поинтересовался Хартис.

– Она рабыня.

Лу начала догадываться, почему так оробела в ее присутствии. Судя по ее выправке, по манере говорить, сухо бросая фразы, она была стражницей.

– Ступай, – велел девчонке хозяин.

Лу вновь скрылась в проеме и сделала несколько шагов по коридору, но желание узнать, в чем дело, не позволило ей уйти просто так. Она замерла, прислушиваясь, но смогла разобрать только резкий голос женщины: «это недопустимо», «это преступление». Затем они заговорили тише, а спустя еще несколько минут колокольчик снова звякнул. Лу осторожно выглянула из-за шторы, чтобы убедиться, что женщина ушла. Хартис стоял к ней спиной – поправлял и раскладывал товар на столах, мурлыча под нос какую-то мелодию.

– Ты, наверное, хочешь узнать, кто это был? – спросил он, не оборачиваясь.

Лу прошла внутрь, оперлась на прилавок и поковыряла ногтем щербинки на деревянной столешнице, по которым отмерялись ткани.

– О да, мой господин, я нижайше прошу вас раскрыть мне эту тайну.

Хартис насмешливо дернул плечами, услышав ее притворно-учтивый тон, и сказал, подтверждая ее догадку:

– Эту женщину зовут шани Ниджат, и она двадцать лет служила в городской страже. Я убедил ее оказать мне услугу.

– Какую?

– Обучать тебя.

– Чему? – удивилась Лу.

Всему, чему нужно, Хартис до этого учил ее сам. Лу, пусть и отлынивала от занятий, как только могла, за два года все-таки овладела чтением, письмом и операциями над числами. С терпеливой помощью хозяина она понемногу училась разбираться в финансовых делах лавки. А чему вообще может научить ее отставная стражница – караулить у ворот и кормить собой мошкару? Лу очень смутно представляла, чем занимаются стражники после окончания службы. Кажется, им платят какое-то пособие, но, возможно, шани Ниджат сочла его недостаточным и решила найти подработку? Ходит по домам и дает уроки… Чего? Вышивания? Каллиграфии? Любое предположение Лу не вязалось с возмущенными словами, которые произнесла та женщина. «Это недопустимо. Это преступление».

– Скоро сама узнаешь, – расплывчато бросил хозяин, и Лу сразу поняла, что ответа от него не добьется. С тех пор она мучилась догадками, которые казались ей одна глупее другой, и очень жалела, что за всю неделю не нашлось времени наведаться в гости к подруге и поделиться случившимся. Нами была очень умна, она бы непременно додумалась, о чем идет речь.

Хотя теперь, кажется, все должно было выясниться само собой. Стук жестких набоек о мостовую нарастал, а затем резко стих. Женщина выжидающе остановилась в нескольких шагах от Лу, все так же скрестив руки на груди. Девчонка убрала метлу и учтиво поклонилась, поднялась по ступеням и распахнула перед ней дверь.

Хартис стоял у прилавка и чирикал в толстой потрепанной книге, лежавшей поверх рулонов тканей – вел учет сегодняшней торговли. Реагируя на звон входного колокольчика, он отложил перо и, расплывшись в улыбке, шагнул навстречу шани Ниджат. Они обменялись коротким рукопожатием.

– Рад, что вы не передумали.

– Это должно остаться в тайне, – с каменным выражением сказала женщина.

– Разумеется. Двор так зарос, что никто вас не увидит.

Бросив взгляд на девчонку, она коротко кивнула. Хартис взял свечу, отодвинул шторы с бусинами и жестом пригласил женщину внутрь. Она направилась за ним по коридору своей уверенной, по-солдатски крепкой походкой, а Лу, взволнованная, поплелась следом, и вскоре все трое очутились на заднем дворе. Небо было темным, с тонкими бороздами облаков, подсвеченными бледным диском луны, разгоряченный за день воздух постепенно остывал, звуки города стихали. Женщина прошлась по дворику, бегло осматриваясь, а Хартис тем временем зажег два уличных фонарика, которые висели под козырьком крылечка. Тусклый свет озарил небольшой участок вытоптанной травы, примыкающий к задней стене дома.

– Вам достаточно света? – спросил хозяин, обращаясь к стражнице. – Места? Вам что-то потребуется?

– Ничего, – ответила она.

– Что ж, тогда не стану мешать.

С этими словами Хартис развернулся и ушел, оставив озадаченную девчонку наедине с шани Ниджат. Какое-то время та снова оценивающе разглядывала Лу, а потом стянула с себя плащ и набросила на бортик крыльца.

– Ладно, девочка. Тебе ведь известно, для чего я здесь? – По ее замешательству шани поняла ответ и сообщила: – Твой хозяин посулил мне большие деньги, чтобы я учила тебя драться. Заруби на носу, что это дело идет вразрез с законом, следовательно, как я уже говорила, наши уроки должны храниться в строжайшей тайне.

Разминая шею, руки и плечи, она стала медленно описывать небольшой круг, в центре которого стояла девчонка, а та не спускала с нее недоверчивого, настороженного взгляда.

– Я привыкла выполнять свою работу на совесть, – сказала шани, – так что здесь, на занятиях, буду забывать, кто ты такая. На это время ты будешь просто ученицей, которой предстоит освоить навыки рукопашного боя. В твоих интересах слушать меня внимательно и делать все в точности так, как я говорю.

Она наконец остановилась прямо под горевшим у крыльца фонариком, что позволяло в полной мере оценить крепость и атлетичность ее фигуры, прежде скрытой плащом. Лу мысленно усмехнулась, вспоминая свои нелепые предположения о том, что эта женщина может быть учителем вышивания или каллиграфии.

– Давай для начала посмотрим, что ты можешь, – сказала шани Ниджат, с вызовом выставляя вперед подбородок. – Попробуй ударить.

Она хмыкнула, увидев выражение лица девчонки, которая опешила от такого требования. Лу не шелохнулась, поэтому шани выкинула руку вперед, поманила ее и повторила:

– Давай. Напади. Ударь меня.

Девчонка снова не сдвинулась с места, лишь испуганно мотнув головой, и тогда шани разозлилась:

– Не трать мое время, девочка! Делай, что тебе велено! Забудь, что ты белая, а я черная. Нападай! Попробуй ударить!

Сквозь нарастающую тревогу Лу преодолела разделявшие их три шага.

– Бей! – крикнула шани Ниджат.

Словно во сне девчонка несмело занесла кулак и выбросила его вперед, целясь женщине куда-то в край плеча. Удар получился вялым, его бы с легкостью избежал даже старик. Шани Ниджат увернулась с нескрываемым презрением на лице и отступила на два шага в сторону.

– И это все? Давай, еще раз!

Лу снова приблизилась, на этот раз немного уверенней, и попыталась нанести удар. Шани вновь увернулась без каких-либо усилий.

– Еще!

Так какое-то время они кружили по двору – шани Ниджат замирала на месте, и Лу приближалась, чтобы ударить, и в последний момент та отступала. С каждым разом девчонка атаковала смелее и быстрей, но женщина каждый раз оказывалась проворнее, и Лу так и не удалось ни разу до нее дотронуться. Наконец шани, видимо, сочла, что этих жалких потуг с нее довольно: в очередной раз вместо того, чтобы увернуться, она перехватила кулак Лу и крепко сжала, а потом заломила девчонке руку резким, болезненным движением и пнула ту под зад так, что она повалилась на траву.

