Читать книгу Обманы восприятия - - Страница 7

Слегка прихрамывая, Виктор приблизился к лесу.

Давно отцвели подснежники, подступало лето. В глубокой ложбинке, заваленной полусгнившими останками деревьев, разместился небольшой остаток сугроба. В аномальном климате Урала это было вполне нормальным явлением. Снег сбежал от солнца в прохладный лес, затаился под слоем древесной рухляди и, упорно не желая исчезать, остался там ждать спасительной зимы.

Неопрятный пейзаж навеял грустные воспоминания о неуютном детстве. «Эта ненавистная плоская рамка, масляные треснутые серые краски. Луна, кривые деревья… Тоскливое зрелище! Но моя мать боготворила и тщательно оберегала это уродство. Мы с отцом были для мамы врагами, несли угрозу ее спокойствию. Сны, где я ухожу в “туннель пустоты”, связаны с той мрачной картиной, а та жуть, где я закапываю гробики, слышу старушечьи стоны, боюсь ареста и чувствую присутствие девочек, клюющих меня и царапающих когтями, стала преследовать меня со дня знакомства с Ритой. В детском доме ко мне приходили другие кошмары. Вот мама, она в конце туннеля, машет мне рукой, я бегу, падаю, встаю и снова бегу. Боюсь потерять. Волосы ее, золотистые, длинные, треплет ветер. Этот гадкий ветер не дает ее разглядеть, и я кричу».

Всплыл неприятный момент. Бельевая площадка у родительского дома усыпана мертвыми голубями. Он поднимает одного. Голубь холодный и твердый, но вдруг птица открывает свой малюсенький красный глаз и больно клюет его. Слышатся голоса соседей: «Опять Зойка птиц травила!» – «Нет!

Это та скандалистка, жена инженера. Это она вчера кричала, что голуби – летающие крысы».

Виктор стоял у кромки леса и обгрызал ногти. Бурелом зловеще тянул его в бесконечную тьму фобий, но он не решался переступить за черту. Хотя не все было так мрачно. Сквозь валежник проступили неприхотливые синенькие цветочки. На склоне, ближе к солнцу, тянули желтые пушистые головки одуванчики. Гордясь невероятным узором легких крылышек, порхали бабочки. Гремел майский жук. Проснулись добрые божьи коровки, резвые кузнечики и солдатики в строгой форме. Мелкие твари заполняли мир, где царили покой и справедливость. Одни летали, другие ползали, прыгали, делали то, чему их научила мать-природа. Пронзительный свист комара вывел Виктора из приятного созерцания оживающего пейзажа.

– Еще есть клещи_́ , кровососущие! Тунеядки-стрекозы, муравьи-трудяги да бабочки, шлюхи глянцевые. Все чего-то роют, хапают! – злобно бормотал он.

Цветы и насекомые, ознаменовав своей активностью пробуждение природы от зимней спячки, неистово росли и передвигались. Но их вбивали туда, откуда они только что вырвались, – в землю. Бабочки лихо упорхнули, а вот бедным букашкам повезло меньше. Виктор не мог остановиться.

– Вот вам смыслы и символы! Все хотят быть успешными!

Вспомнив пустую болтовню о художниках, ему стало нестерпимо стыдно. «Мне уже тридцать, а я как ребенок! Пора менять свою жизнь!» – решил он и вогнал в землю очередное крохотное создание.

– Вы что, змею увидели? – его остановил молодой мужской голос с прибалтийским акцентом.

Перед ним словно из земли, в которую он только что лихорадочно втаптывал насекомых, вырос высокий атлет со светлой густой шевелюрой на круглой голове. Облаченный в небесного цвета джинсы, стильную ветровку, шикарные кроссовки и без боязни встречи в лесу непонятно с кем, он, ловкий, легкий, будто пришелец с другой планеты, внимательно следил за каждым движением Виктора и как-то уж очень активно радовался случайной встрече.

– Я вижу, мы с вами коллеги! Вы по заданию какой программы? – зычно спросил незнакомец, протягивая руку.

«Истинный ариец с нордическим характером», – пришло Виктору на ум. Смутили слишком голубые, словно стеклянные, глаза блондина, плотная пористая кожа, улыбка, открывающая великолепные зубы, но главное – это его античный, прямой нос. И, что-то невразумительное пробурчав, Виктор поспешил пожать зависшую в воздухе ладонь. Ладонь незнакомца оказалась хоть и твердой, но неприятно влажной, липкой. Ариец расстегнул у своих фирменных джинсов, под цвет неба и глаз, ширинку, нордической струей оросил землю, придавил нерадивых насекомых. Виктор злорадно наблюдал, как гибнут муравьи. «Понятно, зачем ты зашел в лес. Значит, и я за этим, – подумал он и приспустил свои блеклые спортивные штаны. – Давай, красавчик, смотри на мой голый зад. Надеюсь, ты не гомик. А Макс неправ! Что бы я ни напялил, но на штукатура-маляра с моей-то европейской внешностью я не похож! Меня приняли за журналиста!»

