Читать книгу Семь ступеней в полной темноте - - Страница 10

– За все в этой жизни приходится платить. Так мир устроен, – кузнец тяжело вздохнул.

– Найти их следы не составило большого труда. Отцовские подковы оставляли четкий, характерный отпечаток на земле. Три дня и три ночи, я брел по конскому следу, не тратя время на еду и сон. К концу четвертого дня я их нашел. Набрел на лагерь, разбитый в низине, возле ручья. Просто подошел, и проверил копыта у лошадей. Там были те самые подковы. Еще совсем свежие, даже грязью не успели зарасти… Тогда я взялся за молот. Хм… они вволю посмеялись надомной. А потом я всех убил.

– Сколько их было? – спросила Сольвейг.

– Их было восемь… Восемь здоровых мужчин. Я хорошо запомнил их лица, прежде чем бросил тела в огонь. Там и заночевал. А на утро пришли еще пятеро. Но разговаривать они не стали. Пришлось убить и их. Потом, я наконец поел. Набрал воды из ручья и собрался домой. Но увидел другие следы… Отец всегда говорил, что в жизни нельзя делать две вещи: предавать друзей и оставлять за спиной живых врагов. Недолго думая, я взял коня, оружие, и броню, снятую с убитых врагов. Я не был воином никогда, как ты и сказала. Сражения чужды простым людям, поэтому, я просто убивал тех, кто вставал на моем пути. Скитался почти месяц, пока не нашел последнего из убийц.

Там… было большое селение. Много женщин… дети, старики. Я шел по следу словно пес, учуявший запах, и вошел в дом, рядом с которым он обрывался.

– Чей это конь? – спросил я, и увидел молодую женщину, которая пряталась за спину седовласого старика. Это был неожиданный поворот… но я вытащил ее на свет. Девчонке было примерно столько же лет, сколько и мне на тот момент. Она тряслась от страха и рассказала мне все, что могла рассказать.

Отца убивали двое ее братьев. Один отвлекал, а другой бил кинжалом. Остальные уже были в пути, и только она видела это. Но ей приказали заткнуться. Их заело то, что он из северного народа. Как видишь, дома мне преподали все несколько иначе. Хотелось верить ей наслово, но жажда мести была еще сильна. Тогда старик заслонил ее собой.

– Ты убил их? – оживилась Сольвейг.

Кузнец закашлялся, и глотнул вина из бутылки, что стояла возле софы.

– Нет, в тот день никто не умер. Но я оставил ей шрам на руке, чтобы помнила. А когда собрался в обратный путь, старик дал мне еды в дорогу и довел коня до самого леса, под уздцы. Там были воины, и не мало, но никто не тронулся в след. Они молча стояли, провожая меня взглядом. И каждый думал о своем… Но злобы я не видел. Тогда я понял, что, в сущности, эти люди такие же, как и все. Живут как могут, только уклад и нравы немного другие. Наверное, не будь я так зол, мы могли бы сесть, поговорить… и все могло сложиться иначе.

На обратном пути, я без труда нашел всех, кого убил, и похоронил их тела. И в каждом из них я увидел чьего-то сына, мужа… или отца. Ненависть ушла. Остались только скупые слезы… сожаление и звенящая пустота внутри. Через день, я все же заметил, что кто-то идет по следу. Те люди отлично видели меня. Они держались довольно близко, но не пытались напасть.

Вернувшись домой, я, почтив память отца, сжег наш дом. Огонь очищает…. Пламя тогда пылало до небес. Люди пытались его тушить, но завидев меня, опускали руки. Я стоял рядом и смотрел до тех пор, пока последний всполох пламени не погас под дождем. А потом я отстроил дом заново, на том месте, где он стоит сейчас.

Прошел год, и жизнь вроде начала налаживаться. Но как-то утром пришел небольшой отряд с той стороны реки. Проехав через деревню, они направились ко мне. И я вышел на встречу, босой и без оружия. Как мой отец до этого. Во главе отряда стоял тот самый старик. Он слез с коня и поклонился до земли. Попросив прощения за своих недостойных сынов, он спросил, ни я ли предал их тела земле. Тогда я показал ему то, что покажу сейчас тебе…

Кузнец развязал узел и размотал бинт на раненой руке. Подвинувшись к свету, он согнул ее в локте.