– Плохо, очень плохо, – протянула шани, отряхивая ладони, словно они испачкались от прикосновения к столь непутевой ученице. – Наверное, из-за того, что ты рабыня, ты двигаешься ужасно зажато. Скованно. Деревянно. К тому же совершенно очевидно, что твоя физическая форма оставляет желать лучшего. Так не пойдет. Нет, не трудись подниматься, оставайся там, где ты есть. Думаю, мы как раз можем начать с чего-то несложного – скажем, с двадцати отжиманий…

Питомник шани Суори представлял собой величественный двухэтажный особняк, окруженный рощицей апельсиновых деревьев. Сейчас, в разгар дня в их ветвях вовсю порхали и щебетали птицы. Два фонтана в форме звезд, дно которых было устлано синим камнем, украшали пространство перед входом. У левого топтались охранники, черпая шлемами воду в надежде охладиться – узнав в посетительнице Лу, они не стали отрываться от своей ленивой беседы. У правого, перегнувшись через бортик, сидела девушка с длинной косой, ловя мелкие капли на ладонь. Лу поднялась по широким ступеням и стукнула дверным молотком. Почти сразу ей открыла девочка лет восьми, поздоровалась и впустила внутрь. И убежала прочь, шлепая босыми ногами по мраморной плитке. Лу услышала голоса слева от себя, миновала широкий холл и просторную гостиную и вышла на веранду.

Шани Суори, сухопарая дама почтенных лет, вальяжно полулежала в плетеном кресле, лениво обмахивая себя огромным веером из цветных перьев. Возле нее на столике стоял графин и несколько полупустых стаканов. С другой стороны стола корпела над книгой одна из ее воспитанниц, двое других сидели плечом к плечу на полу – младшая склонилась над незаконченной вышивкой, старшая давала ей советы.

– Давно тебя не было видно, – протянула дама, заметив появление гостьи. Голос у нее был низкий, с хрипотцой.

– Доброго дня, госпожа, – поклонилась Лу. Среди всех господ, с которыми ей приходилось иметь дело – а ведь она, торгуя тканями, повидала их немало – шани Суори вызывала у нее наибольшую симпатию. На первый взгляд, владелице «Синих звезд» были свойственны те же замашки, что и остальным аристократам, но при более пристальном внимании ее надменность казалась наигранной, словно в глубине души эта дама насмехалась над ролями, которые был вынужден играть каждый житель города, в том числе и она сама. – Прошу извинить за долгое отсутствие. Много дел в лавке.

Это была отговорка. В лавке дел особо не прибавилось, просто из-за тяжелых тренировок под неустанным контролем шани Ниджат Лу порой чувствовала себя настолько измотанной, что сил заехать в питомник у нее не оставалось. Однако она помнила, что должна держать свои уроки в секрете, и потому единственной, кто знал правду, была Нами. Лу доверяла ей, и к тому же не хотела, чтобы подруга обиделась, решив, что обделена вниманием без веской причины.

– Ты случайно не узнала, что я просила?

– Узнала, госпожа. Шен Хартис выказывает вам свое почтение и просит передать, что с великим удовольствием сделает скидку на кевранский шелк, но только если вы закажете не менее сорока отрезов.

– Сорок? Вот бородатый сумасброд! К чему мне столько? – всплеснула руками шани Суори. Поджала тонкие губы, интенсивнее замахала веером. – Ладно. Передай ему, я подумаю. И пусть оставит свое почтение при себе, с такими-то предложениями!

Лу с поклоном удалилась. Вернулась в холл, поднялась по полукруглой лестнице, прошла по устланному мягким ковром коридору до самой дальней двери, постучалась и услышала:

– Входи, Лу!

Последовав приглашению, она оказалась в небольшой, но хорошо обставленной комнате. Подоконники здесь украшали цветущие орхидеи в керамических кадках, а вдоль стен все было заставлено книжными стеллажами. Нами сидела у окна с толстым потрепанным томиком в руках.

– Как ты всякий раз догадываешься, что это я? – поинтересовалась девчонка, закрывая за собой дверь. – Неужели твои волшебные книжки развили в тебе дар ясновидения?

– Увы, нет. Просто ты единственная стучишься и ждешь, пока тебе ответят – остальные вламываются сразу, – улыбнулась Нами, опуская меж страниц закладку и захлопывая книгу.

– Немного странно слышать подобные жалобы…

– …от рабыни? – подхватила Нами со смехом. – Да, такая вот я избалованная.

– Ого, а это что такое?

В комнате появился новый элемент декора – вышитая картина, повешенная на единственное свободное от книг пространство над изголовьем кровати. Искусные стежки шелковых нитей изображали дракона с шипастой головой, большими крыльями и длинными усами. Он вольготно парил среди облаков, и его чешуя блестела в лучах солнца.

– Нравится? – с гордостью сказала Нами. – Шани Суори заказала для меня такой эскиз, и я по нему за неделю это вышила – так сильно не терпелось увидеть, что получится…

– Всего за неделю? Да у тебя руки золотые, – восхищенно откликнулась Лу, любуясь красочным полотном. Она по-прежнему снисходительно относилась к сказкам, которые так трепетно любила ее подруга, но кое-в-чем они обе сходились – в страсти к драконам, этим пускай и мифическим, но прекрасным, могучим и свободным существам.

– Какое там, – смутилась Нами. – У меня от иголки теперь все пальцы в мозолях, вот, погляди… Но тебе явно пришлось тяжелее, Лу. Ты выглядишь уставшей.

– Не только выгляжу, я и внутри уставшая, – девчонка оторвалась от созерцания картины и со вздохом опустилась на бархатную подушку возле резного чайного столика. – Не думала, что скажу такое, но после всех этих тренировок я чувствую себя хуже, чем когда раньше меня хлестали плетьми.

– Ну-ну, – покачала головой Нами, гостеприимно водружая на столик вазочку с фруктами и садясь на подушку напротив. – Не преувеличивай.

– А я и не преувеличиваю. Вот представь – на теле ни единой царапины, но при этом все болит так, словно по тебе прошлось стадо слонов…

Хрустя взятым из вазочки персиком, Лу принялась в красках рассказывать подруге о своих последних уроках с шани Ниджат. Вот уже несколько недель стражница исправно приходила поздним вечером, отправлялась с ней во двор и в течение часа, который растягивался для Лу чуть ли не на годы, учила девчонку боевым стойкам и приемам, а главное – развивала ее выносливость, гибкость и силу, гоняя по двору и заставляя выполнять всевозможные упражнения. После каждой тренировки Лу чувствовала себя так, словно из нее высосали всю душу. Надо отдать должное, высокомерие женщины в отношении Лу было не таким, с которым обычно обращались с рабами – она, скорее, вела себя с ней, как с новобранцем, неумелым и несмышленым, но отчасти подающим надежды. Вероятно, надежды эти ей внушали золотые монеты, которые звенели в ее кармане после каждого урока. Лу до последнего старалась не думать о том, сколько денег тратит Хартис на ее обучение. Но прошлым вечером, после того, как за шани Ниджат в очередной раз закрылась дверь, не выдержала и озвучила наболевший вопрос.