Все остальные события происходили как на ускоренной перемотке: вместе подошли к воротам, Антон – так звали корреспондента – показал удостоверение, и их беспрепятственно пропустили. Виктор, нахлобучив бейсболку и напялив темные солнечные очки, осмотрелся. Во дворе стояли шустрые ребята с огромными наперевес видеокамерами. Они, косо поглядывая на слуг, копошившихся вокруг круглых столов, на рабочих, украшающих шариками свадебный шатер, сосредоточенно, по-мужицки курили. «Ну и физиономии, словно на расстрел собрались», – промелькнуло в его воспаленной голове. Ускользнув от «коллег», он тенью прошмыгнул за баню и решил: «Я так и не попарился, не успел, но ничего, затащу туда Ритку и буду ее там шантажировать».

Плотные кусты барбариса, высаженные в виде лабиринта, привели его к озерцу, которое сильно разлилось, но он изловчился и легко пробрался в дом через распахнутое окно. Внутри было тихо и прохладно, пахло плесенью. Виктор снял темные очки и заметил, что современная пластиковая панель, отломившись, оголила стену, обнаружилась старинная кладка; на одном из кирпичей была выбита дата «–1864годъ». Он даже остановился изучить кирпичик с циферками, но передумал и помчался искать удобное место для просмотра церемонии.

Виктор поднялся на третий этаж, ни с кем не столкнувшись. Легкий гул от голосов, музыки, движений будто раскачивал ненавистное здание. Кругом были ведра с краской, валялся строительный мусор. Дверь в одной из комнат бесшумно открылась, и он очутился в узкой пыльной комнатушке. «Здесь, видимо, склад документов», – подумал Виктор, разглядывая коробки. Аккуратно расставленные, маленькая на большой, они были темно-коричневого цвета. От этого комната казалась тесной. Высокое окно, мутное из-за потеков, плохо пропускало солнечный свет. Пока из него были видны лишь силуэты слуг. Хаотично снующие, они выполняли задания хозяев. Сердце заныло от обиды: «Хозяин… Я должен был властвовать над ними, и мои поручения беспрекословно обязаны выполнять эти муравьишки… Розыгрыш… Она надо мной посмеялась… Старцева втянула. Мой лучший друг заодно с этой безмозглой Ритой!»

– Я уничтожу их! – крикнул Виктор, снимая с плеч надоевший рюкзак с топориком.

Он увидел Максима, которого сразу узнал по походке – медвежьей, вразвалочку. Его друг подошел к гостье в красном платье. Гнев сменился тревожностью: девушка напомнила ему Соню. И хоть контуры людей сливались, все же узнал: «Да, это она, моя Соня!» Максим оставил ее и ушел по направлению к дому. Соня стояла посреди поляны одна и была, как при первой встрече, в красном платье, но уже другого фасона. Новый наряд мягко обтягивал ее тонкий стан, а глубокий вырез на спине позволял быть раскованной и казалось, что она в любую минуту могла взметнуться и улететь. Но Соня, отрешенно смотревшая вдаль, улетать никуда не собиралась. В ее руках оказался шарф. Такой же красный, как и платье, только на тон темнее, шарф развевался, подбирался к прекрасному лицу, опутывал.

– Как ты хороша, – простонал Виктор, впиваясь в нее взглядом. Он мысленно лобызал оголенную спину, царственную шею. Ему со страшной силой захотелось прикоснуться к атласной коже ее покатого плечика, погладить ловко собранные в замысловатую прическу золотистые волосы. Мешал шарф. «Девицы, как Рита, шарфиками не прикрываются», – злорадно подметил он.

Поляну постепенно заполняли гости. «Идиот! Я не запомнил ни одного лица этой своры, даже Милу и Лилю, с которыми бухал, не вспомню, но Соню же я выделил из бесформенной массы Риткиных родственников? – бичевал себя несостоявшийся жених. – Сколько же она заплатила за это представление, и была ли это родня, и были ли еда и напитки? Сунула мне что-то стоящее, а у остальных бодяга, хрень дешевая. Но ради чего?» – и вспомнил, как Рита на предложение оставить Соню на вечеринке назвала ее старухой.

