Читать книгу Призрак миссис Рочестер - - Страница 4

Я заблудилась. Арендованный «Ниссан» полз сквозь туман, густой словно вата, призрачно поблескивающий в свете фар, растворяющийся в черноте глухой ночи. Такую темную ночь еще называют «колдовским часом». GPS вырубился еще двадцать минут назад, и других машин я не встречала примерно столько же. Тихий океан шумел в сотнях метров подо мной, и пульс стучал в такт волнам.

Наверное, я проехала поворот на Торн Блаффс – немудрено на таком-то серпантине, Отис предупреждал.

Всего одиннадцать часов назад я, собрав вещи, в последний раз закрыла дверь уже не своей квартиры и села на рейс из аэропорта имени Джона Кеннеди. Сильная турбулентность над Скалистыми горами, третья мини-бутылочка каберне, потом бег через гигантский терминал лос-анджелесского аэропорта в попытке успеть на стыковочный рейс, который, как оказалось, отменили из-за тумана в Монтерее. Я постучала по плечу парня в зеленой толстовке с выпуклым гигантским моллюском:

– Не знаете, когда туман рассеется?

– В это время года туман довольно частое явление, может пропасть через двадцать минут, а может и через шесть часов.

Шесть часов! Меня так и подмывало броситься к стойке и сесть на первый рейс обратно в Нью-Йорк. Но квартиру я уже сдала девушке-фотографу с розовыми волосами, из Голландии, а на банковском счету почти ничего не осталось. Да и друзей всех раскидало по стране.

Вместо этого я развернулась и пошла за фраппучино. Спустя два кофе, ролл с индейкой, а потом еще и «Маргариту» объявили посадку на мой рейс. После очередной болтанки мы наконец сели в Монтерее, а потом я еще долго ждала у стойки аренды машин; теперь стояла полночь, и я заблудилась.

Машина ползла по практически невидимому изгибу дороги. Вдруг из тумана, точно эктоплазма, неожиданно выступил дорожный знак: кабан со страшной мордой и кабанчик за ним. Точно, Отис же говорил, что они часто переходят дорогу, вроде местной достопримечательности.

Да! Я выбросила сжатый кулак в воздух.

А вот и поворот, прогалина в густом подлеске, отмеченная двумя круглыми белыми булыжниками. Я свернула, проехав между ними по изрытой колеями дорожке, и через несколько метров остановилась у высоких металлических ворот. Стоило нажать на кнопку у громкоговорителя, и, точно от «Сезам, откройся!», створки распахнулись.

Я поехала дальше по темному растрескавшемуся асфальту, мимо возвышавшихся по краям черных колонн секвой. Заросли колючего кустарника и папоротника поблескивали между стволов, точно растения из потустороннего мира. Горбатые тени дрожали в листве за ними. Время от времени они хватали капот моей машины скрюченными, как у гоблина, пальцами.

Как в сказке. Сейчас я могла бы ехать к пряничному домику. Или к разрушенному замку, где бродило жаждущее крови чудовище.

Дорога извивалась, точно змея, и когда я уже подумала, что попала под действие какого-то зловещего проклятия, переносившего меня каждый раз в начало пути, лес по краям дороги посветлел и туман начал рассеиваться, открывая взору одно из самых прекрасных строений, которые я когда-либо видела.

Трехэтажный особняк из дерева, стекла и металла с выступающим над океаном верхним этажом – террасой, нависшей прямо над волнами. Фасад мягко освещался грунтовыми светильниками, естественно вписанными в ландшафт.

Я остановилась на подъездной дорожке. Парадная дверь распахнулась, и мне навстречу бросился Отис в каком-то монашеском коричневом одеянии и пижамных штанах.

К окну машины вдруг прижалась жуткая морда: черная, волосатая, с блестящими черными глазами.

– Пилот! Место, мальчик! Место! – Отис дернул собаку за ошейник. Вот тебе и чудовище – черный нестриженый пудель. Он вырвался из рук и умчался в темноту. – Прости, он еще щенок. Недавно взяли. София привезла его вчера.

Пошатываясь от усталости, я выбралась из машины, и Отис сжал меня в медвежьем объятии:

– Черт, Джени, как же я рад тебя видеть, ты даже не представляешь!

– И я рада. – Так рада, что глаза застилают слезы. – Ты совсем не изменился! – Он и правда по-прежнему выглядит как улыбающееся солнышко на упаковке с готовым завтраком: круглое лицо, светлые волосы лучиками торчат в разные стороны, голубые глаза-пуговки прячутся за золотистыми очками.

– Да и ты не изменилась. Разве что слишком похудела. Ну ничего, на воздухе аппетит быстро вернется. Он очень бодрит.

