Читать книгу Литера «Тау» - - Страница 4

– Будь я древним ацтеком, я бы после смерти никогда не попал в Тамоанчан, – Сальвадор склонил голову и, подняв вилку с наколотой на нее оливкой, покрутил последнюю перед глазами, любуясь игрой света на маслянистой пленке рассола. – Недостоин я его кукурузных садов.

Перегретая июльская земля, вдоволь напившаяся дождя, наполняла утро запахами себя и прохладой, заставлявшей теплолюбивого Сальвадора Андреевича ежиться и грустить. Даже книжка про ацтеков, которую он читал на ночь, не утешила его, а лишь придала мрачным фантазиям определенное культурно-этническое направление.

– А я после смерти попал в лапы некроманта, – поделился Ваня, убирая со стола пустую банку и попадая ей в ведро – метко, как умели только воскрешенные. – Не знаю, что про это сказали бы ацтеки.

Стены застекленной веранды таяли в бликах, просеянных сквозь листу огромной старой вишни, такой раскидистой, что было непонятно, как она еще не раскололась надвое. Некромант, в лапах коего Ване приходилось влачить свое безрадостное посмертие, советовал опилить от ее кроны хотя бы самую громоздкую часть, но Ване было жалко. Он сам сажал эту вишню в детстве.

– Картина мира этого народа была несовершенной, – заметил все еще погруженный в свои мысли Сальвадор, – и этот немаловажный пласт посмертия – попадание в лапы некроманта, – доступный лишь высокоорганизованным цивилизациям, мог из их внимания просто выпасть.

– Невнимательность их и погубила, – заметил Ансгар Фридрихович, приступая к вегетарианскому салату. Миска ему досталась старинная, с позолотой и цветочками. – Хотя Тлалоку у них был ничего, мне нравится.

– А можно ли его встретить там, в субкоординатах? – спросила Магда.

– Тлалоку?

– Ну да.

– Запросто. Пару лет назад американский некромант Кэлси, например, встретил Тора. И Локи. И сделал он это на заказ. Там много метаобразов, надо только знать, где искать. Но следует быть осторожным, чтобы не нарваться, например, на Фредди Крюгера.

– Я не понимаю вот чего, – сказала Магда, намазывая себе бутерброд. – Религия связывает зло с животной сущностью человека, с землей, физикой. А добро считает субстратом тонких миров. Тогда откуда в них, в этих мирах, эти… разрушители? Откуда зло и как оно там удерживается?

– Я уже говорил вам, – напомнил Ансгар, – не все, что человеческая мораль считает добром, есть и в самом деле добро. Любая кошка со стандартным набором инстинктов вполне уживется в тонких мирах и будет выглядеть куда большим ангелом, чем наши общепризнанные праведники. Хотя, в целом, конечно, зло и порок тянут души вниз, а просветление – вверх. Просто человечество сильно исказило этот вектор.

– Значит, даже я могу не попасть в ад? – тихо спросил Сальвадор.

– Можешь.

– Если только доктор Мерц не решит вас воскресить, – ввернул Ваня.

– А куда попадают те, кто умер, едва родившись? – осторожно спросила Магда.

– Куда-то в середину, – сказал Ансгар. – И довольно быстро распадаются, потому что печати личности на них еще толком нет.

– А говорят, они – самые чистые души.

– Но не самые добрые, – заметил Ансгар. – Они на уровне той же кошки.

Кошка Лобачевского старательно умывалась на подоконнике. Ей вишня нравилась; выспавшись дома, кошка уходила показательно дремать на ее толстых ветвях, свешивая с них разные части мохнатого тела.

– Но ведь они люди! – возмутилась Магда.

– Ну и что?

– Господа! – поняв, что сейчас произойдет, Сальвадор примиряюще поднял руки. – Вам сегодня вдвоем ехать в райцентр за продуктами и бочкой для навоза. Не ссорьтесь хотя бы перед поездкой.

Все помнили, что доктор Мерц и Магда ругались по мировоззренческим вопросам почти каждый день. Магда обижалась, а доктор Мерц говорил, что человек, которого легко обидеть – слабый человек, потворствующий ложным амбициям, и неумение скрыть свою обиду выдает недостаток самоконтроля. И что все рассуждения Магды о непреложности добра как основы ее собственного характера разобьются о первую же экстремальную ситуацию.

Магда спорила, но аргументов привести не могла, потому что жизнь ее не была так уж богата экстремальными ситуациями.

Оно и видно, говорил на это Ансгар Фридрихович. Возразить на этот аргумент было нечего, поэтому Магда просто обижалась.

Когда Сальвадор и Магда вышли, притворив за собой дверь, некромант жестом попросил у Ивана пачку салфеток.

– Этот человек, – сказал он о Сальвадоре, – так вежлив, что после его слов чувствуешь себя оплеванным. Может, запретить ему пользоваться вежливостью в моем доме?

– Не знаю, каким вы себя любите чувствовать, – проворчал Ваня, – но вообще-то дом – мой.

– Оказывается, я был бестактным, – фальшиво удивился Ансгар. – Не стоило тебе напоминать, что права собственности у тебя давно уже нет. Надеюсь, твое посмертие хоть на миг стало более невыносимым, чем твоя жизнь.

– За что же вы меня так не любите, Ансгар Фридрихович, – пожаловался Ваня, убирая со стола.

– Если бы я тебя не любил, мне было бы все равно, жив ты или мертв, – сказал некромант.

– Вот и непонятно, что вам больше не нравится.

– В моей профессии, Ваня, непонятного много. Вот если человек кого убил, то ясно, что его следует осудить – оборвал жизнь, лишил возможностей и удовольствий. А если ты кого воскресил, то осуждать или нет?

– Я не знаю, – признался Ваня, – осуждать мне вас в глубине души или нет. Но, надеюсь, Сальвадор еще не раз отомстит вам за меня, э… унизив своей вежливостью.