– Вот, – тихо сказал он. – Смотри…

Сольвейг подалась вперед и пригляделась… множество зарубцевавшихся шрамов тянулись по его предплечью ровной чередой. Начинаясь от локтя, они пролегли через всю руку до самого запястья. Их было много, около двадцати, но он не дал сосчитать…

– Что это? – спросила она, уже зная наверняка.

– Это моя ноша. Здесь все, кого я убил за свою короткую жизнь. И память хранит лица каждого из них. Они не были безобидны. Не были слабы. Не были трусливы. Они умирали с оружием в руках и твердо стоя на ногах.

Скомкав бинт Арон кинул его в огонь, дождался пока он прогорит и продолжил рассказ.

– Мы почтили память мертвых, осыпав головы пеплом и заключили мир, в знак которого он предложил мне свою дочь. Ту самую, которой я оставил шрам…

– И ты согласился?

– Я не мог отказаться. Старик пообещал убить ее на месте. Принести в жертву, так сказать. В общем, она стала залогом шаткого мира… Взамен я отдал серп, выкованный отцом. Как назидание, в память об этом дне. И они ушли…

– Что с ней стало? Она жила здесь?

– Да, но не долго. Я не обижал ее и не держал силой. Она просто ходила как тень… а через месяц повесилась.

– Умерла?

– Нет, я вернулся в тот день рано, и вытащил ее из петли.

– Ты… был с ней? Ну я имею в виду как с женщиной, – уточнила крылатая бестия.

– Ну, она пару раз пыталась. Даже залезла однажды в мою постель. С ее стороны это был настоящий подвиг!

– И как?

– Боюсь я не порадую тебя подробностями, – Кузнец грустно усмехнулся. – Нет… тогда я не познал плоти. Сложно приласкать женщину, которая скрипит зубами от боли.

Кузнец замолчал.

– Что же стало потом?

– А потом, она стала жить там, в поселке. Люди, хоть и с опаской, но приняли ее в свой круг. Теперь все нормально.

– Почему ты не оставил себе женщину? – удивилась Сольвейг.

– Думаешь, легко жить с тем, кто убил родных братьев? Пытаться его ублажать сквозь слезы? И потом, я тоже не железный. Я сильный мужчина, она – красивая женщина. Это могло плохо кончиться.

– Я тебя поняла. Но меня бы это не остановило, – констатировала она.

– Временами, я жалел об этом. Но рад, что поступил так. Хотя… встречаю ее иногда, и дурные мысли всплывают в голове.

– А что было дальше?

– Ну, прошло семь лет, я встретил странного старика, подавшего мне шальную идею. А дальше ты знаешь. Встреча в поле и все что было дальше….

– Я с трудом верю в то, что ты рассказал. Особенно после того, как ты обошелся со мной. А еще больше я не понимаю, зачем мне все это знать!?

– Как бьется мое сердце? – спросил он, сильнее прижав ее ладонь к своей груди.

– Оно бьется спокойно. Но при чем тут это?

– Когда я нашел отца, оно отчаянно рвалось наружу. Но, когда я убивал тех людей… оно билось так же спокойно, как и сейчас.

Кузнец молча встал, взял с камина шкатулку и протянул ей. Внутри лежал длинный, грубо сработанный кинжал с обломанным кончиком. Лезвие его сохранило остатки засохшей крови. Она попробовала его на язык и содрогнулась.

– Очень странная кровь… как у тебя.

– Он пришел из далека, я же говорил…

– Я убивала белокурых людей с голубыми глазами, – огрызнулась она. – Говорю тебе, это странная кровь!

– Теперь ты знаешь кое-что и обо мне, – Арон забрал кинжал и убрал на место.

– Да, только зачем мне это? – повторила она свой вопрос.

Арон наклонился к самому ее лицу:

– А за тем, чтобы ты знала другую сторону медали! Убиваешь ты за правое дело, из мести, или забавы ради – разницы никакой! Кровь цвета не меняет. Умереть просто… Вопрос в том, как жить?