– Пусть тебя это не беспокоит, лучик мой, – отмахнулся Хартис. Но девчонку такой ответ не устроил, о чем она прямо и заявила. Накопившаяся из-за постоянных тренировок ноющая боль в теле делала ее раздражительной и более смелой.

– Зачем все это нужно?! – возмущалась она. – Зачем мне махать кулаками, какой из меня боец, Хартис, о боги! Неужели тебе больше некуда девать деньги?!

– Тебя не должно волновать, куда я деваю деньги, – отвечал господин, прикрывая глаза и устало потирая переносицу.

– А если тебя арестуют – это тоже не должно меня волновать?! – кричала Лу, чувствуя закипающую внутри ярость. – Ты ведь знаешь, что это нарушение закона! Учить невольницу драться… Это уму непостижимо!

– Лу, остановись. Ты перечишь своему хозяину, – предупреждающе сказал Хартис. Но Лу не остановилась. Оскалилась, ощетинилась, как дикий зверек, и с вызовом бросила:

– И что ты сделаешь? Накажешь меня?

Она тут же пожалела об этом. Выражение лица у Хартиса стало каким-то… нет, при всем желании это нельзя было описать словами. Он не сказал ни слова. Просто подошел ближе, выразительно глядя Лу прямо в глаза. Ближе. Очень близко…

– Ты вся мурашками покрылась, – голос Нами вырвал ее из воспоминаний. Лу вздрогнула и с остервенением потерла плечи, пока те не начали гореть огнем.

– Прости, задумалась, – пробормотала она. – А знаешь что? Давай-ка сыграем в го.

Нами оживилась, достала из-под столика доску и две чаши с черными и белыми камнями. Лу освоила го ради подруги: остальные воспитанницы питомника, хоть и обучались основам распространенных настольных игр, таких как шахматы, маджонг и го, в повседневной жизни предпочитали им более простые развлечения – скажем, карты или кости. В глубине души Лу тоже находила го слишком заумным для себя занятием и совсем не удивлялась тому, что постоянно проигрывала. Однако она была вынуждена концентрировать все свое внимание на процессе игры, и сейчас это приходилось как нельзя кстати: больше всего на свете она желала отвлечься от странных мыслей о хозяине, которые в последнее время все чаще и чаще посещали ее.

– Лу, ау, ты здесь? – окликнула Нами, когда она непозволительно долго размышляла над ходом. – Опять задумалась о чем-то?

Девчонка покачала головой. Она начинала подозревать, что не только из-за тренировок чувствует себя такой выжатой, а еще из-за сил, которые тратила, чтобы прогнать эти странные мысли долой. Но чем больше она пыталась, тем сильнее они лезли, оккупируя ее разум, как иноземные захватчики.

– Интересно, что случится раньше – я смогу тебя победить или же ты найдешь более достойного противника и пошлешь меня к черту? – хмыкнула она, когда с горем пополам они сыграли несколько партий. Она поднялась, потому что ей следовало вернуться к работе, и подруга вышла проводить ее до дверей. – Нет, не отвечай, я хочу остаться в счастливом неведении.

– Ты уже играешь намного лучше, – утешила ее Нами, пока они шли по коридору. – Но ведь сегодня ты думала совсем не об игре, не так ли?

– Прости, пожалуйста. У меня… что-то все не ладится в последнее время. Не могу толком сосредоточиться ни на чем, плохо сплю, даже книгу, которую ты мне дала, все никак не могу дочитать. Надеюсь, ты не в обиде, что я до сих пор не вернула ее.

– О, нет-нет, не беспокойся о книге. Странно, я всегда думала, что физические нагрузки помогают крепче спать… Может, ты заболела? Если я могу чем-то помочь, только скажи…

Она с заботливым беспокойством погладила подругу по спине, но та лишь вяло улыбнулась в ответ. Нами насупилась и сокрушенно вздохнула.

– По правде говоря, в последнее время я и сама много думаю, – после паузы поделилась она. – С одной девочкой недавно поговорила, и после этого все никак не успокоюсь. Знаешь, Лу, тебе не стоит думать, что я найду себе другого партнера для игры в го, ведь для этого нужно выйти туда, наружу, а я… Мне все чаще кажется, что я просто проторчу в этом доме всю жизнь.

– Тебя это пугает?

– Нас ведь каждый день может кто-то купить. То, что новый хозяин окажется злым и жестоким – вот что по-настоящему пугает. А то, что я останусь здесь навсегда… Это не пугает, скорее… огорчает. Но я ведь хорошо живу тут, правда? Далеко не каждый свободный так живет. Чего мне еще желать? – Нами задержалась, задумчиво погладив блестящие листья пальмы, красовавшейся в горшке у основания лестницы, и смущенно поведала: – В книге, которую я сейчас читаю, есть сказка про то, как с помощью волшебства султан и бедняк поменялись телами. Я бы так хотела хотя бы на день с тобой поменяться…

– И кто я по-твоему? – расхохоталась Лу. – Только не говори, что султан! А ты тогда бедняк, получается? То-то я погляжу, в какой нищете тебе приходится жить!

Она обвела рукой роскошно обставленный холл питомника. Нами улыбнулась, но в ее лавандовых глазах затаилась печаль. Лу посерьезнела, легонько сжав плечо подруги.

– Ну не грусти, Нами. Просто пойми: завидовать мне – это и правда смешно. Неужели ты в самом деле хотела бы днями напролет мыкаться по городу, таская заказы по особнякам аристократов?

– Ты хоть где-то бываешь. Что-то видишь.

– При всем изобилии того, что я видела, поверь: по большему счету смотреть там не на что.

Нами пожала плечами, судя по всему, оставшись при своем. Лу шумно выдохнула.

– Я верю, что нас ждет что-то хорошее. Что-то… большее, чем сейчас, – ободряюще произнесла она. И тут же засомневалась: верит ли? Но слова прозвучали убедительно. Нами кивнула и улыбнулась.

Попрощавшись с нею, Лу покинула особняк. Она направлялась прочь по подъездной дорожке, когда высокий голосок вдруг окликнул:

– Эй, погоди!

Откуда-то со стороны сада вынырнула девушка, которая прежде сидела возле фонтана. Теперь в руках у нее была небольшая корзинка, доверху наполненная апельсинами. Поставив корзинку на обочине, девушка подошла к Лу, приглаживая волосы в перекинутой через плечо косе. Девчонка постаралась припомнить ее имя. Кажется, Сати.

– Привет. Как идут дела в лавке?

– Хорошо, – сдержанно ответила Лу, не понимая, почему к ней решили обратиться. Она редко разговаривала с другими воспитанницами, кроме Нами.

– Скажи, а хозяйка уже сделала заказ? Мы все надеялись сшить себе новые платья к празднику.

– Она взяла еще время на раздумья.

– Какая досада! – покачала головой девушка. – Так мы можем и не успеть.

Лу не нашлась, что ответить. Кажется, Сати не спешила отпускать ее, подыскивая тему для беседы. Осмотрелась, вспомнила про свою корзинку:

– Хочешь апельсинов?

– Нет, спасибо, – сказала Лу, чуть было не добавив «госпожа»: Сати, как и другие обитательницы «Синих звезд», выглядела холеной и держалась с достоинством. Рабыню в ней выдавали лишь светлая кожа и металлический ошейник.