– Ты стал куда меньшим идиотом, – задумавшись, Ансгар сам начал убирать со стола, – и даже перестал обижаться всерьез.

– Я-то да, – согласился Ваня. – А вот вы не меняетесь. Уж и не знаю, кто из нас мертв.

– Конечно ты, идиот, – буркнул Ансгар, снимая с гвоздика ключ от машины. – Я в речке не топился.

*

Сегодня Ансгару снился лабиринт со стенами из бетонных заборов, не имеющий выхода и настигающая его компания одноклассников.

– Лови немецкого шпиона! – кричали они. – Стой, Мерц! Мы тебя еще не допросили!

Он знал, что если остановится, они окружат его. Если побежит – они тоже побегут и догонят. Поэтому он шел, ненавидя себя за малодушное желание отодвинуть развязку. Под ногами хлюпали лужи и валялись битые кирпичи вперемешку с собачьим дерьмом. Однажды его где-то здесь заставили есть землю, и он обломал об кирпичную крошку кусок переднего зуба.

Теперь, однако, он сделал то, чего избегал раньше – побежал. Бегать ему всегда было больно. Позвоночник не амортизировал удары должным образом, спину начинало ломить, голова кружилась. Легко было потерять равновесие и упасть. Однако сейчас, во сне, бежалось ему хорошо как никогда, и скоро голоса преследователей за спиной смолкли.

Ансгар завернул в заборную дырку – туда, откуда был выход на шоссе, и обомлел. Там стояла серая человеческая фигура с пучком в тонких упругих хлыстов, в правой руке, искрившихся, как бенгальские огни.

– Ну, вот мы и встретились, – сказала фигура и взмахнула пучком, словно самурай – катаной.

Ансгар слышал свист рассекаемого воздуха, чувствовал боль ожога, силу удара, и проснулся с красными пятнами на лице и горле. Но через пару минут они прошли – все-таки это был сон.

*

– Я знаю, что, не принимая участия во всеобщем празднике лицемерия, я выгляжу злом мира сего, – продолжил разговор Ансгар, заводя машину с гордо молчащей Магдой рядом на переднем сиденье. – Родство насилия с человеческой природой можно отрицать лишь в угоду собственным страхам. Каждый из нас рождается эгоистом и жестоким подонком, потому что любая жизнь начинается с переживаний за самого себя. У некоторых она на этом и останавливается. А истинное… хм… благородство приходит с опытом. Когда начинаешь сопереживать и понимаешь, как хрупок мир вокруг. Да и вообще многое понимаешь.

Несмотря на то, что Ансгар искренне так считал, в этот момент он сам себе казался лжецом. Его извинения, в какой бы форме они не приносились, всегда выглядели именно так. Он не знал почему.

– А как же воспитание? – решила все-таки Магда вступить в разговор.

– Воспитание значит много, но без личного опыта это всего лишь суррогат жизни. В семье учат делать добро, но не всегда объясняют, почему и для чего это нужно.

– Ну как почему? За добро воздается добром.

– Это искусственная, – Ансгар крутанул руль, выезжая на асфальтовую дорогу, – и очень эгоистичная мотивация. Истинно добрый человек начинает беречь живых существ только после того, как видит смерть нескольких из них и понимает, что это его печалит. Он не ждет воздаяния, он просто избавляет себя от боли за других. Если, конечно, он на него способен. Это вернее, чем заучивать красивые, но пустые слова, которые вы так любите мне говорить.

– Значит, чтобы стать истинно доброй, я должна была сначала видеть, как кто-то умрет?

– Да. Еще лучше убить его самостоятельно. Так вернее и на всю жизнь.

– Вы смеетесь надо мной.

– Магдалена, на вашем месте я бы не нарывался на оскорбления, потому что помиривший нас с вами Сальвадор Андреевич остался дома колоть дрова.

– Я знаю…

Магда почему-то смутилась.

– Неудивительно. Вам нравится смотреть на него. Особенно, когда он что-то делает.

– Почему это? – смешалась Магда. – Мне нравится?

– Это нравится всем, даже Буяну или мне, но вам немного сильнее в силу устройства вашего мозга. И заметьте, я не считаю, что вас за это нужно осуждать. Было бы куда хуже, если бы вы такими глазами… какими смотрите на него… смотрели, например, на Буяна.

– Да ну вас, – буркнула Магда. Однако обижаться перестала. Помолчав, добавила:

– Он такой… в нем нет ничего лишнего. Словно его нарисовал художник, а потом оживил.

– Художник – это он сам, – первый раз за все утро почти согласился Ансгар. – Нарисовавший себя, но забывший оживить. Тем удивительнее он выглядит с топором.

Когда Сальвадор колол дрова, он раздевался до пояса, собирал волосы в хвост и оказывался вполне способен расколоть толстое полено с одного удара.

– Я люблю смотреть, когда мужчины занимаются физическим трудом, – рассудительно пояснила Магда. – Их это красит. Нет, я не хочу сказать, что занятия некромантией, например, никого не красят… – спохватилась она.

– Еще б вы это сказали.

Доктор Мерц никогда не цеплялся к формулировкам, но давал понять, что замечает каждую возможность истолковать превратно то, что может быть превратно истолковано. Однако молчит. И это рождало у собеседника чувство благодарности за то, что доктор Мерц – не такой уж зануда, каким мог бы быть.

– …но некромантия – это не так зрелищно, – закончила Магда.

Они выехали на трассу.

– Я тоже никогда не видел зрелищной некромантии. Но говорят, она бывает. И не приведи судьба вам увидеть ее.

*

– Эй, красотка! Какие тарифы? А если спецом для меня?

На потемневшей лавочке из толстого бревна, шлифованного сверху, сидели трое парней с бутылками пива. Магда вздрогнула и ускорила шаг.

– Вы прямо как первый раз в обществе, – ехидно сказал Ансгар.

