Читать книгу Потанцуй со мной - - Страница 11

Глава 11. Юля

Оглавление

«Я уже внизу. Спускайся»

Какого черта?

Смотрю на очередное сообщение Мота и от гнева готова разбить телефон об его крашеную голову.

Подхожу к окну и выискиваю черный Гелек Свирского, но на территории парковки моего дома пусто.

«Фиалка, я тебя жду, давай поговорим?» – вибрирует телефон в моих руках.

Не хочу я с тобой разговаривать!

Где ты раньше был?

Когда я всю ночь субботы и воскресенья пыталась до тебя дозвониться?

Где ты был сегодня, в понедельник? И почему решил объявиться только лишь к вечеру?

У меня столько отчаянных вопросов, что, если честно, даже не хочется уже и ответы на них получать.

Как же я зла!

Я так зла и обижена, что с утра на занятиях по «Истории танца» удалила несколько наших совместных фотографий в соцсетях.

После того как Мистер Костюм благополучно доставил меня до дома, я всю ночь пыталась дозвониться хотя бы до кого-нибудь из ребят с телефона брата. Но встречали меня лишь долгие гудки, либо оповещения о том, что абонент – не абонент.

Ночь с субботы на воскресенье была немыслимо длинной.

Кажется, я не спала ни минуты, плавая то к одной беспорядочной мысли, то к другой. В темноте ночи перед глазами всплывали картинки страшных людей в камуфляже и черных масках, сметающих всё на своем пути, но тут же образы менялись, и вот на меня уже смотрели карие ухмыляющиеся глаза с мелкими кисточками морщин в уголках.

Надо же, у нас глаза одного цвета, но такие разные оттенки. Его карий – светлый, уходящий в янтарный, практически оранжевый, словно корица, а мой – практически черный, точно темная бездна.

Сжимая под одеялом руку в кулак, я еще долго ощущала теплую мягкую ладонь в своей. Она большая и удобная, а еще очень нежная. У Матвея руки грубые, шершавые, приносящие дискомфорт сухими мозолями на подушечках его пальцев от частой игры на гитаре. Возможно, именно такими должны быть руки мужчины, а не мягкими лапками котенка, как у Костюма, но я не могла ни представить, как эти самые ухоженные нежные руки могли бы касаться… и трогать. Вот черт, о чем я думаю?

Потом кадры менялись и переносили меня в машину, в которой даже дышать было страшно. Такая же вышколенная, роскошная и богатая, как и ее хозяин. Я казалась себе мусором в ней, от которого стоило немедленно избавиться. В разодранных колготках и тинэйджерской толстовке в таких машинах не возят. Так зачем он меня вызвался подвезти? Меня, в первую встречу обозвавшую его старым жмотом.

Он – не старый.

Он – мужчина.

Мужчина, который успешен.

И от него вкусно пахло: уверенностью и новым кожаным салоном.

А его плечи… Его плечи – мечта Смелковского: широкие, раскрытые, несущие вперед грудную клетку и потрясающую осанку.

Он выгрузил меня точно посылку у подъезда и даже не спросил моего имени.

А я хотела, чтобы он спросил.

Чертов Романов Константин Николаевич!!!

***

Ближе к полудню воскресенья я смогла дозвониться до Бори. Друг рассказал, что их с ребятами отпустили еще тем же поздним субботним вечером, благодаря матери Матвея. Я даже не стала интересоваться про тех ребят, из-за которых началась драка.

Только к вечеру Боренька привез мне мой телефон, успешно сохранившийся у него в барабанном кейсе.

Среди пропущенных звонков от родителей, Алки, брата и Берга, не было ни одного гребаного звонка от моего парня.

НИ ОДНОГО!!!

То есть за все эти дни мой парень не искал меня и не беспокоился о том, жива ли я вообще.

А теперь уже два часа насилует мой телефон звонками и сообщениями и в итоге имеет наглость приехать.

«Фиалка не глупи выходи малышка»

Снова подхожу к окну.

Кроме тонированной БМВ у подъезда никого нет.

Ничего не понимаю.

Надеваю черные легинсы, поверх белые носки с банановым принтом, широкую нюдовую толстовку, волосы закручиваю в высокую гульку, а образ сельского гламура завершаю резиновыми сланцами.

Мне плевать, как я выгляжу. Пусть радуется, что я жива и относительно здорова, не считая мелких синяков, поцарапанных рук и коленей.

Уже в подъезде на первом этаже я прекрасно слышу басы, исходящие с улицы.

С трудом открываю подъездную тяжелую дверь, выигрывая в схватке с разбушевавшейся стихией. Неуправляемый порыв ветра срывает мой капюшон и набрасывает на голову. Обнимаю себя руками и кручу по сторонам головой, выискивая Мота.

Припаркованная черная тачка сотрясается низкими частотами, перекрикивая бурю, скрежет раскачивающейся урны и скрип подъездного фанерного козырька.

– Фиалка! – доносится со стороны автомобиля, и я вижу, как из открывшейся задней двери вываливается мой парень.

Тонированные окна машины опускаются, и мне удается разглядеть пассажиров, число которых явно превышает количество посадочных мест.

