Читать книгу Четыре угла - - Страница 8

– В каком-то журнале я прочитал, что таинственным граффитистом Бэнкси является Робин Каниннгем из Бристоля, но я считаю, что вряд ли бы парень так просто дал себя рассекретить. В этом его фишка – оставаться загадочным уличным художником, – размеренно вещал Гризманн, опустив кончики пальцев рук за пояс джинсов сзади и мерно вышагивая.

Они с Полиной неторопливо шли вдоль Верхнего озера, где проходила выставка граффитистов, посвященная самому противоречивому художнику стрит-арта, загадочному Бэнкси, работы которого оцениваются в миллионы долларов.

Роберт, впечатленный увиденным, рассказывал девушке интересные факты о художнике и наслаждался ее обществом. А Полина слушала. Слушала и молчала, периодически выпадая и плавая где-то между повествованием Роберта и мыслями о том, что неплохо бы, пока она находилась в отпуске и имела достаточно свободного времени, сходить к женскому врачу, у которого она последний раз была лет девять назад, когда проходила медкомиссию на первом курсе и краснела под вопросом гинеколога о сексуальной жизни, которой у нее не было. Если в этот раз доктор задаст ей подобный, она ответит аналогично: её нет. Сексуальная жизнь Полины закончилась четыре года назад близостью, о которой девушка вспоминает с содроганием и омерзением к себе. Возможно, именно отсутствие личной жизни является причиной ее нерегулярного цикла, о чем Полина, собственно, и хотела проконсультироваться.

– … когда ставка достигла миллиона долларов, хозяин лота остановил аукцион. Полина, тебе не интересно, я прав? – Роберт остановился и повернулся к молчаливой собеседнице, которая в этот момент прикидывала, на какое время ей будет удобнее записаться, отталкиваясь от врачебных назначений матери.

– Что, прости? – посмотрела на Гризманна флегматично.

– Как тебе выставка? – усмехнувшись, Роберт отчетливо понял, что за всё время, пока он распинался, девушка была не с ним.

– Я не любитель уличного творчества, но некоторые работы оценила, – натянуто улыбнулась.

Врать Роберту не хотелось. Она сказала, что думала. За четыре года Полина научилась говорить откровенно и юлить, чтобы кому-то понравиться и оправдать чьи-то ожидания, Полина больше не собиралась. Теперь у нее есть свое собственное мнение, которое имеет место быть и требует, чтобы с ним считались.

К слову, Макеева вообще не планировала идти с Робертом на этот перфоманс, но недосоленная тушеная капуста стала спусковым механизмом для Татьяны Борисовны, целый день выискивающей, за что можно было бы зацепиться. Полине невыносимо было находиться с матерью в одном квадратном метре, и это понимание как ничто иное подгоняло Макееву обратно в Петербург. Калининград ее расслаблял. Расхолаживал. Обилие свободного времени давало возможность ненужным мыслям забивать голову. Непрошенные воспоминания как зомби выползали из чертогов и нападали неожиданно. Особенно ночами, когда темнота становилась их проводником.

Слова Полины Роберта кольнули. Прошлись острой бритвой по нервам и самолюбию, потому что достать билеты на выставку было сложнее, чем попасть на атомоход. Он понятия не имел, чем удивлять девушку. Как расположить к себе и вызвать в ней хоть какие-то эмоции, кроме холодного отчуждения.

– Вновь мимо? – печально изогнул бровь. Иронично улыбнулся. Скорее над собой. Над своей невезучестью или неудачей. Как это назвать? Неумением? Отсутствием харизмы или, может быть, проклятьем? Что он делал не так?

Полина уловила настроение Гризманна. Обвела глазами его лицо, лоб которого разрезали горизонтальные задумчивые складки.

– Роберт, я тебе очень благодарна. Ты стараешься для меня, но… – резкий, бьющий по перепонкам звук из установленных колонок перебил девушку.

Полина перевела внимание в сторону, где нарастала толпа зевак, облепивших трёх музыкантов.

Парень с длинными волосами, торчащими из-под банданы, закинул через плечо ремень гитары и подошел к установленному по центру микрофону.

– Но? – переспросил Роберт, напоминая о себе.

– Раз, раз… – настраивал звук музыкант.

– Полина? – настаивал Гризманн.

Воздушный хрустальный фортепианный аккорд на синтезаторе…

И мягкий голос:

Вечер окутался тайной.

Ты не узнаешь случайно,

Что свет в моем окне

Уже погас давным-давно.

Лето подарок природы

Радует теплой погодой.

Июльский вечер мне

Погасит в этом сне окно

(М.Насыров «Кто-то простит»)

Летними вечерами на Верхнем озере ежегодно можно было встретить кавер-группу. Прекрасный насыщенный туристический сезон для заработка всегда нищих, но безумно амбициозных музыкантов.

Солнце висело низко, готовое вот-вот упасть за горизонт. Теплый вечер ласкал оголенные плечи Полины, а пронырливый ветерок с озера трепал полы широких летних брюк. Обволакивающий тембр голоса парня разносился по набережной, привлекая внимание прогуливающихся.