– Я должна броситься им на шею? – мрачно ответила Магда.

– Они выделываются друг перед другом. Если лишить их этой возможности, они перестанут вас замечать.

– Как?

– Достойно ответить.

– Мне ничего не приходит в голову!

– Это потому, что вы боитесь той доброты и человечности, что дана людям от рождения, – съязвил некромнат.

– Не боюсь, – фыркнула Магда.

Ансгар посмотрел на нее внимательно, но продолжать разговор не стал.

Очередь в магазине была на удивление тихой, и дальше ругаться они не стали.

*

– Так чего красотка, надумала? – продолжал один из парней с пивом, когда Магда с Ансгаром шли обратно, теперь уже от магазина к стоянке. – Идем гулять! Я тебе такие места покажу!

Остальные заржали.

– А у нее уже есть кавалер, – сказал второй. – Вон тот…

Ансгар остановился.

– Ой, не надо, – тоскливо сказала Магда. – Мне они здесь действительно не страшны, а вот вам…

Парни были крупные, и их было трое. Лучший некромант России существенно уступал им размерами и численностью.

– Помолчите, Магдалена, – сказал он, рассматривая противников искоса, почти не поворачивая головы. – Я же вырос среди таких рыл. Почему я не могу позволить себе ностальгию?

Повернувшись, он подошел к скамейке.

– Любите гулять? – осведомился он, без особого удовольствия, явно соблюдая унылую формальность. – Могу устроить познавательную прогулку.

Парни картинно переглянулись.

– Ты этот писк тоже слышишь? – спросил один у другого.

– А я вижу, – сказал дотоле молчавший третий, которому явно надоел политес. – Тут какой-то…

Он попытался в меру своих лингвистических возможностей дать описание Ансгара. Оно получилось неточным, но уничижительным.

– Господа, – обратился к ним некромант тихим, проникновенным голосом, – ваши тупые шутки испортили девушке день. В некоторых древних культурах за это сажали на кол, и это правильно.

Парни снова переглянулись. Один отставил свое пиво, намереваясь подняться уже и вломить уроду ко всеобщему удовольствию, но тут урод вытащил из кармана зажигалку, чиркнул ею, поднял свободную руку, поднес ее к полузакрытым глазам и медленно опустился на колени в пыль.

*

Деревня обсуждала случившееся почти неделю. Версии произошедшего разнились, но вывод был непреложен: бревно на площади у магазина пришло в полную негодность как скамейка. Полуметровые ветвистые сучки, торчащие из него в разные стороны подобно копьям, не позволяли использовать изделие в прежнем качестве, а зацепившиеся за мертвые ветви куски штанов и прочей одежды заставляли тех, кто не видел – сожалеть о неувиденном. Говорили, что кое-кто из местного пивного бомонда не успел вскочить достаточно быстро, и теперь был вынужден ходить с подлатанным афедроном. Много интересного говорили. Говорили, ветви выросли за несколько секунд.

Магда же видела все. Сначала она удивленно расширила глаза, а потом смеялась. Долго. До истерики.

Когда они отъехали от магазина, она даже почувствовала, что еще немного, и заплачет.

– Я тоже так смогу? – спросила она у Ансгара, вытирая глаза протянутой им салфеткой.

– Возможно, – ответил тот, выруливая с площади. – Только бревно не должно быть сухим. Нам повезло, что ночью шел дождь. А теперь кое-куда заедем. Я намерен допросить вас без свидетелей.

– О чем? – Магда встревожилась.

– Увидите.

*

Асфальтовый пятачок, на котором они остановились, находился глубоко в лесу. Раньше в этом месте был шлагбаум и въезд на турбазу некоего почившего в бозе предприятия, теперь же остались только ворота и спускающийся к речке косогор, заросший сочным зеленым подлеском. Кое-где, правда, еще сохранились почерневшие от времени домики и туалеты, а в чаще можно было различить два административных строения с заколоченными окнами и летнюю кухню.

– Ну? – сказал доктор Мерц, заглушая мотор, поворачиваясь к своей спутнице и нарочито картинным нажатием на ключ блокируя двери.

– Что? – не поняла Магда.

Он наклонился к ней. Взгляд его говорил, что она непременно должна знать ответ на это «ну», однако ответа она не знала.

Ансгар подбросил ключ на ладони и сунул в карман джинсов.

– Так и что? – спросил он, глядя на Магду как на слабоумную. – Я жду.

Отодвинувшись, она задрожала и стукнулась спиной о дверь.

– Что вы хотите? – спросила она внезапно севшим голосом. – Что? Если вы приблизитесь ко мне, я буду кричать!

– Разве вас будет слышно в лесной глуши? Подумайте.

Магда из последних сил взяла себя в руки.

– Что… что вам надо?

– Понять, чего вы боитесь сейчас и чего испугались минут пятнадцать назад. Такого белого лица вы при мне еще не носили.

– Я испугалась за вас… Выпустите меня сейчас же!

Краем сознания Магда понимала, что ведет себя как-то не так, но ее эмоции считали иначе и превратились с цунами, утопившее остатки здравого смысла. Она словно смотрела на мир через стекло. И особенно неприятно было, что за всем этим, не выражая особенных эмоций, наблюдал Мерц. Вид у него был такой, словно он измеряет накрывшее ее цунами и мысленно заносит данные в блокнот.

Но вот он перестал наблюдать и откинулся на спинку сиденья.

– Не заблудитесь только, – сказал он вяло, – а то Интайр будет смотреть на меня неодобрительно, и мне станет стыдно.

Вынув из кармана ключ, он разблокировал двери. Магда выскочила.