Матвей в черной объемной толстовке, тряпичном цветном головном ободке и в очках-авиаторах широкими шагами движется ко мне, перекатывая во рту жвачку.

Из машины доносятся гогот и свист ему в след, отчего Свирский оборачивается и с ослепительной улыбкой салютует, по-видимому, новым друзьям.

– Привет, фиалка! – закидывает свою клешню мне на плечо.

Это что еще такое?

Свирский довольно улыбается и, наверное, смотрит на меня, потому что его очки не дают мне этого понять.

– Руку убери, – не церемонясь, сбрасываю его граблю.

– Спокойно, фиалка, че за кипиш? – пытается ухватить за талию, но я отпрыгиваю на несколько от него шагов в сторону.

– Кипиш? – пытаюсь переорать ветер и басы. – То есть то, что ты пропал на несколько дней, а потом объявляешься как ни в чем ни бывало, ты считаешь нормальным? – щурюсь и вытираю рукавом проступившие в уголках глаз слезинки от кусачего ветра.

– Я никуда не пропадал, фиалка, я был занят. Матушка просила помочь, – смотрит и улыбается, а у меня внутри все полыхает точно в аду.

– Так занят, что не нашлось ни минуты, чтобы узнать, все ли с твоей девушкой в порядке? А тебе не интересно, как я добралась до дома? – складываю руки на груди и сбрасываю капюшон, чтобы лучше видеть эту наглую рожу.

– Ну раз ты стоишь здесь передо мной, значит, нормально, нет? – ржет Свирский, будто удачно пошутил.

– Ты что, идиот? – прищуриваюсь и заглядываю ему в лицо. – Сними очки.

– Зачем? – усмехается Свирский. – Думаешь, под ними написано – идиот ли я?

Матвей сплевывает жвачку прямо на асфальт и закатывается отвратительным смехом.

Господи, мне противно на него смотреть.

Это не мой парень.

Поднимаю руку и резким движением срываю с Матвея очки.

Красные, мутные, бегающие глаза в последнее время мне хорошо стали знакомы.

Сжимаю кулаки так, что хрустит тонкая фирменная оправа. Прикрываю глаза и набираю больше воздуха в легкие.

– Матвей…

– Пацаны, – перебивает меня Свирский, притягивая к себе, – это моя Юлька! – орет в сторону машины. Хочу вырваться, но Матвей прочно удерживает мои запястья за спиной. – Красавица, правда?

Одна моя рука по-прежнему в его хватке, а второй Матвей цепляет меня за подбородок и грубо целует.

Всё это показательное выступление для зрителей из машины. Они гудят, хлопают в ладоши и свистят, точно дикари.

Я никого среди них не знаю, кроме одной, прожигающей токсичным взглядом морды Севы Ветра.

Отталкиваю Свирского и яростно шиплю:

– У тебя новая компания, Мот? – киваю подбородком в сторону машины. – Где твоя машина? Кто они, черт возьми? – всплескиваю руками.

– Воу-воу, фиалка, остынь, малышка! – выставляет руки вперед.

– С кем ты связался, Матвей? Ты опять под дурью? – толкаю его в грудь, отчего Свирский оступается, хватает руками воздух, но не падает.

У меня истерика.

Мое тело пробивает мелкой дрожью, а в области желудка начинает болезненно жечь. Чувствую горечь во рту.

Это от бессилия.

Я сейчас бессильна.

– Охренела?

Сжимаю губы и веки, чтобы не заплакать.

Хочу уйти.

От него хочу уйти.

Свирский обхватает со спины и прижимается близко к телу.

Закрываю глаза и позволяю скатиться скупой слезе разочарования и тоски.

Тоски моего тела, потому что оно помнит его касания. Человека, который был небезразличен и дорог, и оно готово еще отзываться, вопреки подающим сигналам мэй-дэй* моего мозга.

– Прости, фиалка, – ласково шепчет на ушко, нежно так, щемяще, – свои все пацаны. Поехали, покатаемся? Ты ж любишь.

Люблю.

Любила.

Со своим Матвеем.

– Отпусти, – во мне бушует ураган, сметая всю нежность к нему и жалкие крохи былых чувств, но говорю я спокойно, размеренно, успокаивая его. Иначе хуже будет, не отпустит, превращаясь в необузданного зверя. Я знаю. – У меня зачет завтра, – вру я, – мне готовиться надо.

– Зубрилка моя, – ласково кусает ушко, а я терплю, – точно не обижаешься?

– Не обижаюсь.

– Тогда до завтра, фиалка? – отпускает, и вроде бы сейчас он здесь, со мной, но нет. Он с ними там, в машине, с новой неизвестной компанией.

– До завтра.

– Я люблю тебя, малышка, – на полпути оборачивается Свирский и расплывается счастливой лужицей, точно подросток, выклянчивший у родителей разрешение погулять еще часик.

Нет, не любишь…

*Mayday (мэй-дэй) – сигнал бедствия, используемый в ситуациях угрозы для жизни людей и тп.

Потанцуй со мной

Подняться наверх