Читать книгу Дедушкины рассказы - - Страница 13
Детство
12. Пожар в штанах
ОглавлениеВ довоенные годы в Дворянском детворы было очень много. В большинстве своём дети были свободолюбивыми. При колхозном периоде жизни деревенские родители своих детей трудиться на колхозных полях не заставляли. Должны же они были осуществить лозунг Советской власти: "Детям – счастливое детство!". При селе действовала четырехлетняя начальная школа. Хочешь – учись, не хочешь – тоже заставят учиться. За детишек думали дяди и тёти. Во время летних каникул большинство детей занятия себе находили сами и по своим желаниям.
За речкой Свиягой были густые заросли ивняка. Среди них разливались небольшие мелкие озёра. Ребятня и взрослые почему-то называли их болотом, хотя в них никогда и никто не утонул. В особо жаркие летние месяцы эти болота высыхали. В благоприятные годы на них вырастали густейшие заросли камыша, тростника, осоки и трескуна. Эти все травы на сено не годились, да и без них в такое благодатное лето все запасали хорошего сена вдоволь скоту на всю зиму, только не ленись косить траву.
Наступила осень. За ней спешила зима. Речка и болото покрылись льдом. На его поверхности осталось много пожелтевших высохших болотных растений – камыша, тростника и трескуна. Трескун – это, видимо, местное название болотного хвоща. Он имел высокий круглый членистый стебель игольчатого вида. Стебель венчиками разделён на отдельные участки. Если резко нажать пальцем этот венчик, то послышится короткий хлопок – треск. Может, поэтому местные жители и назвали эту траву трескуном. Сено из него скот поедал очень неохотно и только в жестокую бескормицу, так как поверхность этой травы очень скользкая, и животным пережевывать её было очень трудно. Поэтому это трава обычно засыхала на корню, умирая своей смертью.
В один ноябрьский вечер группа пацанов решила посидеть у костра на льду болота. Из сухого трескуна, камыша и тростника прямо на льду среди болотных кочек ребята развели костёр. Они натеребили пучки сухой травы и на них расселись вокруг костра. Сухой трескун действительно горел с треском. Из костра часто вылетали искры. Большинство их улетало в поднимающемся дыме. Некоторые из них падали на ребят. Они их быстро стряхивали. Все грелись, болтали, кто во что горазд. Иногда от ярких вспышек в костре дети ладонью закрывали глаза. За их спинами стояла темнота.
В самом интересном моменте беседы один пацан Коля Арсентьев по прозвищу Корень заводил носом и многозначительно выговорил:
– Ребята, кто-то горит, пахнет горелой тряпкой!
Он повозился на своём пучке травы и поудобнее уселся. Дым от тлеющего материала из хлопка и льна очень характерен, и нос не пропустит его мимо себя. Все обнюхались, даже встали, отряхнулись и осмотрелись. Никто ни на ком огня не обнаружил. А Корень сидел спокойно, не встал и не осмотрелся. Через очень малое время Корень, глядя на костёр, тревожно произнес:
– Ребята, кто-то горит!
Все сидящие у костра, за исключением Корня, поднялись и с повышенной дотошностью осмотрелись и обнюхались. Тлеющей одежды опять ни на ком не обнаружили. Ребята дружно принялись упрекать Колю Арсентьева за напрасное их беспокойство. Корень на слова ребят никак не отозвался и продолжал спокойно сидеть на своём месте. Опять все уселись вокруг костра. И тут вдруг Корень с криком боли вскочил со своего места и руками схватил себя между ног и проделал это так бурно, что на это не всем ребятам было удобно смотреть. Корень кричал совершенно нечленораздельно, топал ногами на льду, а ребята с громким хохотом смотрели, как из его брюк вытряхивались искры. Спереди вся ширинка его брюк стала дырой снизу до ремня. Оказалось, горел тот, кто настойчиво предупреждал всех об огне.
И тут все враз присутствующие пацаны буквально попадали от смеха. Они хохотали и катались по льду, а Корень хватал снег и горстями сыпал его на горевшие брюки. Ребята в этот вечер насмеялись вдоволь и долго потом не могли без смеха вспоминать про тот случай. Ведь когда у Коли Арсентьева брюки тлели маленьким пятнышком и не прижигали его тело, дым понемногу поднимался к его носу. Ощущая этот дым, он думал, что горит кто-то другой, только не он сам.