Захлопнув дверцу, она медленно пошла вперед. Ее только что нарочито грубо спровоцировали, «взяли на понт», и она среагировала так, как предполагалось. Это было обидно. Она и не подозревала в себе такие страхи. С другой стороны, она понимала, что Мерц только что вытащил то, что ему было нужно, а следовательно, те выводы, которые он сделает, пойдут ей на пользу. А в-третьих… в третьих, в машине был кондиционер, но когда Ансгар повернулся боком и откинул голову, она увидела, что несколько прядей волос намокли и приклеились к виску. Где-то у него водилась своя цунами, издали признавшая сестру.

Бабушка воспитывала Магду правильно. Она не говорила ей «держи себя в форме». Она говорила: «чем ты сильнее, тем лучше твое настроение». Она не говорила: «учись, чтобы тебе было о чем поговорить с мужчинами». Она говорила: «чем больше ты знаешь, тем интересней твоя жизнь». И Магде было весело и интересно. Но в тринадцать лет ее поджидало нелегкое испытание. Друзья, с которыми раньше они лазили по голубятням, купались в речке и рассказывали допоздна страшные истории, стали говорить о какой-то ерунде. Девочки обсуждали у кого лучше волосы, у кого стройнее фигура и больше грудь. У кого красивей лицо. Магде становилось скучно и мерзко. У нее была самая стройная фигура, самая большая грудь, самые платиновые волосы и самое востребованное модой лицо. Подруги ей завидовали, но ей становилось только хуже. Родители говорили что-то про гормоны, и Магда поняла, что гормоны выстраивают непреодолимую стену между ней и миром. Парни, подходившие поговорить с ней, ее бывшие друзья, еще в трех метрах от нее натыкались на эту стену и становились глупыми, грубыми и развязными. Незнакомые парни иногда невзначай пытались ее потрогать или схватить, и Магда, всегда болезненно относившаяся к нарушению своего личного пространства, очень пугалась. Все люди стали злобными оборотнями. И в этом, она знала, была виновата ее фигура, волосы и лицо.

Магда оказалась в информационном вакууме и замкнулась в себе. Родители говорили, что у нее сложный подростковый период, и что это пройдет. И к девятнадцати годам это действительно прошло. Магда привыкла к враждебному ей навязчивому миру, несколько раз влюбилась и даже как-то раз завела роман с парнем, по которому сохли все подруги, поняв, что мужские инстинкты, это, в сущности, не так уж плохо, если уметь ими управлять. И она управляла ими, как управляют ненавистным, непонятным внутри автомобилем, мечтая продать его и купить простой и понятный велосипед. И поговорить все равно было не с кем, стена отделяла ее от всех, и это Магда миру простить не могла. Она даже слегка растолстела, чтобы не казаться такой уж красоткой, но оказалось, что женские журналы врут, и популярность от этого не особенно сильно падает. Даже наоборот (если, конечно, не считать типов вроде Аркола, но с ними интересного разговора все равно не получилось бы).

Что же до нынешнего ее учителя, то с ним говорить было интересно, хотя его убеждения лишали ее желания жить. Он бы хотела его переубедить, он пока что счет был в его пользу. И сейчас он снова понял про нее главное, почувствовал, вытащив из реквизита жизненного театра омерзительную маску.

А хуже всего было то, что Магда завидовала Ансгару, которому-то уж точно не приходилось отбиваться от навязчивых сограждан, желающих его потрогать. И надо же это было сделать именно ему. Такое между ними странное духовное родство, как сказала бы ее правильная бабушка. И откуда же оно может быть?

Магда шла медленно, глядя на порхающих по кустам мотыльков и пытаясь успокоиться.

Всю прошедшую неделю некромант каждый день заставлял ее на час уходить в неведомое. Она могла погружаться в тонкие миры так глубоко, что он не раз рисковал потерять ее, условно говоря, из виду, но ей еще ни разу не удавалось самостоятельно вернуться. Один раз он ее действительно «потерял» и, выйдя из транса в одиночку, употребил не очень гуманное средство вызова духа обратно в тело, отхлестав ее по щекам. Это не помогло. Тогда он взял зажигалку и обжег ей мизинец. Это подействовало, хотя вернувшись, Магда чувствовала себя ужасно.

– Получается, пока я в трансе, – спросила она, – люди могут делать со мной все, что захотят?

– Как видите, не все, – сказал доктор Мерц, забинтовывая ей палец. – Сжечь вас без вашего ведома, например, у них не получится.

– Я не люблю, – сказала она, – чувствовать себя беззащитной.

Они сидели на нагретой солнцем лесной поляне, изрядно уже ими самим истоптанной за время занятий.

– Чемодан-вокзал-Москва, – отозвался на это грубый доктор, завязывая на бинте абсолютно симметричный бантик.

И Магда осталась. Мерц, при всей своей грубости проходил эту страшную гормональную стену вокруг Магды почти без потерь в интеллекте. Только пару раз она заметила в его глазах тень этой их обычной тупой истомы, когда он уставал ей что-то объяснять и замирал, измучившись подбирать слова. Но это все. В целом доктор Мерц оказался корректен именно в тех вопросах, в которых даже лучшие друзья Магды иногда вели себя как скоты. И, что говорить, эта его деликатность нравилась ей, как сладкий лесной воздух после духоты свиного хлева. И она была согласна лучше терпеть прихоти этого урода, и даже принимать от него в экстренных ситуациях физические повреждения, чем возвращаться туда, где к ней относились как к дозе героина.

Магда миновала остатки шлагбаума и уходила все глубже в заросли по растрескавшемуся от времени, проросшему травой асфальту. Она слышала, как Ансгар хлопнул дверью, закрыл машину и подошел сзади, остановившись от нее в паре шагов.

– Никого из тех, кто содержал эту базу, уже нет в живых, – сказал он.

– Откуда вы знаете? – Магда обернулась.