– Давай посидим у фонтана? Там прохладно, – предложила она, делая шаг к воде, но Лу мотнула головой.

– Не могу, прости. У меня еще много работы.

– О, нет-нет, это ты прости, – замахала она руками. – Я совсем не хотела тебя задерживать… Может быть, дойдем вместе до ворот?

– Ладно, – пожала плечами Лу, не найдя причин для отказа.

– Знаешь, я тут думала… – Сати замялась, подыскивая слова, пока они шли по дорожке. – Ты же одна работаешь у шена Хартиса, правильно?

– Да.

– Ему, должно быть, тяжело справляться? – спросила она, накручивая кончик косы на палец. – Ну, я имею в виду с лавкой… И домом…

– Как-то справляется.

– Я тут просто подумала… Может, ему бы не помешала помощь?

Лу покосилась на нее, пытаясь понять, к чему она клонит.

– Он мог бы как-нибудь нанести нам визит, – продолжала Сати. – Мы всегда радушно принимаем гостей. Они бы с шани Суори наконец сторговались насчет шелка. Ну и заодно он посмотрел бы на нас. Может, ему бы кто-нибудь приглянулся…

Лу встала, как вкопанная. Повернулась к своей спутнице и осторожно произнесла:

– Постой… Ты что, хочешь, чтобы Хартис тебя купил?

– Я была бы счастлива, если бы это случилось, – отозвалась та без тени смущения.

– Ты шутишь?

– Почему ты так думаешь? Не я одна мечтаю о таком хозяине, как шен Хартис.

Лу вся напряглась.

– Каком это – таком?

Сати нежно улыбнулась, кокетливо теребя ткань своего платья.

– Добром… Он ведь добр к тебе, не так ли? Хорошем собой. Разумном. Богатом. Говоря по правде, все эти качества – большая редкость в любом человеке, а особенно в хозяине, которого не ты выбираешь, нет – он выбирает тебя… Ты ведь не можешь не понимать этого, Лу? Не понимать, как тебе повезло?

– Повезло? – отупело переспросила она.

– Ну конечно, – сказала девушка, становясь серьезной. – Ты ведь разговаривала с Намирой. Мы все живем тут в ожидании своей участи. То, что для тебя позади, для нас еще впереди, понимаешь? Каждый день может прийти кто-то и купить нас, но кто это будет? Будет ли он добр или жесток? Щедр или скуп? Мы этого не знаем, не выбираем свою судьбу.

Лу не могла понять, объяснялась ли ее неприязнь к собеседнице предметом их разговора, или же действительно в этой жалостливой речи сквозила некая фальшь. По крайней мере, теперь стало очевидно, с кем беседовала Нами, перед тем как погрязнуть в тревожных раздумьях о своем будущем.

– Рабы вообще ничего не выбирают, уж тем более свою судьбу, – отрезала Лу и развернулась, чтобы уйти, но Сати остановила ее, схватив за локоть.

– Ты права… но что, если появляется шанс?

– Хартис – твой шанс?

– Почему бы и нет? – Она приблизилась к ней почти вплотную, понизила голос и доверительно сказала: – Он хороший человек, и, думаю, я могла бы быть ему полезна… Поэтому ты просто намекни ему… Уверена, шен Хартис будет заинтересован. Должно быть, ему одиноко. Я могла бы скрасить его дни. И, если надо, ночи…

Она вдруг подалась вперед и шепнула Лу на ухо:

– …Да и твои тоже.

Затем отступила на шаг, заливаясь хрустальным смехом.

– Я в долгу не останусь, поверь! Так что поговори с ним, ладно?

И, развернувшись, отправилась обратно в питомник. А Лу стояла и смотрела, как развевается на ветру ее воздушное платье, как она летящей походкой скользит по дорожке, подхватывая на ходу корзинку, как уже у дверей оборачивается и машет рукой. Смотрела, и щеки у нее горели огнем. Ей вдруг совсем расхотелось возвращаться домой. Чтобы оттянуть время, всю дорогу она шла пешком и вела Дымку под уздцы, против воли прокручивая в голове эту недолгую беседу и раздраженно пиная камушки, попадавшиеся на пути.

По ожидавшей на улице повозке и группе скучающих у входа телохранителей и рабов Лу сразу поняла, что в лавке будет оживленно. Она отвела лошадь в стойло и зашла в дом со двора, тихо приблизилась к шторам с бусинами и осторожно выглянула сквозь них в торговый зал. Она увидела стоящего спиной Хартиса, рядом – Фарида, толстого седовласого старца, торговца сладостями из соседнего магазина, а напротив них – клиенток, трех молодых аристократок с веерами в руках, драгоценными камнями в прическах и блестящими пайетками на платьях, подчеркивающих достоинства их стройных фигур. Судя по всему, с основной целью своего визита девушки уже покончили – на прилавке позади них виднелись сложенные вповалку покупки, завернутые в бумагу руками хозяина, как водится, не самым аккуратным образом. Но шани не спешили уходить, с интересом слушая увлеченный рассказ Фарида. С первых же слов, донесшихся до ушей Лу, можно было без труда узнать одну из фирменных баек, которой продавец сладостей любил пичкать юных особ, вызывая у них многочисленные охи и вздохи.

История эта была сочинена им по мотивам происшествия почти годичной давности. Оно случилось на недельном празднестве, которое традиционно знаменовало конец знойной засухи и начало сезона дождей. В эти дни в город из ближних и дальних окрестностей стекалась самая разношерстная публика. На улицах шумели карнавалы и раскидывались ярмарки, играли музыканты и выступали выездные артисты, питейные и увеселительные заведения гудели без остановки и днем, и ночью. Хартис и Фарид, как и большинство других купцов, всю праздничную неделю выезжали торговать в палатках на площади, а по вечерам собирались за ужином в кабаке неподалеку, обсуждая прошедший день и собирая всевозможные сплетни. Тогда активно набирал обороты слух о некой приезжей шайке, которая уже успела засветиться в различных стычках по всему Кауру. В один из вечеров, сидя за столом с Лу, Фаридом и его помощницей Ашей в окружении выпивающих гуляк, Хартис заметил, что в кабак нагрянули подозрительные личности. Он попытался убедить Фарида уйти, но тот воспротивился – они пришли совсем недавно, и еда была еще недоедена, пиво недопито, а байки – недотравлены. Тогда Хартис отправил Ашу с Лу домой, а сам остался, чтобы присмотреть за стариком. А вскоре после этого подозрительные типы, оказавшиеся той самой шайкой, о которой ходили слухи, сцепились с кем-то из местных. Никто и опомниться не успел, как перебранка переросла в большую пьяную потасовку, которая в итоге привела к пожару, охватившему заведение и ближайшие к нему строения.

В реальности роль Хартиса в этих событиях заключалась в лишь том, что он помог старику вовремя выбраться из кабака и, защищая его, пару раз двинул кому-то по морде. Но рассказ Фарида каждый раз обрастал новыми захватывающими подробностями и в итоге распух до таких масштабов, что старик в нем едва ли не висел на волоске от гибели, а Хартис чуть ли не в одиночку скрутил всех буянивших в кабаке верзил. На этот раз последние тоже претерпели метаморфозы, превратившись в особо опасную группировку, объявленную в розыск аж в десяти городах юга. Хозяин не переставая хохотал и поправлял старика, но в глазах юных шани все явно выглядело так, будто он скромничает, и они то и дело кидали на него заинтересованные взгляды.