– И как же? – усмехнулась рыжая бестия.

– В мире, – и глазом не моргнул он. – Как богом дано.

– Ты сам в это веришь? – взревела она. – Напомнить кто я?!!

Она кинулась на кузнеца, сбив его с ног и подмяла под себя. Сжав его что есть силы, она выгнулась и осклабила зубы…

– Вспомнил, или сломать тебе кости?!

– Значит так ты хочешь прожить… безмозглым животным, сидя на цепи?

– Этого не будет! – яростно прошипела она, переходя на свист, и, наотмашь, ударила его кулаком. Длинная ссадина медленно проступила под его глазом. Веко дрогнуло, и нечаянная слеза скатилась по щеке…

– Хм… проснись! Мира он захотел!

Какое-то время кузнец с грустью смотрел на нее, потом, отвернулся. Больше он ни сказал ни слова. Когда поток брани и сомнительных аргументов иссяк, она, наконец, слезла с него. Он медленно встал, с хрустом расправив плечи, взял шкатулку с камина и ушел…

– Слабак! – кинула она ему вслед. – Бесхребетный тюфяк! Ты – пища для таких как я!!!

Ночь была долгой. Ей снились людские тела, догорающие в костре, седовласый старик, с серпом в руках и молодой кузнец, роющий мечом могилы. Только волосы его были белыми, а глаза синими. Но, это точно был он. А вокруг стояли такие же беловолосые люди. Каждый с лицом кузнеца, от млада до велика. Их было ровно тридцать, по числу его лет. И каждый держал что-то в руках. По одному предмету из его комнаты.

Она же была одета в сияющую сталь и в руке ее был меч. Почувствовав рукоять в ладони, она ощутила уверенность и силы, бурлящие вулканом внутри. Было по -настоящему хорошо! Солнце играло на острых гранях… крылья не болели, а доспех совсем не тянул к земле….

Но, вдруг, что-то изменилось… теперь все они смотрели на нее. Меч резко потяжелел, и она увидела на нем кровь… Кровь была везде… на ее руках, на лице, брызгами был покрыт весь доспех, а ноги запачканы по щиколотку. В глазах каждого из стоявших читалось разное. Кто-то был зол, кто-то растерян, кто-то грустил… Алые пятна проступили сквозь их робы, окрашивая одного за другим. Они трогали себя, не понимая, что же это, смотрели на свои руки, испачканные в крови, и валились замертво наземь.

– Это не я…. Нет! Это не я! – шептала она. – Я не могла… нет! Я не хотела…

Но они падали и падали, словно костяшки домино, а меч становился все тяжелей и тяжелей… Сольвейг держалась за него как за спасительную соломинку, пока не разжались пальцы. Она пыталась поднять его, вырвать из сырой земли, но корни деревьев оплели его клинок. А потом, ратный меч превратился в прах…. рассыпался на глазах в рыжую труху. А люди лежали на земле, медленно умирая и взгляд каждого из низ был обращен к ней.

– Но это не я! – хрипела она оправдываясь. – Я не делала этого!!!

Дева кинулась к кузнецу, который копал могилу, но он не услышал ее. Его израненные руки горсть за горстью выгребали землю из ямы… Он снова брался за меч, и остервенело вонзал его в вязкую сырую землю. Она пыталась дотянуться до него, но не могла… убегала прочь, но каждый раз возвращалась на то же место. А он все копал и копал, а на локте его проявлялись свежие кровавые шрамы… Земля была грязна, но руки его оставались чисты, хоть и кровоточили… а одежда его – белоснежна.

Сольвейг заглянула в яму, и голова ее закружилась. Кузнец стоял по колено в крови. Но когда он наклонялся, она уходила в землю, не оставив от себя и следа… Ноги подвели ее, стали ватными, и она полетела вниз, беспомощно хлопая крыльями. Теплая бурая жижа поглотила ее. Она ощущала знакомый вкус на своих губах и все нутро от этого рвалось наружу. Ее выворачивало словно бурдюк. Хотелось кричать, но она не могла.