Он стоял, как обычно ссутулившись и зацепив большими пальцами карманы черных джинсов. Эти джинсы частично накрывала белая рубашка с короткими рукавами. С тех пор, как Ансгар отдал Золотое крыло господину Интайру, он ничего не носил на шее, и Магда могла в подробностях рассмотреть рисунок вен над неровно сходящимися ключицами. Да, природа сильно обидела его телом, и Магда первый раз спросила себя, а не завидует ли он ей.

– Это главная деревенская легенда, – между тем продолжал Ансгар, начав не спеша обходить Магду по краю дороги. Было заметно, что он избегает наступать на трещины в асфальте. – Их было восемь человек: директор базы, зам по хозяйственной части, кастелянша, повариха, сторож, электрик, подсобный рабочий и уборщица. Однажды рабочий с вечера пошел на рыбалку, на обрыв. Обрыв под ним осыпался прямо в воду, а плавать он не умел. Через день чуть ниже по течению выловили труп. Директор решил скрыть факт смерти рабочего, чтобы не было нареканий за неукрепленные берега, поэтому труп силами директора, зама и двух женщин его закопали прямо на берегу, а родным сказали – пропал, мол, без вести. Но кто-то сболтнул электрику, а тот заявил, что не станет молчать. Через неделю и электрика нашли в канаве возле трассы – машина сбила. А в следующие полгода весь персонал базы вымирал по одному, рассказывая, что ночами за ними приходит электрик и зовет их с собой.

– Кто-то воскресил его? – спросила девушка.

Ансгар посмотрел на нее искоса.

– Лицензии еще нет, а профессиональная деформация уже налицо, – сказал он. – Ну почему сразу – «воскресили»? Просто легенда такая. Может, людей совесть заела. Из-за ничтожного повода на убийство пошли. Так незначительное событие может повлечь за собой большую трагедию, если человек слаб и подвержен соблазнам.

– А какое отношение это имеет ко мне? – насторожилась Магда.

– Абсолютно никакого, Магдалена. В мире иногда происходят события, не имеющие лично к вам никакого отношения. И эти деревенские дебилы, окликнувшие вас на остановке, тоже обращались не к вам. Они не знают о вас ничего, ваш внутренний мир им глубоко чужд. Они увидели блондинку с хорошей фигурой и, как могли, выразили свое восхищение. Что случилось с вами в ответ?

Магда повернулась к своему учителю и резко спросила:

– К вам когда-нибудь приставали? Охотились, как на дичь?

– Я не настолько привлекателен, – улыбнулся Ансгар. – Но охотились. Загоняли. Что же касается возможных унижений, инспирированных моими фенотипическими особенностями, то были и они. Вам это должно показаться странным, ведь мы с вами такие разные. А мне это не кажется странным, потому что дело отнюдь не в нас.

И тут он, наконец, на нее посмотрел.

– Зря вы не любите свой организм, – сказал он. – Он не виноват в своей правильности. А вам нужно куда-то возвращаться. Другого у вас нет.

Они шли по «главной улице», бывшей турбазы, словно бы погружаясь все глубже в прошлое.

– Все домики не заперты, – сказала Магда, с интересом заглядывая в один из них. – Заходи, кто хочет, живи, где хочет…

Ансгар огляделся.

– Зато на сортирах большие висячие замки, – заметил он.

Надо было возвращаться, но заброшенная турбаза не отпускала так быстро.

*

– Я поняла, что вы хотите от меня, – Магда села на давно отсыревшее покрывало с бело-синими «петухами». – Чтобы я ушла и вернулась. Давайте попробуем прямо сейчас, мы ведь не купили никаких скоропортящихся продуктов?

– Здесь? – Ансгар повернулся к ней от окна, через которое разглядывал разрушенный причал и законсервированную зачем-то раздевалку (можно подумать, в эту глушь кто-то поедет нелегально переодеваться).

– Мне кажется, это очень интересное место.

Ансгар неопределенно повел бровью. В данной ситуации выдавать свое любопытство было бы неприлично, но, что греха таить, место нравилось и ему.

– Хорошо. Давайте. Может быть, увидим пару неупокоенных душ.

В крайних мирах, база, как водится, была монохромной и на Тамоанчан совсем не походила. Или это они видели ее такой. Зато по всем остальным характеристикам она была абсолютно физична – те же открытые домики, тот же причал, те же запертые сортиры. Правда, в данном случае все запертое не могло быть отперто, а, следовательно, замки выглядели нарисованными на дверях, которые давно приросли к стенам.

– Здесь ручей, – сказала Магда, первой продирающаяся сквозь черно-белые кусты.

– Стой, – приказал ей Ансгар. – Интуиция подсказывала ему, что если ручья нет на физическом уровне, то провести его на метафизическом может лишь чья-то воля. И с определенной целью. – Не переходи ручей.

– А я уже перешла.

Магда обернулась и увидела за спиной простиравшуюся до горизонта пустую муть.

– Видишь меня? – спросил невидимый теперь Ансгар.

– Нет. Но слышу.

– Переходи ручей обратно.

– Не могу, сзади ничего нет.

– Это иллюзия.

– Кому как.

– Ты вышла из мира, который никто не придумал, в мир, кем-то воображенный. Как мы помним из нашего жизненного опыта, из придуманного мира никогда не видно настоящего.

– Мне страшно.

– Scheisse…

Ансгару ничего не оставалось, как дойти до ручья и тоже переступить его.

Теперь он хорошо видел Магду. Вокруг нее простиралась великая степь, заросшая почему-то цветущей геранью, кусты которой были абсолютно идентичны между собою. Пеструю картину разбавлял огромный сломанный причал, похожий на средневековый за́мок, увешанный светящимися лампочками видимых и невидимых цветов. Двор замка был выкрашен голубой масляной краской и затянут бельевыми веревками, на которых сушились несколько десятков длинных черных кальсон и одинокий носок с надписью «Крылья советов».

– Приветствую вас! – произнес чей-то нежный тенор. – Располагайтесь.

Ансгар потрогал веревку. Портки, как им было положено, закачались, игриво покачивая узкими штанинами.

