Читать книгу Бухарские миражи - - Страница 17

Медресе Абдулазиз-хана, (XVII в.)

Этот памятник средневековой архитектуры занимает особое место не только по своему значению и богатству художественной отделки, но ещё и потому, что дорог одному из авторов данной книги, которому довелось здесь проработать почти 5 лет в качестве бармена восточного бара, в те далёкие теперь уже времена, когда ещё здравствовал Советский Союз. Но вначале, небольшая историческая справка.

Медресе было воздвигнуто в 1651—1652 годах пятым (по счёту) правителем из династии Джанидов (Аштарханидов) – Абдулазиз-ханом (1645—1681). Составляет «кош» (т.е. парный ансамбль) с медресе Улугбека, построенным, кстати, в начале ХV века и являющимся одним из самых древних из сохранившихся трёх медресе, построенных внуком Тамерлана – правителем и учёным-астрономом Улугбеком.

Вход отличается своим высоким и богатым внешним орнаментом, в котором впервые была использована желтая краска. При оформлении медресе использовались самые разнообразные приемы: резная черепица и резная мозаика, рельефная майолика, резной мрамор, алебастровая фреска, позолота. Медресе считается вершиной достижений среднеазиатского зодчества, вопреки традициям чисто орнаментального декора, стены расписаны изображениями цветов, деревьев, пейзажами и даже изображениями драконов и птицы Симург.

Однако, весь этот новодел заиграет своими прежними яркими красками лишь в начале ХХI века, когда власти догадаются, что эти уникальные шедевры архитектуры нуждаются в реставрации с тем, чтобы приносить немалую прибыль государству. В советскую же эпоху, все эти памятники выглядели скромнее, но – натуральнее.

Дженькуе бардзо

Именно таким образом, польские туристы высказывали свою благодарность мне, – бармену восточного бара – утолив свою жажду холодным напитком в знойный бухарский полдень, когда температура в тени доходила до +45 градусов по Цельсию. Я же, неизменно вежливо отвечал им: «прошэ, с пшиемнощчё» («пожалуйста, с удовольствием») и, отыскав наметанным взглядом «Казановы» наиболее привлекательную «жертву», угощал последнюю еще одним стаканом вожделенного напитка, оставляя себе взамен очередную записку, пахнущую Лодзью, Краковом или Варшавой, и обещающую предстоящий незабываемый вечер.

Маршруты всех экскурсий, как правило, неизменно сходились в баре, в медресе Абдулазиз-хана – архитектурном памятнике XVII-го века, что был расположен в центре старого города-заповедника, по соседству с торговыми куполами «Токи заргарон» («купола ювелиров») и напротив красивейшего медресе, построенного в 1418 году по распоряжению внука великого Тамерлана – Улугбека, названного в его же честь.

Да, мне крупно повезло в 1979 – 1983 годы, так как именно на этот период пришелся «золотой бум» советского туризма. Плюс ко всему, знаменитая московская Олимпиада.

За день через наш бар проходило не менее 20 – 25 иностранных и советских групп, в каждой из которых, в свою очередь, насчитывалось не менее 25 – 30 человек. Измотав по невыносимой жаре измученную жаждой группу, бедные гиды, приводили ее в бар, словно диких зверей на «водопой», где и сами получали от меня в «награду» спасительный холодный напиток и возможность немного отдохнуть под толстыми прохладными сводами старинного здания, украшенными искусным и затейливо расписанным восточным растительным орнаментом, отражающим индийские мотивы.

Правда, гиды, конечно же, догадывались, что слово «спасительный» можно было произнести лишь с большой долей иронии: каждый местный житель прекрасно осведомлен, что от жары человека может спасти только горячий зеленый чай, но ни в коем случае – холодные напитки. Они лишь только в первое мгновение создают иллюзию удовлетворения, возбуждая через короткое время неистребимое желание, вновь испить чего-либо холодного. Понятное дело, я никоим образом не был заинтересован в подробном просвещении туристов, посещающих мой бар. Поскольку, это означало бы «рубить сук, на котором сидишь».

В мои «шкурные интересы» входило только одно: чтобы ни один член группы не остался бы без напитка и… ждать, когда они сами прибегут за очередным стаканом «живительной влаги».

Параллельно со своими прямыми обязанностями бармена, я неизменно старался не забывать и об обязанностях мужчины, возложенных на мои хрупкие плечи жестокой Природой: почти в каждой группе туристов обязательно находилось хотя бы одно «создание неземного происхождения», которое заставляло сильно стучать мое сердце и приводило меня в состояние «временного склеротического коллапса», потому что именно в таком необыкновенном эйфорическом состоянии, я чаще всего умудрялся забывать давать сдачу. Но стоило лишь, мне добиться расположения к себе объекта своих желаний, как по истечение суток мой прежний разум вновь возвращался ко мне и я с удивлением убеждался, что передо мной, оказывается, стоит вполне обычная нормальная женщина, не лишенная, правда, при этом, своих очаровательных женских прелестей, что заставляло меня просто, по-человечески восхищаться не только совершенными формами, но и нередко столь же совершенной душой.