Лу, наверное, слишком громко и слишком обреченно вздохнула, потому что мужчина обернулся и заметил ее. Извинившись перед гостьями, оставил их и нырнул сквозь шторы.

– Лучик мой, проведала свою подругу?

Девчонка коротко кивнула, почему-то внезапно оробев. Отступила на шаг и склонила голову, не желая смотреть в лицо своего хозяина. Или не смея? «Да с какой стати? – разозлилась Лу, ощущая, как волна противоречивых чувств снова накрывает ее. – Чего я там не видела?»

– Что-то случилось?

– Нет. Все в порядке. Прошу прощения, что задержалась.

Слова прозвучали затравленно – она сама удивилась, насколько. Должно быть, Хартис тоже. Лу не разговаривала с ним так со времен своего появления в этом доме, пока еще была напугана и не знала, что ее ждет. Наверное, так и должны себя вести хорошие рабы, но Лу давно себя так не вела, а Хартис этого и не требовал.

«Добрый», сказала Сати.

«Доброта – спорная штука, – твердила себе Лу по дороге домой. – У каждой медали есть обратная сторона. Кто-то скажет «добряк», а кто-то – «простофиля». Может где-то еще доброта – это хорошо, но в нашем жестоком городе это скорее слабость…»

– Что ж, – помедлив, произнес Хартис. – Я скоро поеду в порт – сегодня должен причалить корабль поставщиков из Аумы. А ты пока побудь в лавке за старшую.

– Да, господин.

– Только ступай сначала пообедай.

Уходя, Лу все же украдкой заглянула в его лицо. Царивший в коридоре сумрак делал озадаченное выражение на лице хозяина зловещим, превращая добродушного торговца в угрюмого бандита.

«Хороший собой», сказала Сати.

«Да она его видела вообще? – ворчала про себя Лу. – И при каких обстоятельствах она могла его видеть? Может, однажды заезжала в магазин, сопровождая шани Суори или кого-то из ее помощников? Хотя я такого не припоминаю… Значит, слухи. Но кто мог сказать такое – сказать, будто Хартис хорош собой? Не знаю, кто, но мне искренне жаль этого человека, ведь он, очевидно, слеповат на оба глаза…»

Должно быть, их кухарка Латифа приготовила обед совсем недавно – очаг еще не успел остыть, и на маленькой кухоньке витал тяжелый перечный дурман. В соответствии с предпочтениями нанимателя любая пища в этом доме снабжалась куда большим количеством специй, чем мог вытерпеть самый отъявленный любитель острого. Лу злорадно усмехнулась, представляя, как неженка Сати в свой первый день здесь садится за стол, отправляет ложку такой похлебки себе в рот, и из глаз у нее брызжут слезы, а ее светлые мечты о прекрасной жизни разбиваются на мелкие осколки. Что еще она там говорила о Хартисе? «Разумный»? Разве это разумно – класть в блюдо больше пряностей, чем основных ингредиентов? Или скупать столько сладостей, что не съесть за сотню лет, даже если поглощать их всем Кауром?

Еще несколько минут из зала доносились звонкий девичий щебет, старческий гундеж Фарида и басовитый смех Хартиса. Потом все стихло, и звякнул колокольчик над дверью – должно быть, посетители ушли. Следом забряцали бусины и в коридоре послышались тяжелые шаги. Лу опомнилась, обнаружив, что просто стоит возле чана похлебки с миской в руках, так и не удосужившись ее наполнить. Схватив половник, она начала черпать густое варево и тут же обожглась. Выругалась, раздраженно грохнула миску на стол.

– Похоже, кое-кто не в духе, – заметил возникший в дверях кухни Хартис.

Лу промолчала, отвернулась к мойке и принялась полоскать руку в воде и дуть на нее, притом с усердием куда большим, чем заслуживал ее маленький ожог. Она специально тянула время в надежде, что Хартис исчезнет – например, пойдет собираться для поездки в порт. Не приходилось сомневаться, что он вернется оттуда с хорошим, ценным товаром. Деловая жилка у хозяина определенно имелась, а обходительность и учтивость позволяли ему с легкостью располагать к себе людей. «Богатый», сказала Сати. Тут не поспоришь – несмотря на внешнюю скромность и самой лавки, и ее владельца, с деньгами у последнего все было в порядке. «Но вот если бы ты знала, Сати, – думала Лу, ощущая, как все тело ноет при одном воспоминании о вечерних тренировках с шани Ниджат, – если бы ты только могла знать, на какие бестолковые вещи это богатство уходит…»

Вопреки ожиданиям, мужчина не спешил уходить. Замер неподалеку, наблюдая, как Лу вытирает руки, ищет себе ложку, с явной неохотой опускается за стол. Девчонка была голодна, но есть не начинала, чувствуя, что под этим пристальным взглядом кусок в горло не полезет. Сидела, сгорбившись, уныло купая ложку в густой похлебке.

Хартис не уходил. Похлебка стыла.

Лу поерзала на подушке.

Она вспомнила, как хозяин рассказывал ей про такие странные горы, «вулканы», внутри которых бурлила раскаленная жидкость. Иногда эта жидкость, которая, вроде, называлась лавой, закипала и извергалась на поверхность. Сейчас Лу чувствовала себя именно такой горой: казалось, эта самая лава вот-вот хлынет у нее из ушей. Оторвавшись наконец от миски, она исподлобья глянула на Хартиса. Тот прислонился к видавшему виды буфету, безотчетно крутя кольца на своих пальцах, как делал всегда, когда размышлял или был озадачен. Склонил голову набок, когда их взгляды встретились. Вид у него был встревоженный и немного грустный.

«Кого тут обманывать, – обреченно подумала Лу. – Я же знаю, что Сати права. Во всем. Он действительно умен и добр, а еще… Несмотря на вечно лохматые волосы и эту бороду, которую давно пора бы хорошенечко подстричь, несмотря на необъятные рубахи, которые постоянно таскает, и на полноту из-за всех этих сладостей, он действительно хорош собой. А я… Я просто должна быть благодарна за то, как много он сделал для меня с самого первого дня, как я его знаю. С того самого дня, как он меня спас… Разве я имею право желать чего-то еще?»

– У тебя лицо красное, – сказал Хартис, опускаясь на подушку напротив нее. – Ты случайно не заболела?

Он подался через стол и осторожно прикоснулся тыльной стороной ладони ко лбу Лу. Девчонка замерла, как каменное изваяние.

– Просто тут очень жарко, – выдавила она из себя.

Хартис убрал руку и нахмурился.

– Ты все еще сердишься?

– Из-за чего?

– Из-за тренировок, которые я для тебя устроил.

Лу промолчала. Пусть сейчас она сердилась не из-за этого, да и вообще не на Хартиса, ответить «нет» было бы ложью. Плеснув себе немного вина из кувшина, хозяин задумчиво покрутил в руках чарку.

– Я могу тебя понять, понять, почему ты злишься, – медленно произнес он, и Лу, хмыкнув, наконец принялась за обед. – Не уверен, по душе ли тебе твоя нынешняя жизнь, но по крайней мере она мирная, и хорошо, если такой останется. Однако у судьбы всегда свои планы, Лу, лучик мой. У тебя вспыльчивый характер. Я просто хочу, чтобы ты стала сильнее. Чтобы, если что-нибудь случится, могла за себя постоять.