– Кто ты? – спросил он.

– Зовите меня Владик, – из лабиринта черного белья вынырнул высокий блондин в майке-алкоголичке и залатанных армейских штанах. – Я здесь давно. У меня есть коллекция скелетов, хотите, покажу?

– Спасибо. Уж что-что, а скелеты я вижу, даже если мне их не показывают. Ты один это все возвел?

– Один. А что?

– Барьер зачем?

– А чтоб не лазили всякие!

– Так он открыт.

– Ну и что? С барьером меня больше уважают. Если есть барьер – значит, добра много. А если барьер открыт – значит, я гостеприимный. Располагайтесь, гости дорогие. Выбирайте комнату по скусу.

– Он псих, – сказала Магда.

– У него нет психики, – напомнил Ансгар. – Только обрывки привычных настроений.

Внезапно зыбкий мир словно отвердел, приобретя черты реальности.

Теперь они все трое сидел, расположившись в мягких креслах. Их окружала гостиная без потолка.

– Я всех простил, – облегчил душу Владик. – Вы не думайте. Я простил и хочу собрать всех. Я устрою праздник. Люди должны любить друг друга, разве нет?

Облегченная душа Владика действительно стала чуть прозрачнее и вознеслась к несуществующему потолку вместе с креслом. Магду чуть не вырвало от психоделики, но она сдержалась, и, по законам воздаяния за благородные усилия тоже немного вознеслась и поплыла над полом.

– Вы, – отважилась спросить Магда, – электрик?

– Да, – донеслось сверху. – Носитель света. Я всегда нес людям свет. Хорошо, что вы поняли это.

– Что здесь произошло? – спросил Ансгар.

– Кротов меня убил на своей «шохе». Ехал и улыбался. Так же, как когда мы с ним пили. У меня была бы моральная травма на всю жизнь, если б я не помер. Если травма – нужно с кем-то делиться, так врачи говорят. Вот я и приглашаю гостей из мира живых. Но все они проскальзывают сквозь мои руки. А вы пришли сами. Я собираю людей. Ваша девушка – хорошая. Я приглашаю ее навсегда.

– Но я… ненадолго зашла, – попыталась отвертеться Магда.

Спустившись чуть ниже, Владик надавил на подлокотник кресла, и вокруг Магды выросли стальные прутья.

– Надолго, – улыбнулся он.

– Убери это, – вмешался Ансгар.

– Нет, – отвечал электрик. – Ты не представляешь, как мне грустно вспоминать вас всех здесь.

– Мы не имеем отношения к тому, что произошло, – сказал Ансгар.

– Тем более.

Ансгар немного помолчал. Слез с кресла, подошел к клетке, потрогал прутья.

– Я вижу себя в клетке, – отчиталась Магда, как учили.

– Поразительно. Я тоже вижу тебя в ней. И это плохо. Мы все трое верим в клетку, а, следовательно, она не исчезнет.

– Ты говорил – надо устранить того, кто изобрел иллюзию.

– Сейчас займемся. Иди сюда, Владик. Тебе пора на тот свет, а нам – домой.

– Я собираю людей. Я пойду только с людьми! – закричал электрик.

– Так говорят врачи?

– Да! Так говорят врачи!

В зале открылись две двери и из одной в другую действительно пробежали врачи в белых халатах и с носилками. На носилках стоял горшок цветущей герани.

…По ощущениям Магды, прошел час, в течение которого они всячески уламывали Владика. Но логика Владика была подобна ускользающей из рук рыбе. Очевидно, перед смертью он действительно сошел с ума, удивившись предательству мира.

– Она пойдет со мной, – Владик обхватил руками клетку с Магдой. Магда почувствовала, как клетка и она сама в ней начинают уменьшаться. Это значило, что она начнет терять части своей души, потому что размер, даже здесь, в субкоординатах имел очень большое значение. Куда большее, чем в реальности.

– Ансгар! – крикнула она, ощутив удушье. Пространство стало вязким, жемчужно-белым, жадным до ее дыхания. Оно впитывало ее в себя.

– Владик, если ты не отпустишь ее, я вселю твою душу в трухлявый пень, – пообещал Ансгар. – Или в бревно.

– Я у себя дома, – Владик присел, не отпуская клетки, а потом вдруг разжал свои огромные руки и ушел в сторону. Пол под ногами начал распадаться квадраты и падать вниз, в пустоту. Ансгар хотел сделать шаг в сторону, но провалился и долго падал, считая какие-то бессмысленные этажи с выбитыми окнами и прибитыми к ним колесами от машин.

Скоро вокруг него оказалось лишь пустое помещение, покрытое цементной пылью, лестница, бетономешалка и моток черного провода. И, совсем как в его сегодняшнем сне, кто-то больно хлестнул его по лицу искрящимися проводами. На мгновение он ослеп, а когда прозрел, оказался снова в гостиной. За прозрачной стеной Магда задыхалась в клетке.

«Выйди, вернись в свое тело! Только ты сама можешь вернуться в него и прекратить этот бред!»

«Не могу. Я чувствую свое тело. Оно не дышит. Сколько оно так сможет лежать?»

«Очень недолго».

В отчаянии Ансгар понял, что эффектной некромантии не избежать. Надо пробиваться с боем. Когда-то его учитель Витольд Венглер рассказывал, как это бывает, когда нападаю недружественые сущности. Сам же Ансгар никогда не пробовал.

Он распрямился, сложил руки перед собой, словно для молитвы; и пространство вокруг сгустилось, завилось кольцами, сошло на нет; и вот с характерным шумом из-за спины появились две тени, в которых несчастная сплющенная чужой волей Магда с удивлением узнала крылья.