По вечерам же, во внутреннем дворе медресе, для многочисленных иностранных и советских туристов местная филармония давала национальный фольклорный концерт, коронным номером которого обязательно являлся арабский танец живота. По всему периметру двора были расставлены «тапчаны» (деревянные национальные плоские возвышения), устланные по бокам атласными «кўрпачами» (стеганые одеяла), на которых с завидным комфортом восседали (или возлежали) зрители-туристы, подперев под себя национальные цилиндрические подлокотники («лўля»), а посредине тапчана устанавливалась «хон-тахта» (низенький, на коротких ножках, стол), с заставленными коктейлями или бутылками сухого вина, приобретенными накануне представления в «моём» баре.

С заходом солнца на импровизированной сцене включались мощные софиты, и …начиналась «сказка из 1001-й ночи», длиною в два с лишним часа. Впереди, на сцене, артисты филармонии, в национальных красочных костюмах, исполняли народные танцы, а если поднять глаза кверху – взору представало глубокое темное южное небо, переливающееся многочисленными звездами разной величины, усеявшими собою весь небосклон. Что и говорить, – зрелище, завораживающее и стоящее того, чтобы хоть раз в жизни увидеть эту красоту своими глазами. Одним словом, Париж там даже рядом не валялся.

В глубине одного из порталов медресе, расположенного за зрителями, на небольшом возвышении были расположены еще три тапчана, для начальства и особо важных гостей. Тогда еще не было таких понятий, как VIP-персона и т. д. Чаще всего эти места оставались пустыми, и, следовательно, как вы, вероятно, правильно уже догадались, зарезервированными для меня и моих гостей.

Таким образом, не один вечер был проведен в обществе друзей и прекрасного пола, и далеко не исключительно – только иностранцев. Хотя, честно говоря, с ними мне было наиболее предпочтительней общаться ввиду их совершенной открытости и раскрепощенности, столь не свойственному подавляющему большинству нашего контингента, в общении с которыми часто чувствовалась некая закомплексованность и настороженность. Впрочем, и во мне самом не до конца были изжиты эти качества, поскольку сам я являлся «продуктом своего времени»

Возвращаясь к началу нашего разговора, следует отметить, что вечер, проведенный с моей гостьей из Польши, выдался на редкость продуктивным: мы не только хорошо провели время, скрепив своими объятиями советско-польскую дружбу на веки вечные, но я ещё вдобавок восполнил пробел в области лингвистического образования, выказав при этом незаурядные способности в освоении польского языка. Так, например, я узнал, что ее любимым блюдом является «бигос», рецепт которого переписал для себя, а также пополнил свой словарный запас некоторыми немаловажными польскими словами, аналогом которого в русском языке являются такие слова, как «мир», «дружба» и «любовь».

И уже совсем прощаясь, в знак признательности и восхищения моей собеседницей, я с искренней теплотой и уважением произнес: «Дженькуе бардзо», что в переводе на русский означает – «Спасибо большое».

Предсказание Ахмада Дониша

В день коронации предпоследнего эмира Бухары Сейида Абдулахад бахадур-хана (31 октября 1885 г), к известному просветителю и учёному Ахмаду Донишу явятся друзья и его соратники и обратятся к нему с просьбой, составить гороскоп-гадание («куръа») на это знаменательное событие. После чего, великий астролог на некоторое время уединится в своей келье в медресе Абдулазиз-хана, которую он на тот момент снимал и займётся сложными расчётами. По окончанию которых, Ахмад Дониш предстанет перед своими последователями и заявит им следующее:

– Я трижды перепроверил себя и проклял этот день, ибо все три раза вышел один и тот же неутешительный прогноз, а именно: ровно через 36 лет (по летосчислению Хиджры) Небо опустится на Землю и над головами эмиров мангытской династии нависнет топор! Все духовные и материальные достижения, веками накопленные усилиями предыдущих поколений правителей, в один миг испарятся и сгинут без следа в небытие. И ежели кому из нас доведётся дожить до этого часа, тот будет свидетелем и сможет подтвердить подлинность данного пророчества!

Ровно через 35 лет (по солнечному летосчислению),11 2 сентября 1920 года, войска Красной армии под командованием красного стратега М. Фрунзе штурмом ворвутся в Бухару и захватят город. В этот день начнётся обещанное «светопреставление» или – как он ещё останется в памяти коренных жителей – «Қиёмат-и асғар», то есть, «Малый конец света».

Судьба смилуется над предсказателем, забрав его в мир иной до наступления пророческого события: его не станет в 1897 году. Как это и положено многим талантливым личностям, он умрёт в относительной нищете и безвестности, так и не востребованный двором и власть предержащими. Похоронен будет на одном из многочисленных кладбищ Бухары, которое располагалось именно на территории той школы №4 им. А. Навои, в которой довелось учиться одному из авторов этой книги. Впрочем, как повествуют многочисленные хроники, «бухарская земля настолько свята и почитается, что, куда бы ты не ступил, обязательно ткнёшься в могилу святого или учёного».

11

В отличие от солнечного года, в лунном (по Хиджре) календаре насчитывается не 365 дней, а 354 дня. То есть, на 11 дней меньше. Таким образом, за 33 года «набегает» ещё один «дополнительный» лунный год. Следовательно, 35 солнечных лет равны 36 лунным годам.