Цепляясь за скользкие стены Сольвейг, пыталась встать, но все было зря. Она падала снова и снова, утопая в кровавой жиже. Она пыталась звать кузнеца, но от чего-то не могла вспомнить его имя, хотя знала его наверняка. Она вдруг подумала, что это кошмар и нужно проснуться… но ничего не менялось. Сольвейг била себя по лицу, но и это не помогало. Когда силы наконец оставили ее, дева посмотрела вверх, в пьянящее высотой, голубое небо. И вспомнился вдруг родной дом. Сильные руки отца и светлый лик матери, сияющий добротой…

– Простите меня все… – прошептала она, и опустив руки, безвольно погрузилась на дно.

Бурая густая жижа, хлюпая и пузырясь поглощала ее окрыленное тело.

– Вот и все, – сказала она себе. – Такой вот, красочный конец….

Но вдруг, когда Сольвейг окончательно отчаялась, чья-то сильная рука схватила ее за шиворот и выдернув из смердящей тленом могилы, опрокинула на живот… Рвотные массы хлынул наружу, освободив глотку. И она снова смогла дышать!

Жадно глотнув воздуха, дева подняла глаза, и увидела кузнеца. Он крепко держал ее за плечи, опустив головой вниз. Лицо его было хмурым, но сам он, будто светился изнутри… Неярким, мягким светом, словно затухающая восковая свеча, оставленная на окне, в лучах утренней зари.

– Прости и ты, не моя это вина… – хрипло прошептала она.

– Не твоя… – успокоил он ее. – Не твоя….

К утру следующего дня Сольвейг пришла в себя. Кожа ее была бледна, а по телу гулял мороз. Лежа под кипой одеял, она никак не могла согреться. Небо было пасмурным и моросил дождь. В комнате не было никого, окна были закрыты, а у кровати стоял пустой медный таз, и тряпка с ведром. Где-то внизу позвякивала посуда и вкусно пахло едой. Когда она проснулась в следующий раз, котелок уже стоял на столе, рядом с ней. Кузнец тоже был недалеко. Он поправлял тлеющие дрова сидя у камина. Заметив, что она проснулась он ни сказал ни слова.

– Прости меня, – снова прошептала она. – Я не умею по-другому.

– А хочешь? – мягко спросил он.

– Хочу … наверное, – прошептала она и слезы покатились с ресниц.

Кузнец выглядел жутко усталым. Он не спал уже сутки и валился с ног. Присев рядом, он пощупал ее лоб.

– Тебе надо поесть, – сказал он так же мягко.

Арон помог ей сесть и налил в глиняную миску содержимое котелка. Трясущимися руками, Сольвейг пригубила ее и, пряный, дымящийся бульон смягчил ее пересохшее горло. Тепло медленно разлилось по нутру. Сначала согрелись ноги, потом потеплело в плечах. Вскоре на лбу проступил мелкий пот. Прикончив почти весь котелок, Сольвейг блаженно завернулась в одеяла и снова прикрыла глаза…

– А ты светишься в темноте…

Арон прощупал ее лоб еще раз, он был горячим. А тело ее трясло мелкой дрожью.

– Ты еще бредишь.

– Нет… – прошептала она. – Ты светишься….

Арон потянулся устало. Кризис видимо миновал, бестию больше не рвало. Хорошо, что ночью была гроза и никто не слышал ее икотного рева. Пришлось здорово попотеть, чтобы удержать ее в беспамятстве, особенно, когда она задыхалась. Сколько же было потрачено сил…

Накормив валькирию, кузнец тоже поел. И теперь глаза его сами собой слипались. Дождь монотонно стучал по крыше и ставням, солнце и не думало выглядывать из-за туч. Как же хотелось спать! Скинув на ощупь свои сапоги, Арон избавился от сорочки, будто веревкой, сдавившей его грудь, и повалился на софу, уснув раньше, чем голова коснулась постели…

Дрожащая, Сольвейг, выкинула подушку из-под его головы и не слишком бережно подтянула парня к себе под одеяла. Было очень приятно прижаться грудью к его теплой спине, а руками обнять сильное тело. Согревшись живой теплотой, она перестала дрожать. Вдыхая слабый аромат его чистой кожи, она забылась спокойным сном.