Читать книгу Семь ступеней в полной темноте - - Страница 8

Поутру старик ушел. Он не стал никого будить, тихо взял свой меч, и, закрыв снаружи дверь, закинул ключи в окно. На куске бересты, он углем написал несколько строк. Часть из них предназначалась Арону, а часть была написана на чуждом языке.

" Парень, – писал старик – ты выбрал себе не простую судьбу. Если хочешь спокойно дожить остаток дней, убей эту тварь! Сожги ее тело и забудь все что было. Желаю тебе добра. Благодарю за хлеб и кров. Люди не узнают твоей тайны, а ты храни мою. Прошу, передай записку этой твари… Прощай кузнец."

Прочтя эти строки, Арон задумался. Он решил не спешить, аккуратно свернув кору, он убрал ее на полку. Собрав грязное белье, он посмотрел в зеркало. От недавних шрамов остались заметные следы, но заживали они все же быстро. Разорвав чистую ткань, он наложил плотные повязки на нужные места, чтобы ни у кого не возникало вопросов. Это было ему не впервой. Отец с детства учил его скрывать свои травмы.

– Люди, – говорил он. – Этого не поймут. И Арон скрывал. Так было надо.

Вздохнув при мысли об отце, кузнец стянул покрывало с тряпьем в тугой узел. Не мешало бы и помыться… но в общую баню идти нельзя. Пришлось поставить на огонь старый чугунный котел на треноге, и потрудиться у колодца, чтобы набрать в него воды. Закончив с котлом, он отнес белье пожилой прачке, живущей на окраине поселка, возле самой реки. Женщина не пришла в восторг от вида сажи и засохшей крови, но звонкая серебряная монета вселила в нее достаточно оптимизма. Затем на рынок, прикупить еды. К мяснику, за свежей говядиной. И к угольщику, заказать дров и угля. В работе кузнеца есть свои плюсы. Он всегда при деньгах и при работе.

Закончив с делами, домой кузнец вернулся только к полудню. Дом нуждался в солидной уборке, и он не стал затягивать с этим. Сняв чан с очага, он поставил туда котел, и нарезал в него мясо. Вооружившись щетками, тряпками и ведром, он поднялся на верх. Следующие два часа, чумазая Сольвейг провела сидя на табурете рядом с камином. За это время Арон перевернул комнату вверх дном. Все что ему нравилось, летело в одну кучу. Остальное – в топку. Там, где он проходил, сначала все начинало блестеть чистотой, а потом занимало прежнее место. Все было хорошо пока он не добрался до маленькой ниши, сразу за камином… Представляя, что сейчас будет, рыжая бестия накрылась с головой покрывалом. Она то знала, что именно лежит под перевернутым тазом в том самом углу.

– Черт!!! – воскликнул Арон от неожиданности. – Твою то мать! Дерьма в моей спальне только не хватало!

Он бросил тряпку на пол и вышел из-за угла.

– И как прикажешь это понимать!?

Бестия не знала в какой угол метнуться. С одной стороны, он, конечно, прав. Но, с другой стороны, она на цепи, а гадить как-то надо! Не дождавшись ответа, кузнец сходил вниз и принес ржавый скребок. Бросив его и кусок мешковины ей под ноги он сложил руки на груди и встал напротив.

– Я не буду это убирать! – прошипела она грозно.

– А есть ты будешь?

Она с ненавистью и обидой уставилась на него. Но кузнец был не умалим. А есть так хотелось…

– Ну?!

– Хорошо! – прошипела она. – В первый и последний раз.

Скинув покрывало на пол, она спустила ноги с табурета и схватив скребок со злостью, направилась в угол. Морщась от отвращения, она соскоблила с пола все, что там было и завернув в мешковину, протянула кузнецу.

– В огонь! – скомандовал он, – И скребок тоже.

Она повиновалась.

– И покрывало туда же!