– Да, я заметила. – Поплотнее запахиваюсь в легкий кардиган. – Какой роскошный дом!

– Еще бы, скажи? Знаешь архитектора Джаспера Маллоя?

– Конечно, великий архитектор середины прошлого века. Это он спроектировал дом?

– Да, для себя в 1962 году. И умер здесь же двенадцать лет спустя. Ходили слухи, что в поместье обитает его призрак, поэтому долгое время оно стояло заброшенным. Когда Эван купил его, тут были практически развалины. – Открыв заднюю дверь (у этого «Ниссана» она поднималась вверх), Отис выудил мой чемодан. – Хотя, вероятно, настоящая причина в том, что стиль Маллоя вышел из моды. Но сейчас его считают гением и провидцем, а все его здания признаны шедеврами. «Архитектурный дайджест» умирал от желания сделать репортаж, но Эван отказал. Ни за что, говорит. Обещает спустить собак, если они объявятся.

– Он здесь? Мистер Рочестер?

– Эв? Не-е, как всегда, в отъезде. А София спит. Во всяком случае, мне так кажется. Сложно сказать, музыка у нее гремит сутки напролет. Но ты же наверняка очень устала! Давай отведем тебя в твой новый дом. – Он вытащил ручку моего чемодана. – Оставь ключи в машине, я утром переставлю.

Я подхватила дорожную сумку и пошла за ним к ведущим вниз деревянным ступеням. Океан теперь шумел так, будто находился всего в нескольких сантиметрах под ногами. Ступеньки все покрылись мхом, и я крепко держалась за перила. Все мысли о роскоши, появившиеся у меня при виде главного дома, разбились о небольшой коттедж у подножия ступенек. Некрашеный деревянный домик в зарослях дикого кустарника. Остроконечная деревянная крыша. Остатки дымохода. Выцветшая табличка над дверью.

– Что тут написано?

– Коттедж «Магритт»[4]. В сороковых годах тут было поселение живописцев. Десять коттеджей получили имена в честь известных художников, но все сгорели, кроме этого.

Отис толкнул дверь. Торшер освещал одну большую комнату с непритязательной обстановкой: простая потускневшая мебель в деревенском стиле, почерневший от времени камин, облицованный кирпичом. Над каминной полкой висело потемневшее зеркало в золоченой раме, а бóльшую часть деревянного пола закрывал обтрепавшийся плетеный ковер. Напротив камина виднелись стеклянные, слегка перекосившиеся раздвижные двери.

– Днем все выглядит лучше! – Отис явно переживал.

– Тут мило. Уютно, – успокоила его я, бросая свою поклажу на кровать с пушистым покрывалом и пологом на четырех столбиках. – Напоминает детский лагерь, только двухэтажных кроватей не хватает.

– Тут все сохранилось как было, только стеклянные двери появились позже – Маллой захотел вид на океан. А мебель досталась от родителей Эвана. Они были археологами, в основном ездили в Южную Америку.

– А сейчас они на пенсии?

– Если можно назвать пенсией смерть. Они разбились в самолете, когда Эван учился в Стэнфорде.

– О. – Глаза искали, на чем бы остановиться, и заметили на прикроватной тумбочке торчащий в разные стороны букетик полевых цветов в стакане. – Милый букетик.

– София собрала. Беспокоилась, что, пока ты приедешь, они уже завянут. Полевые цветы долго не стоят.

– Очень мило с ее стороны.

– Она может быть милой. Иногда. – Отис поправил очки на носу. – Итак… смотри, за раздвижными дверьми тут кухонька, в холодильнике я оставил тебе кое-что на завтрак. Сеть тут есть, но не так чтобы отличная, с мобильным еще хуже. Если совсем отрубится, а тебе очень нужно – можешь пойти к главному дому, там стоит усилитель. А, и кстати, воду можно пить из-под крана, она из колодца, вкуснючая.

Я кивнула, сдерживая зевок.

– Еще у тебя есть собственная терраса, и оттуда вид на бухту, как я тебе отправлял.

Я смерила взглядом стеклянные двери.

– А занавески?

– Могу найти какие-нибудь, если хочешь. Но там снаружи ничего особенного.

Подойдя ближе, я всмотрелась в темноту. Слышался шум прибоя, но самих волн не было видно.

– Так это здесь случилось? Беатрис Мак-Адамс утопилась в этой бухте?

– Ага. В прошлом декабре. В вечернем платье. С ума сойти, да?

Вечернее платье и высокие каблуки. Помню, как меня зацепила эта деталь, когда об этом без конца кричали в СМИ.