Полина неотрывно смотрела на солиста, будто не дышала, глотая каждое спетое слово.

А Роберт смотрел на нее. Недоумевая.

Так просто? Вот это Полине нравится? Три патлатых пацана, тянущих слезливую песню времен его отца?

– Хочешь, подойдем ближе? – коснулся дыханием щеки замершей девушки.

Полина опомнилась. Вынырнула и отрицательно мотнула головой.

– Не хочу, – грубо бросила и поправила цепочку сумочки на плече. – Пойдем.

…И под июльской луною

Берегом стать и волною.

Произнести опять слова

Которых не понять.

Что-то такое болезненное и тревожное разрасталось в груди. Полина не понимала, почему разволновалась. Сердце разогналось, юлой закрутилось.

Она убегала.

От песенных слов убегала зачем-то.

Роберт еле поспевал за Полиной, отставая на несколько крупных шагов.

– Поля, что случилось? – окрикнул.

Но девушка неслась вперед, глядя себе под ноги, а голос настойчиво гнался за ней, ураганом разбрасывая мысли:

Кто-то простит, кто-то поймет.

Но от меня любовь не уйдет.

И на песке, размытом волной.

Я напишу образ твой.

Остановилась.

Замерла.

Глядя перед собой.

– Полин, тебе плохо? – промаячил где-то сбоку обеспокоенный голос Роберта.

А она не слышала ничего. Ни единого слова.

В ушах гудели слова песни проклятые.

Смотрела вперед, а внутри через мясорубку внутренности прокручивались. Медленно, с наслаждением.

Горло спазмом схватило.

Пульс пулеметными залпами зашелся…

Он тоже смотрел на нее.

И не верил. И ошибиться страшно. А как можно ошибиться, если каждый атом внутри кричал «ОНА!»? Как ошибиться, когда смотрела глазами своими тягучими, вязкими как расплавленная карамель?

– Вот черт, – Роберт поравнялся с Полиной, укрывая от фигуры, нависшей грозовым фронтом.

Откуда он здесь? Почему? Почему сейчас? Зачем?

Роберта вращало внутри. Как на карусели в парке аттракционов, когда уже блевать хочется, а она всё крутится и крутится… Крутится и крутится…

– Лёх, давай без истерик? – предупреждающе выставил пятерню Гризманн, тормозя слегка подавшегося вперед Воронцова.

Алексей только сейчас заметил бывшего друга. Перевел взгляд с Полины на него.

Потом снова на девушку. Полина… Роберт…

Это как?

Воздух моментально загустел, забродил, скис.

– Па, – тихий, тоненький голосок ворвался в самую гущу этого воздуха.

Полина вздрогнула.

Медленно глазами проскользила по Воронцову, запирая каждую дверь в памяти, чтобы ничего в ней не сохранилось. Ни единого миллиметра его тела, одежды, эмоции.

Опустила взгляд вниз, ощутив удар под дых.

Кудрявый белобрысый мальчонка вцепился маленькими ручками в икру мужчины. Испуганно нахмурил светлые бровки и уткнулся носом в джинсы, прячась от настойчивого внимания чужих глаз.

«Полинкин, я сделаю генетическую экспертизу. Зефирка, – упал перед ней на колени, обхватывая щиколотки девушки руками, вцепился клещами намертво, словно она вот-вот исчезнет, – этого не может быть. Я не верю! Это не мой ребенок, Зефир! Любимая моя, родная…».

Как же не твой? Когда у вас с ним одно лицо и кудряшки такие же озорные, мягкие, светлые… А глаза голубые-голубые, чище и прозрачнее, чем капля росы…

Воронцов опустил ладонь на затылок ребенка и прижал к себе теснее. Поднял глаза, в которых плескалось жгучее раскаяние, и виновато улыбнулся. Кротко, болезненно, безвыходно…

Полина стойко и невозмутимо выдержала этот взгляд, не давая повода ничему. НИЧЕМУ.

Никто не должен был знать, что творилось у нее внутри, потому что снаружи она – айсберг. Холодный, острый, опасный.

Хотелось курить. Дико и прямо сейчас.

Все это пройдет.

Уже проходит.

Ничего не случилось. Ничего.

Нужно уйти.

Опустила голову и словно случайного незнакомца обошла стороной.

А он и есть незнакомец. Чужой. И не знает она его вовсе. Не помнит. Всё забыла. Всё.

Дышала ровно и глубоко, только мороз хлыстал по щекам. И руки окоченели.

Шла вперед, не оглядываясь, не оборачиваясь, не слушая и не ожидая шагов.

Обняла себя руками, но внезапно почувствовала, как крепкие руки сомкнулись под грудью. Ничего не дрогнуло внутри от прикосновений. Глухо.

– Полина, – Роберт уткнулся девушке в висок и сделал глубокий вдох. – Всё хорошо. Все хорошо, – успокаивающе провел пальцами по позвоночнику.

А она просто смотрела в никуда.

– Холодно что-то… – прошептала и обвила парня за талию, тесно прижимаясь. – Отвези меня домой.