Те самые, легендарные некромантские крылья, согласно легенде, уносившие души из царства мертвых, чтобы соединить их с оставленными кем-то телами. Костяные, построенные по принципу крыльев летучих мышей, но без перепонок, да и сами кости существенно толще, с подвижными, рельефными суставами. Где-то за этим колючим каркасом угадывались и другие крылья – из перьев, полупрозрачные, словно сделанные из нежного стеклянного тумана и острые, как у чайки. Обе пары крыльев являли собой одну и удивительным образом вписывались друг в друга.

В следующий момент Магда увидела, что костяные крылья обросли конусовидными шипами – темными, с синеватым металлическим отливом и красноватым, словно раскаленным в кузнечном горне острием.

Пространство успокоилось.

– Ты кто? – спросил Владик, отступая на шаг.

– Я разрушу твой дом, – пообещал Ансгар, – если ты не отпустишь девушку.

– Ничего ты мне не сделаешь, – убежденно ск азал электрик. – Тебе нельзя.

Врачи с носилками и геранью вбежали обратно.

– Тебе нельзя! – сказали они хором и обросли синеватыми щупальцами. – Тебе нельзя! Тебе нельзя!

Скандируя, они придвигались все ближе, и щупальца их медленно подползали к ногам Магдалены. От ужаса ее стошнило на щупальца мерцающими голубыми звездочками, а в ответ прутья клетки стиснули ее так, что она не смогла больше дышать.

– Ансгар… – прошептала она, выдыхая последний виртуальный воздух.

И он ударил. Одна стена тут же закровоточила царапинами, задрожала и сникла, открыв за собою уже знакомый им двор с веревками и бельем.

Ансгар ударил еще раз.

Врачи, щупальца, носилки и герань вспыхнули клочковатым облаком, забрызгав оставшиеся три стены очень натуральной кровью.

Ансгар ударил третий раз. Несколько шипов взрезали клетку Магды, прутья разогнулись и осыпались искрами.

– Уууу! – завыл Владик, пригибаясь к полу и обхватывая себя руками.

Ансгар же, вместо того, чтобы оставить его, схватить вновь потерпевшую фиаско Магду и выйти в нормальный мир, снова взмахнул крыльями, набросился на него и обхватил шипастыми костями. Магда успела увидеть, как он протянул руки к горлу врага, всадил в него пальцы и рвал, как это делают кошки.

Из Владика сыпались камни и желтый речной песок.

*

Магда очнулась на покрывале с синими петухами. Ее уже вполне реально тошнило, лицо и шея горели, словно от удара.

– Ансгар?

Некроманта нигде не было. На месте, где он сидел, осталась едва заметная вмятина в покрывале, окруженная складками. Дверь домика болталась, хотя Магда помнила, что они прикрыли ее, когда вошли.

*

Отдышавшись и уговорив тошноту подождать, Магда выскочила из домика. Солнце стояло в зените, заливая теплом сыроватый подлесок. Где-то в чаще шумел ручей.

…Прошатавшись по окрестностям полчаса, Магда поняла, что ее учитель пропал. Машина стояла на месте, у входа на турбазу, все было так же, как было в момент их «заезда», но вот Ансгара не было нигде. Еще раз обыскав всю турбазу вдоль и поперек, Магда вытащила мобильник и начала звонить Ване, однако мобильник здесь почему-то не ловил.

– Бред, – сказала себе Магда. Ее колотило.

В голове нарастала паника, требующая бежать, бежать без оглядки из этого места. В конце концов, километров семь до станции можно пройти пешком, а там ей помогут.

Бежать. Это был самый естественный выход.

И она побежала бы, но внезапно возникшее дежа вю ее остановило. Одна паника сегодня уже была, вспомнила она. А ведь это она, Магда, говорила сегодня Ансгару про добро. Говорила, что хороший поступок является первым побуждением человека, и если у него есть возможности не бросить себе подобного, то он, конечно, не бросит.

И теперь оно стояло перед ней во весь рост, ее первое побуждение, дикое, страшное и не имевшее ничего общего с хорошим поступком. От этого Магде стало еще страшнее, и она остановилась.

*

По здравом размышлении вспомнилась одна вещь, которую она умела в детстве, да и сейчас, наверно, не забыла, как это делается. Сейчас уже сжилась с нею, не замечала – если сесть и зарыть глаза, можно услышать все живое, что есть вокруг. Маленькое живое, большое, растения немножко тусклее, животных немножко ярче. Так она искала своего кота, который вечно убегал. Ей, конечно, никто не верил, но главное, что она верила себе сама.

*

Здесь, в других субкоординатах, лес был светло-серый, и за его кружевом скрывалась жизнь, похожая на поток воды, который можно до бесконечности перебирать пальцами.

И так, не открывая глаз, Магда пошла на зов далекого, но яркого звукового пятна, боясь, что оно вот-вот замолкнет и потускнеет.

*

Доктор Мерц сидел на дне неглубокого каньона с отвесными песчаными стенами. Под ним были сложены сосновые бревна с облупившейся корой, слегка присыпанные осыпающимися стенками.

– Ансгар Фридрихович! – позвала Магда. – Вы живы?

Некромант открыл глаза.

– Не знаю, – сказал он. – Я давно здесь сижу, ничего не сломал. Вроде… Вы можете притащить из машины буксировочный трос? Спускаться сюда опасно. Не выберешься. Я пробовал.

– Как вы здесь очутились?

– Я разрушил хрупкую оболочку Владика, и он вошел в мое сознание. Заставил меня прийти сюда и свалиться в яму, мстительный дух.

– Разве так бывает?

Некромант поднял голову и посмотрел ей в глаза.

– Так бывает у всякого, кто сражается со злом. Он позволяет себе разозлиться, а это значит, что то зло, с которым он сражается, оказывается уже в нем. Вот я его и впустил. Владик меня вывел из себя… скажем так. Я… очень эмоциональный человек… пусть даже с первого взгляда это не скажешь.