– Могла фа фебя пофтоять? – переспросила девчонка с набитым ртом. Кое-как проглотила перченую еду и, прищурившись, ткнула в Хартиса ложкой: – Так получается, если ты донимаешь меня дурацкими поручениями, я могу просто задать тебе трепку?

Хартис, который в этот момент делал глоток, поперхнулся вином и зашелся в смешанном приступе кашля и смеха.

– Я иногда не понимаю, кто из нас раб, а кто хозяин, – прохрипел он, утирая выступившую в уголке глаза слезинку.

– Это потому, что я паршивая рабыня, – с серьезным видом сказала Лу. – Что смотришь так? Я же знаю, что паршивая. Может, лучше тебе завести другую? Одна девица из питомника Нами сегодня заявила, что спит и видит, как бы ты взял ее к себе. Кажется, она на тебя глаз положила. Уверена, она была бы куда более покладистой…

– Ты из-за этого такая взвинченная? Переживаешь, что я заведу еще одну рабыню?

– С чего бы мне переживать? Если кто-то возьмет на себя часть работы, пусть даже хлопоты по дому… Разве не этого я должна желать?

– Так должна или желаешь?

– Мне все равно. Тебе решать, – буркнула Лу, уткнувшись в миску. И, помедлив, добавила: – Господин.

Хартис покачал головой, поскреб бороду.

– Ты не паршивая рабыня, Лу, лучик мой, – мягко сказал он. – Ты отлично справляешься со всеми делами. Я всегда знал, что могу на тебя положиться, и воспринимал это как должное. Но теперь я вижу, что ты устала. Я попрошу шани Ниджат отложить занятия на недельку. И освобожу тебя от работы с завтрашнего дня, чтобы ты могла отдохнуть. Договорились?

– И мне совсем ничего не надо будет делать? – недоверчиво взглянула на него Лу. – А кто будет помогать тебе с лавкой?

– Сам справлюсь. Справлялся же я как-то раньше.

– Раньше и торговля была поскромнее. Да и как ты себе это видишь, Хартис? Рабыня будет сидеть сложа руки, пока господин пашет за двоих? Мне кажется, это уже чересчур.

– Так может мне и правда стоит взять еще одну? Будете работать по очереди… – Хартис усмехнулся, когда испуг невольно отразился на лице девчонки. – Не бойся, это просто шутка. Я не стану этого делать. Если честно, то я вообще не собирался… Впрочем, неважно. Мне пора ехать.

Залпом покончив с вином, он грохнул чаркой об стол, встал и направился к выходу. Лу подскочила следом. Шагнула ему наперерез, задержала в дверном проеме, заглянула в лицо.

– Нет уж, договаривай. Что ты не собирался?

– Покупать рабов, – сказал тот, отводя взгляд.

– Вот как? – вскинулась Лу, чувствуя, как улегшаяся было буря странных эмоций снова начинает бушевать внутри. – Тогда почему я здесь? Что тебя заставило купить меня? Жалость?

– Ты считала, будто я взял тебя по доброте душевной, пожалев? – Хартис скривил губы, покачал головой. – Ты слишком хорошо думаешь обо мне, Лу. Уж поверь, я видел тех, кто вызывал куда большую жалость, чем ты. Но я не собирался никого спасать. Я не должен был… Не должен был вмешиваться в чужие судьбы.

– Какое интересное… правило, – едко бросила Лу. – И что же заставило тебя его нарушить?

Помедлив, Хартис извлек что-то из кармана и протянул ей. Лу сразу узнала зеленый бархатный мешочек из хозяйского сундука, на который впервые наткнулась в день знакомства с Нами, когда искала мазь от ушибов. Сжав мешочек в ладони, слыша, как тихо перекатываются и стукаются друг о друга лежащие там прозрачные камушки, которые она когда-то приняла за конфеты, Лу подняла глаза и спросила:

– И что это такое?

– Гадальные камни. Я… просто сделал так, как они сказали.

– Так значит, это… камни? Они велели тебе спасти меня?

Лу никогда прежде не видела его таким – далеким, отстраненным, холодным. Так нестерпимо захотелось поднять руку и сорвать с его лица это выражение, как маску, и разбить об пол, что девчонка непроизвольно схватила себя за запястье. Пульс стучал под пальцами неровным ритмом.

– Именно. Ты разочарована?

Лу бросила ему мешочек и, прижавшись спиной к стене, освободила проход:

– Не смею больше задерживать, господин.

Когда настал вечер и за последним покупателем закрылась дверь, Лу достала из-под прилавка толстую книгу учета, открыла в самом конце и выдернула чистый лист. Линия отрыва вышла неровной, смялась гармошкой у одного края. Положив бумагу на стол, Лу принялась разглаживать ее, и, хотя изо всех сил старалась оставаться хладнокровной, пальцы дрожали.

Идея сбежать возникла у нее в тот момент, когда она смотрела вслед Хартису, удалявшемуся по коридору. Вспыхнула, яркая, как стрела молнии, под звук его тяжелых шагов, и Лу еще долго стояла, привалившись к стене, пытаясь выровнять дыхание и совладать с собой. Хотя это была далеко не первая в ее жизни мысль о побеге, в этот раз она была какая-то иная, слишком тревожная, выбивающая из колеи.

Потом звякнул дверной колокольчик. Лу пришлось натянуть улыбку и выйти в зал, кланяться, говорить. Это отвлекло, даже успокоило. В перерывах, когда покупателей не было, она старалась не сидеть на месте – поправляла товар, сортировала выручку, усердно убиралась. Она не чувствовала усталости, да и вообще толком ничего не чувствовала – словно смотрела со стороны на саму себя, девчонку, суетящуюся в магазине. День пролетел быстро, солнце село.

Хартис все не возвращался.

Лу уставилась на лист перед собой. Пододвинула ближе свечу, уколола ладонь грифелем, проверяя, хорошо ли тот заточен. Опустила его на бумагу. Вздохнула. Писать она не любила. К тому же, практики у нее не было уже довольно давно – с тех пор, как Хартис перестал с ней заниматься и начались тренировки со стражницей. Лу боялась, что все позабыла, но рука вспомнила уроки. Девчонка вывела первую букву и отстранилась, оценивающе глядя на нее: неровная, слишком крупная, заметно, что создана неуверенной рукой. Лу зачеркнула ее и написала, стараясь держать карандаш тверже:

«Нами».

Буква, которую она зачеркнула, была «Д». Она хотела написать «Дорогая моя Нами», но потом поняла, что не уверена, как правильно пишется «дорогая». Ей не хотелось, чтобы подруга, прочитавшая много книг и грамотная, смеялась над ней. Лу вновь занесла руку над листом, но строчки, которые она хотела написать, проносились в ее голове слишком быстро, слов, которые она хотела сказать, было слишком много. Она поняла, что не сможет опустить их на бумагу. Дурацкая это затея, с письмом. Она скомкала лист и уронила голову на стол.

Хартис должен был вернуться уже несколько часов назад. Раньше он никогда так не задерживался. Девчонка вышла из лавки, постояла на крыльце, оглядывая улицу. Вернулась внутрь, заперла наружную дверь.