Тяжко вздохнув, она бросила в топку и грязное покрывало, оставшись при своей чумазой наготе.

– В моем доме не гадят! – заявил он. – Если тебе нужно куда то, скажи мне. Только так и не иначе. Это понятно?

– Вполне, – прошипела она брезгливо, залезла на свой табурет и закрылась крыльями, не желая более общаться.

Грязное покрывало вспыхнуло словно порох, брызнув снопом обжигающих искр. Кочерги под рукой не оказалось и кузнецу пришлось быстро искать ей замену. Когда ткань прогорела, он вытер вспотевший лоб и задумчиво посмотрел на чумазую бестию.

– Тебе цепь на ноге еще не надоела?

– Хочешь снять?

– Нет, просто хочу вернуть кочергу на место.

Присев на пол, кузнец поставил ее стопу себе на колено и бегло оглядел голень. Изогнутая кочерга уже натерла небольшие ссадины на ее плотной коже.

– Будет больно, – предупредил он и подтянул к себе ослабленную цепь.

Но больно не было. Повеселевшая, Сольвейг, с замиранием сердца наблюдала, как сильные пальцы кузнеца, виток за витком, осторожно разгибают толстую стальную полосу.

– Ты очень силен, для человека, – заметила она.

– Для человека? Это ты так решила?

– Все знают, что люди слабы!

– Значит не все люди таковы. Я кузнец с самого детства, но есть мирные пахари и земледельцы, что меня на лопатки одной левой укладывают.

Сняв импровизированные кандалы, кузнец встал. Критично осмотрев горе кочергу, он выпрямил ее на сколько смог, а потом, слегка вспотев, скрутил в несколько витков. Получилась, пусть и не идеально ровная, но витая безделушка. Довольный собой, Арон повесил кочергу на место. А свободная Сольвейг снова забралась на свой табурет…

К концу второго часа, кузнец, наконец закончил творить вопиющий беспредел, называемый уборкой. Черный топор снова занял свое место возле софы, а натертый до блеска меч перекочевал куда-то на первый этаж. Оставшиеся же на полу предметы, он просто скидал в мешок, и уволок в подвал, с глаз подальше. Теперь, в просторной комнате стало легче дышать, пахло влажной древесиной, и чистым, свеже постеленным бельем. Солнечные лучи приятно переливались, отражаясь в кристально чистых стеклах… И только Сольвейг балансировала на своем табурете, боясь опустить ногу на что-то чистое. Довольный собой, Арон окинул взглядом свое аккуратное жилище. Когда взгляд пал на чумазую бестию, радости в нем поубавилось. Но, мгновение спустя, он уже недобро улыбался, почесывая небритый подбородок. Сольвейг быстро смекнула – что-то сейчас будет…

Вернулся кузнец не скоро. Он был умыт, чисто выбрит и переодет. На спине он нес широкую деревянную кадку. Однако, бестии не было на виду. Бросив кадку рядом с табуретом, он оглядел пол, и не найдя следов, поднял глаза вверх. Она сидела на балке перекрытия, подобрав ноги так, чтобы нельзя было дотянуться. Покачав головой, кузнец принес ведра с водой, мыло и медный черпак.

– Слезай, мыться будем.

Она отчаянно замотала головой, давая понять, что не слезет.

– Тебе все равно придется слезть. Сажа впитает всю влагу с кожи, она высохнет и потрескается. Она будет чесаться и зудеть в самых разных местах. А когда сажа въестся в кожу, тебя будет уже не просто отмыть. Ты понимаешь, что я имею в виду? Я уж не говорю о перьях…

Сольвейг, брезгливо поморщилась. Тело уже начинало чесаться и раздражающе подзуживать. Он был прав, на этот раз. Хоть она и не сильно любила воду, сделать это было необходимо. Вцепившись в несущую балку, она, скребя когтями соскользнула вниз, приземлившись на свой табурет. Он подал руку, забыв с кем имеет дело. Бестия, не знакомая с людским этикетом, вдруг оступилась, и рефлекторно вцепилась в его кисть. Он вскрикнул от неожиданности. Скулы вздулись от напряжения, а другая рука сжалась в крепкий кулак. Но он ее не ударил. Молча стерпев внезапную боль, он резко выдохнул, потом еще раз. Словно спуская пар наружу.