– Ну, – Отис хлопнул в ладони, – падай, отдыхай. Кровать вполне удобная, сам проверял. – Он покачивался с пятки на носок в тапочках, как делал всегда. – Я очень рад, что ты здесь, Джени, правда. Ты сделала правильный выбор. Вот увидишь.

Пока что на правильный выбор похоже не было, но я выдавила улыбку.

– Я по тебе очень скучала, О.

– И я тоже. Как сумасшедший. Но теперь мы снова рядом, прикрываем друг другу спины. Присматриваем друг за другом – как когда работали вместе в «Клоуне», да?

– Еще бы.

Мы снова обнялись, и Отис ушел. Вскоре его шаги стихли в отдалении. Какой одинокий звук.

Я вытащила телефон: всего одна полоска, и та, мигнув, исчезла, точно потухшая свеча.

Наверху кухонного шкафа стоял черный стационарный телефон, и никакого тебе гудка в трубке.

Да и кому мне звонить в это время?

Сумка с туалетными принадлежностями отправилась в простенькую ванную. Натужно закряхтев, кран выплюнул по очереди порции ледяной воды и кипятка.

Отерев лицо от дорожной пыли и почистив зубы, я устало дотащилась до комнаты и начала распаковывать вещи. От миниатюрного, встроенного в стену с отшелушивающимися обоями шкафа для одежды пахло как в доме пожилой незамужней тетушки и еще пылью. Ящики заело, и я с трудом выдернула верхний. Он был забит журналами мод: Harper’s Bazaar, Marie Claire и другими.

Я открыла один, Vanity Fair от две тысячи тринадцатого года, на страничке с загнутым уголком. Реклама Lancôme во всю страницу: Беатрис Мак-Адамс на вершине своей карьеры. Изысканное серебристое существо c зелеными, подернутыми дымкой глазами.

Похоже, все журналы в ящике с загнутыми уголками. Я пролистала еще несколько до отмеченных страниц: на каждой – фотография Беатрис на пике славы.

Журналы отправились кучей на пол. Уложив вместо них свое белье, шорты и топы, я наконец стянула мятые дорожные вещи и переоделась в пижаму – тонкую белую рубашку, купленную специально для, как я думала, мягких калифорнийских ночей. Она чувственно облегала колени, и я мельком увидела отражение в позолоченном зеркале над камином: невысокая бледная девушка в полупрозрачной ночной рубашке.

Не красавица. Просто «довольно милая».

Мне неожиданно захотелось нежного прикосновения.

Чувство удивило меня. Уже год, как я заперла эту часть себя глубоко внутри. Так почему же сейчас, в измотанном состоянии, в странной новой обстановке, так далеко от всего, что я считала домом, меня неожиданно охватило желание? Я подошла ближе к зеркалу, уже крапчатому от старости, будто его темные глубины могли подсказать ответ.

В отражении за мной что-то шевельнулось.

Я так и подпрыгнула на месте.

Прямо за стеклянными дверьми парила чья-то фигура. Туманная, белесая. Бестелесная.

Сердце забилось как сумасшедшее.

– Мама?.. – невольно вырвалось у меня.

Кто бы или что бы то ни было, оно отступило в темноту.

Пару мгновений я стояла неподвижно. А затем решительно повернулась и пошла к дверям. Прижалась к стеклу, прикрывшись ладонями от света, но снаружи только лунный свет мерцал между ветвей дерева, покачивающегося на ветру. У меня вырвался смешок. Как это похоже на меня – представить вместо лунного света призрак мамы.

Отперев дверь, я дернула створку, туго поехавшую по неровному пазу, и вышла в прохладную ночь.

Черная гладь с белыми, будто светящимися гребешками волн тянулась, докуда хватало глаз. Едва заметный абрис утесов виднелся слева, с растущим у самого обрыва кипарисом, напоминающим силуэт сумасшедшей с разметавшимися волосами.

Прибой шумел так, что теперь скорее напоминал канонаду. Выстрелы пушек звучали один за другим. Артиллерия не умолкала.

И вдруг по коже побежали мурашки.

Такие мурашки расползаются от шеи и по всей макушке, когда за тобой кто-то наблюдает.

Я шмыгнула обратно в дом, дернула за стеклянную дверь и заперла ее на задвижку. Затем проверила входную дверь: там была замочная скважина из тех, в форме черепа, что делали для больших старомодных ключей.

Но ключа у меня не было. Внутри начала подниматься паника.

Прекрати! Сама себя пугаешь! Это все усталость. И дезориентирующий эффект от новой обстановки.

Просто надо поспать.

Я забралась в кровать, наслаждаясь свежестью белья, и укрылась пледом. Снова вспомнила о призрачной фигуре в зеркале, и в голову закралась другая мысль. Безумная женщина в вечернем платье.

Беатрис.

А затем меня утянуло в сон.