Магда присела на край ямы. И несколько секунд посвятила тому, чтобы засунуть растрепавшиеся волосы за воротник футболки.

Видимо, в их дискуссии о добре и зле ей придется проиграть.

– Я вам тоже кое в чем признаюсь, – пообещала она со вздохом. – Вы же хотите знать обо мне все. Вот только сначала трос принесу.

*

Вечером того же дня к Ансгару, промывающему перекисью свои ссадины и царапины, подошел Сальвадор Андреевич.

– Как ты? – спросил он.

– Нормально. Устал очень. Неслабо так сходили за хлебушком, – Ансгар говорил отрывисто и нехотя. У него, в отличие от Владика, была психика. И она сегодня определенно перегрузилась. – Ну, зато наша красотка научилась возвращаться в ненавистное ей тело, что радует. А то я уже думал, что я на грани профессионального фиаско.

– Она сказала, что ты открыл в ней еще одну способность.

– Да. Она находит живых, как я нахожу мертвых. Например, меня в яме. Я порекомендую ее соответствующим учителям, может быть, она сумеет заняться куда более полезным делом, чем некромантия. Так что через два дня она уедет, и я, наконец-то, отдохну.

– Рад за тебя, – улыбнулся Сальвадор. – Тебе помочь?

– Угу.

Ансгар повернулся спиной, и Сальвадор, наклонив лампу, некоторое время молча промывал ему ссадины на лопатке.

– Не знаю, будет ли тебе интересно, – осторожно сказал он, – но моя история тоже закончилась.

Ансгар оживился.

– Будет, конечно, – быстро отреагировал он, даже не особенно пытаясь соблюсти мрачный и незаинтересованный тон.

Сальвадор светски улыбнулся. Как всегда, когда ему бывало трудно.

– Я написал Антонине, и она призналась, что это она, – сказал он просто.

– Призналась ли она тебе в коварных и мстительных замыслах?

– Нет. Она много говорила… – Сальвадор помолчал, словно бы подбирая слова. К изысканной своей речи он слова не подбирал. А к обычной – приходилось. – Я звонил ей, пока вас не было… она заявила, что я нравился ей еще в детстве, просто она боялась сказать мне об этом. А теперь, когда снова увидела, поняла, что не забыла. Но она боялась, что придется говорить про брата, и поэтому пряталась. Она не хочет говорить о нем. И уж конечно, не считает меня виновным. Она думала, что, если я ее увижу, это напомнит мне о нем и испортит наши отношения. А она хотела начать их, как она выразилась, с чистого листа. Признаться, у нее это получилось.

Сальвадор вздохнул и шмякнул использованный ватный тампон в тазик.

– Значит, тебя уже можно поздравить? – Ансгар повернулся и стал натягивать футболку.

– С чем? – не понял учитель биологии.

– Ну… Чистый лист заполнен великой любовью (потому что ходить к возлюбленному, прячась под одеждами с головой – не всякий человек выдержит), она любит тебя ты – ее… никто ни на кого не сердится, можно начать личную жизнь.

– С ней? – искренне удивился Сальвадор.

– Ну да. Ладно, попросишь ее сначала по-прежнему закрывать лицо…

– Вряд ли это понадобится.

Сальвадор отвернулся. Он не понимал, как можно этого не понимать. Однако не понимали все.

– Ты говорил, – начал он терпеливо, – что я не виноват. Вот и она говорит то же самое… она говорит, нужно жить дальше, и всякую чушь, которую обычно говорят в таких случаях. А я не могу. Ансгар, это был мой друг. И я забыл его. И она забыла. В сущности, мы все простили себя за его смерть.

Сальвадор горько рассмеялся.

– И мы никогда не знаем, что так будет. Вот сейчас я откровенен с тобой, как ни с кем, а завтра, может быть, меня собьет машина, и через год ты уже не будешь помнить, о чем говорил со мной сегодня… я думал, я один такой. А оказывается, мы все такие. И она. Мы незаслуженно забываем наше прошлое. А ведь мы состоим из него.

– Но ведь она не забыла тебя за столько лет, – напомнил Ансгар.

– Но ведь и не искала, – горячо возразил Сальвадор. – Просто случайно встретила.

И Сальвадор вздохнул, словно смиряясь со всей глубиной бренности бытия. Потом печально улыбнулся.

Ансгар немного помолчал. В случайности он не верил.

– Слушай, я не хотел тебе говорить, – начал он осторожно, – но… раз уж ты говоришь, что мы так друг с другом откровенны и все такое… и ты такой щепетильный в вопросах доверия…

– Я слушаю тебя, – Сальвадор улыбнулся чуть шире.

– У меня есть еще одна, – Ансгар запнулся, потом закрыл глаза и сосчитал до трех, – …еще один большой синяк. Я его увидеть не могу, но знаю, где он. Я не решался, но после твоего признания я готов тебе его показать, а ты скажешь, насколько он ужасен, и нужно ли с ним что-то… ничего смешного, кстати.

Щепетильный Сальвадор внезапно согнулся пополам, беззвучно смеясь. Его накрыла настоящая, вялотекущая истерика, наступающая после длительного эмоционального напряжения. Напряжению было много лет, и теперь оно отпускало медленно, рывками, вызывая конвульсии и даже слезы.

Ансгар, считавший всю эту достоевщину несерьезной, с удивлением смотрел, как Сальвадор, упав спиною на его кровать, дергается от смеха и вытирает рукою глаза.

В конце концов, не дождавшись ответа, Ансгар опустился на локоть рядом с Сальвадором, посмотрел на освещенный лампой профиль учителя биологии, и подумал о том, что Магда с ее душеспасительными проповедями, в сущности, была не так уж неправа. Люди бывают и такими. Просто потому, что они такими родились. И судьба совершенно справедливо сделала, послав сюда этого человека. Надо же было чем-то «заесть» Владика.

Да и от самого себя доктор Мерц иногда уставал.