«Меня не должно это больше волновать, – сказала она себе, уже, наверное, в сотый раз. – Его отсутствие мне только на руку. Нужно решаться».

В своей комнате она взяла заплечный мешок, в котором обычно носила образцы тканей, и принялась заталкивать туда вещи, как попало, не глядя. Забив его под завязку, опустилась на пол у стены и прикрыла глаза, формируя в уме план грядущего побега.

Она выйдет из дома с мешком на плечах. Пойдет быстрым шагом, насколько можно быстрым, но не бегом. Она не станет прятать лицо и ошейник. Стражники, привыкшие к слоняющейся по городу рабыне из лавки тканей, не остановят ее. Мало ли, по какому поручению та спешит, пусть на дворе и сгущаются сумерки? А если все же остановят, она выкрутится, сочинит что-нибудь правдоподобное. Уж чему она всяко научилась за два года торговли, так это брехать на разные темы. Хотя, конечно, до своего учителя ей, как до луны…

«Нет, не думай больше о нем».

Что еще взять, помимо вещей? Мысли путались. Она знала, где хранятся все сбережения – позаимствовав оттуда хотя бы немного, можно было значительно увеличить свои шансы на успешное бегство. Но девчонка тут же поняла, что не станет брать у своего хозяина ни медяка, даже если бы это гарантировало ей свободу. Наверное, следует хотя бы захватить с кухни съестного на первое время. Конечно, это тоже будет считаться воровством…

Итак, она не станет плутать мелкими улочками, как делала раньше, боясь привлечь к себе лишнее внимание и вместе с тем рискуя нарваться на пьянчуг или бандитов. Пойдет по освещенной главной дороге, склонив голову и глядя под ноги, как и положено рабыне. Никто не обратит на нее внимания. Никому не будет дела. Она дойдет до «Синих звезд», пусть это и рискованно, прокрадется мимо охранников и встретится с Нами. Она скажет ей все то, что не смогла написать. Нами заволнуется, попробует остановить ее, но она будет тверда в своем решении.

«Но почему, Лу, почему?» – воскликнет Нами, характерно всплеснув руками.

«Потому что я плохая рабыня», – ответит она.

Потому что с некоторых пор – она уже и не вспомнит точно, как давно – у нее в груди мечется раненая птица. Потому что эта птица кричит, когда хозяин любезничает с клиентками, и дрожит, когда Лу остается с ним наедине. Потому что все это время девчонка была настолько глупа, чтобы верить, будто имеет в этом доме, в этом небольшом мирке, какое-то свое, особенное место. Словно она, Лу, какая-то особенная…

Но это не так. Всему, что у нее есть, она обязана простой игрушке – проклятым камням в зеленом мешочке. Именно на нее, на тощую умирающую девочку в колодках, пал их выбор. Но ведь они могли указать Хартису на кого угодно. В этом доме мог оказаться кто угодно, любая другая невольница, и хозяин был бы к ней так же внимателен и заботлив – просто потому, что такая у него натура.

«Так что я собираюсь сбежать, Нами, чтоб этим чертовым камням пусто было, – скажет она. – Что? Говоришь, я должна быть благодарна хозяину за все, что он для меня сделал? Да, так, наверное, и рассуждала бы хорошая рабыня… Но я-то плохая, мы же это уже выяснили. Я была плохой с самого начала, и Хартис как никто другой знал об этом, хотя и утверждает обратное. Он, наверное, считал, что я не предам его… Ха. Он ведь видел шрамы на моей спине. Он ведь знает, что они никуда не делись – это клеймо, клеймо плохой рабыни, клеймо предательницы, оно со мной на веки вечные. Он должен был знать, что рано или поздно это случится. Почему дурацкие камни об этом ему не сказали? Почему не сказали о том, что он мучает меня своей добротой, что у меня нет больше сил думать о нем, видеть его лицо, слышать его голос, что это попросту невыносимо?»

«Лу, ты что?.. – прошепчет Нами, округляя глаза. Умная, умная Нами. – Ты что, в него… влюблена?»

К счастью, будет темно, и Нами не увидит, какими ужасающе пунцовыми становятся щеки ее подруги.

Потом они попрощаются, и девчонка уйдет. Она будет брести куда-то без цели, хоть на самый край света, лишь бы оказаться подальше от этого дома, от этого человека, от всех этих мыслей. Она будет идти и идти, без конца, пока птица в ее груди не заткнется. Конечно же, ее схватят. Ее непременно схватят, так всегда бывало. Но в этот раз, первый раз в ее жизни, она не испугается, не покорится, не сдастся без боя; может, ей даже доведется применить на практике полученные с шани Ниджат боевые навыки. Она станет сопротивляться до последнего. До самого конца. Потому что уж лучше умереть, чем быть возвращенной назад, сюда, в руки хозяина, которого она так вероломно предаст…

Из открытого окошка, выходившего во дворик, донесся стрекот сверчка, а затем прекратился, и в какой-то момент стало очень, очень тихо. А потом из этой тишины, робкий, как весенний побег, родился глухой стук первых капель, и, разросшись, окрепнув, превратился в монотонный гул ливня. Сезон дождей начался раньше обычного.

Лу сидела на полу у стены, уткнувшись лицом в колени, потеряв счет времени. А, подняв наконец голову, вздрогнула: на пороге комнаты, прислонившись к дверному косяку, стоял Хартис. И, похоже, стоял там уже какое-то время – вода, стекающая с обуви и одежды, образовала у его ног целую лужицу. Но хозяину, кажется, было глубоко плевать, что он промок до нитки. Его взгляд, устремленный на Лу, был мутным. Он медленно и ровно, но не совсем уверенно пересек комнату, оставляя после себя влажные следы, и тяжело опустился на пол слева от девчонки.

– Я надрался, – тихо сообщил он, словно это нуждалось в подтверждении. Затем вдруг замер, и Лу, проследив за его взглядом, стиснула руки на коленях. Заплечный мешок валялся на полу, там же, где и был брошен, и из него беззастенчиво торчала белая штанина.

– А я собиралась сбежать, – ответила девчонка откровением на откровение.

– И что же тебя остановило?

– Пусть твои камни тебе скажут.

Хартис фыркнул и по-хмельному неуклюже отклонился в сторону, чтобы нашарить мешочек в своем правом кармане. Девчонка ощутила, что шедший от мужчины запах мокрой одежды перебивается куда более терпким запахом спиртного. На пару секунд их плечи соприкоснулись; сердце забилось сильнее, и Лу нарочито отвернулась и уставилась на плотную завесу ливня за окном, имитируя безразличие.

– Там, откуда я родом, их используют, чтобы получить ответы на свои вопросы, – поведал Хартис глухим, хриплым от выпивки голосом. Достав искомое, он вернулся в прежнее положение и повертел зеленый мешочек в своих руках. – Эти достались мне от… очень могущественного существа, и не раз выручали в жизни. Когда только перебрался в этот город и открыл лавку, я часто раскидывал их перед тем, как ехать за товаром. Просил подсказать, во что вложиться, потому что плохо разбирался в местных предпочтениях и в ассортименте. Тогда я понял, что здесь они не имеют такой силы, как на моей родине. А может, я просто хреново разбираюсь в их толковании… Но несмотря на это, я до сих пор иногда ношу их собой, когда сомневаюсь в чем-то. Они помогают мне принять выбор. Это как подбрасывание монетки. Кто-то считает его сакральным, а кто-то – ерундой. На самом деле, в кидании монетки ровно столько смысла, сколько вкладывает в него кидающий. Понимаешь?