– Я не хотела…

Он схватился за ее кисть и жестом приказал молчать. Потом медленно, один за другим, извлек ее острые когти из своего тела. Присев на пол, он зажал раны здоровой рукой, и сидел так, пока боль не утихла. Сольвейг хотела прикоснуться к нему, но побоялась поранить снова.

– Я правда не хотела! – прошептала она, присев рядом.

– Верю, – процедил он сквозь зубы. И посмотрел ей в лицо.

Сольвейг смотрела на него, и впервые в ее лице он увидел, тень сострадания. Сострадание, у нее? Что-то новое в этом мире… Но, когда взгляд ее упал на рану, все переменилось. Его кровь уже просочилась сквозь пальцы и капала на пол. Кузнец терпел боль, но наблюдал происходящие в ней перемены с интересом. Как расширяются ее зрачки… как нервозно поджимаются губы… учащается дыхание… Как умоляюще смотрят на него ее глаза.

– Черт с тобой, хуже уже не будет… На!

Он протянул ей раненую руку и отвернулся. Она мягко взяла его предплечье теплыми ладонями. Из пяти его ран сильно сочилась лишь одна. Прикрыв глаза, она мягко сомкнула свои горячие губы. Теплая, пьянящая кровь медленно наполняла ее рот, смешиваясь со слюной. Желание впиться зубами было выше ее сил, и она слегка прикусила кожу. Смакуя его жизненные соки словно молодое вино, она не позволяла им протекать дальше. Наконец, она сделала первый глоток. Первый и последний… Она знала, что, попав в рану ее слюна свернет кровь и она остановится. А потому, взяла столько, сколько успело просочиться.

Тщательно облизав ранки, она нехотя отстранилась.

– У тебя очень вкусная кровь… но я взяла совсем немного.

Осмотрев тыльную сторону ладони, кузнец пошевелил пальцами и вздохнул.

– Ну взяла, и взяла… можно сказать – день прожит не зря.

Сольвейг опустила глаза виновато и присела на колени рядом с ним. Не рискнув промывать ранки водой, он достал длинную льняную полосу из маленького сундука и плотно намотав на руку протянул ей. Сольвейг чиркнула коготком, и ткань разделилась надвое. Завязав крепкий узел, кузнец посмотрел на нее, с укором.

– Ну что? – спросил он беззлобно. – Мыться будем?

Она кивнула головой и тихо всхлипнула.

– … это еще что? – нахмурился он.

Она отвернулась, чтобы не показывать навернувшихся слез.

– Зачем ты терпишь меня? Ты слышал, что сказал Хаук. Я редкая тварь!

Кузнец встряхнул чистое полотенце и пожал плечами.

– Ну и что?

– Я убиваю людей ради забавы… а ты возишься со мной. Почему?!

– А почему бы нет? – улыбнулся кузнец.

– Не играй со мной! Я хочу знать!

Арон нагнулся и потрогал воду в ведре.

– Ну вот… твоя вода совсем остыла. Я согрею еще, а потом, если хочешь, мы поболтаем.

– Скажи сейчас! – она схватила его за руку, но тут же отпустила, поняв, что снова оставила ранку.

– Позже, – тихо сказал Арон, облизнув проколотый палец. – Когда я вернусь. И постарайся не наследить тут.

Когда он ушел, Сольвейг залезла в кадушку с ногами и сжалась в комочек. Слезы почему-то текли и текли, хотя она не хотела плакать. Вот только было почему-то очень обидно. Не от чего-то конкретного, а так, вообще. Обидно и все…