Не поворачиваясь к нему, Лу покачала головой, покусывая губы. Она не хотела слушать и не хотела понимать, так же, как не хотела взглянуть прямо на обращенное к ней лицо со следами еще не высохших капель дождя на темной коже, которое теперь, в ответ на равнодушие девчонки, исказила кривая усмешка.

– Но в тот раз было иначе, – продолжал хозяин. – В тот день мне нужно было кое-что взять в сундуке. Когда я перекладывал вещи, мешочек развязался и все камни рассыпались по дну. Я начал собирать их, и тогда мне почудилось, что знаки складываются в какую-то последовательность. Так, будто хотят мне что-то сказать. Я решил раскинуть камни еще раз, и еще раз, и сколько бы ни раскидывал, они всегда говорили одно… Но что именно, я не мог понять.

Высыпав прозрачные камни на ладонь, он задумчиво погладил их большим пальцем.

– У каждого знака здесь множество значений, и в зависимости от положения он может толковаться по-разному. То, что я увидел в тот день, хоть и повторялось, не складывалось в единую картину. Тогда я бросил это дело. Как и планировал, я закрыл лавку пораньше и отправился за закупками. Когда закончил в порту и пошел обратно, я в какой-то момент вдруг заметил… Ребенка… Девочку лет десяти, должно быть, чью-то помощницу – она тащила на плече большой моток корабельного каната. Наверное, потому, что она очень смешно семенила из-за его тяжести, она и привлекла мое внимание; и я вдруг вспомнил, что одно из значений первого камня, который выпадал в том раскладе – «веревка», или «трос», или «канат». А еще – «хлыст», или «плеть», или «лоза»; и тут, приглядевшись, я заметил, что на голове у девочки венок из виноградной лозы. Это совпадение показалось мне забавным. Хотя мне нужно было в другую сторону, я решил повернуть на ту улицу, по которой шла девочка. Когда дошел до конца улицы, на крыше последнего здания я увидел флюгер с фигуркой сокола, и это было значение второго камня – «хищная птица», а еще «ветер»; и я последовал дальше – туда, куда указывал флюгер и дул ветер. Все это заинтриговало меня. Я начал верить, что это больше, чем череда совпадений, и вскоре понял, что прав, потому что знаки продолжали вести меня, от одного к другому… Надо же, это было всего два года назад, но теперь я уже и не вспомню точную последовательность. Помню вывеску аптекарского ларька, пробежавшую в переулке черную кошку, и как кто-то выкрикнул фразу, ставшую очередной подсказкой…

По мере рассказа, указательным пальцем свободной руки он переворачивал камни на своей ладони рисунками вверх, и в конечном счете выбрал один и поднял его над глазами, рассматривая с придирчивостью, с которой опытный ювелир изучал бы бриллиант.

– В конце концов я вышел к невольническому рынку. Признаться, в тот момент я всерьез задумался о том, чтобы повернуть назад. Хотя я жил в этом городе и был вынужден играть по его правилам, мне всегда претила мысль о рабстве. Не жду, что ты поверишь… Но это и не принципиально. Я понимал – то, что затеяли камни, это не случайность и не игра. Это было что-то очень важное, и поэтому я наступил себе на горло и продолжил путь, который и привел меня к бело-золотому шатру. – Мужчина подбросил камень, который рассматривал, и довольно ловким для пьяного движением поймал в воздухе. – И там, стоя возле него, я растерялся. У меня, как назло, остался последний знак, который всегда был самым тяжелым для моего понимания, потому что содержал в себе слишком много смыслов, никак не связанных – «защита», «солнце», «болото»… Я перебирал их в уме – те, что мог вспомнить, – смотрел на рабов, которых предлагал мне тот старик-торговец, и не находил подходящих совпадений. Я хотел уйти… Но вдруг мой взгляд упал на кнут, который висел у него на поясе. Одним из значений последнего камня был «журавль». И тот кнут, которым тебя наказывал старый хозяин, его рукоять была в виде журавля…

– Он ведь все еще у тебя? – порывисто оборвала его Лу, не желая больше слушать историю, продолжение которой и без того знала. – Так как насчет того, чтобы вместо этой увлекательной чуши достать его и наказать меня за то, что собиралась сбежать?

Она наконец повернулась к хозяину и одарила его тем же взглядом, что и в тот судьбоносный день – пронзительным, вызывающим и бесконечно дерзким. Хартис подался к ней – запах алкоголя стал таким терпким, что Лу показалось, будто она и сама пьянеет, вдыхая его – и, подняв бровь, победно изрек:

– Но ведь ты не сбежала.

И отстранился со странным выражением, словно ему доставляло одновременно и удовольствие, и мучение дразнить девчонку.

– Но почему? – Алчущий ответа взор заметался по лицу Лу, но та лишь в отчаянии скрипнула зубами, и тогда хозяин с ухмылкой покачал головой. – Не скажешь… Что ж, давай спросим у камней. Камни, так почему же Лу не сбежала?

Он сжал их в ладонях и встряхнул, как игральные кости, и бросил на пол справа от себя – в небольшой промежуток шириною в пару дощатых половиц, разделявший его и девчонку. Точно живые, прозрачные камушки заскакали, раскатываясь, рассыпаясь в разные стороны. Но они все остались в поле зрения, и было отчетливо видно, что только один камень лег рисунком вверх – тот, который отскочил почти к стене и замер аккурат между двух напрягшихся фигур.

– И что это значит? – спросила Лу шепотом, так, что за шумом дождя слов было почти не разобрать.

Дело было не в том, что она верила во всю эту чушь с камнями. Она не верила. Но верил Хартис, и он был здесь, на расстоянии вытянутой руки, и что-то должно было произойти, и девчонка чувствовала себя так, словно балансирует на краю пропасти. Сердце ходило ходуном в груди, заставляя кровь заливать щеки и исступленно стучать в ушах.

Она оторвалась от завитков и линий на камне, чтобы взглянуть на хозяина. Тот замер, низко склонив голову, его лицо было скрыто мокрыми прядями густых черных волос. Но когда повисшая в комнате тишина, нарушаемая лишь монотонным гулом ливня, грозила стать совсем невыносимой, он наконец ответил – хрипло и тихо, но очень отчетливо:

– «Любовь».

И поднял взор. Их глаза встретились. Лу с удивлением обнаружила, что лицо Хартиса прояснилось. На нем больше не было ни напряженного раздумья, ни горечи сомнений, оно стало ясным, как погожий день, лучилось теплом, подобно солнцу, и девчонка поняла, что вовсе не висит на краю пропасти, а давно уже сорвалась в нее.

Большая ладонь нежно коснулась ее щеки, и Лу ощутила на губах горьковатый, пьянящий вкус долгожданного первого поцелуя.

А вслед за этим сильные руки привлекли ее ближе, и она всем телом покорно подалась навстречу мужчине, разметав по полу прозрачные камушки с рисунками – даже тот, который упал между ними и означал «любовь».