Неуверенная улыбка и манера грациозно наклонять голову набок делали Соню трогательно-беззащитной, но в то же время гордой и неприступной.

«Да, она не пьет из бутылки, не жует жвачку и не надувает из нее пузыри! Она умна и воспитана, поэтому на ее лице такое надменное спокойствие, а для Ритки все, кто старше ее на два года, уже старухи», – в попытке доказать себе, что его невеста большая дрянь, он начал яростно жестикулировать руками.

– Хвасталась своим английским образованием, а сама по-русски грамотно двух слов связать не могла! – произнес он громко и стукнул по стеклу кулаком. Но потом, запоздало вспомнив последнюю встречу и последний разговор, на секунду задумался, засомневался.

Там, вдали, суетились фотографы. Голодными шакалами набрасываясь на любой объект, они, стремительно меняя позиции, плюхались прямо на траву. Рита, изображая из себя примерную невесту, охотно им позировала. Ее новый жених участвовал в этом шабаше лениво. Но Виктора этот хмырь совсем не интересовал. Он наблюдал за Соней, которая, словно изваяние, продолжала стоять на одном месте. «Она похожа на знатную госпожу! Или нет, она мраморная богиня!» – Виктор почувствовал, что способен слагать поэмы. Внезапный ветер вмиг освободил от шпилек чудные волосы его божества. Статуя, оживая, наклонила голову набок, и по ее белым плечам заструилось золото. Виктор восторженно вскрикнул. Она манила его! Он поймал себя на мысли: ему уже нет дела до Риты, до этого маскарада, его интересует только одна женщина – богиня с роскошными волосами. Сказка быстро закончилась. Все оказалось прозаично и банально просто: у Сони сломалась туфелька. Приперся услужливый вассал по имени Макс все исправил и починил – галантно присел на одно колено и помог туфельке взобраться на маленькую ножку. Вокруг этой идиллии крутился еще один персонаж.

Виктор узнал в статном парне его случайного знакомого и проводника, Антона. Он проворно скакал рядом с его мечтой. Ариец, так прозвал его Виктор, профессионально наводил на Соню камеру – та милостиво позволяла снимать свои безукоризненные формы. Виктор заметил, что лицо его, с белой плотной кожей и натянутой улыбкой, вмиг стало злым, когда, нелепо изогнувшись, он чуть не грохнулся и не испачкал небесного цвета джинсы.

«Всем – и этой кукле – нужны богатство и роскошь. Я не уйду без денег, и Рита даст мне их! Компромат в руках!» – на лице Виктора промелькнула бесовская усмешка. Он нащупал в кармане своих спортивных штанов телефон, в который скачал копию порновидео. Подлинник заблаговременно надежно спрятал! Осталось затащить лженевесту в укромное место и сказать ей заветные слова. Резко развернулся, задел пирамиду из коробок. И на свободу вышли юбки, блузки, старомодные туфли и даже изъеденная молью пуховая шаль. Словно тысячу лет ожидая этого события, коробки падали и раскрывались сами собой. В какой-то момент ему показалось, что все эти вещи он когда-то видел и даже держал в руках. Выкатились детские машинки, запрыгал резво мяч, вынырнула его любимая чашечка с голубой каемочкой. Началось невообразимое: заискрили осколки, полезли розовые змейки. Атласные ленточки заскользили по нему, будто живые. Прохладные, они медленно опутывали руки, подбирались к горлу. В порыве гнева, задыхаясь от отвращения, он сдирал их с себя, но они, невесомые, снова и снова касались его. Наконец все затихло. Виктор осторожно приподнял крышку у нераскрытой коробки – вмиг выскочили ползунки. Он со злостью швырнул коробку, та неуклюже набок опрокинулась, и из нее тяжело шлепнулся полиэтиленовый пакет. Виктор с опаской заглянул в него и обнаружил чью-то корреспонденцию.

«Фамилия отправителя Воецкий. Письма адресованы некой Ягужинской Л… черт, да это же наш адрес… нет, дом другой, да и квартира номер шесть», – прочитал Виктор. Он вспомнил, что рядом с их многоэтажным домом, престижным по тем временам, стояло облупленное низкое строение. И летом, когда тополиный пух щекотал нос и не был слышан скрежет больного дуба, Максим и Витя штурмом брали его горбатую ржавую крышу. Залезали они на крышу с улицы по пожарной металлической лестнице, а так как первая ее ступенька была высоко, то они подставляли ящики, стыренные из Зойкиного ларька. Но однажды кто-то срезал лестницу. Мальчики приняли решение завоевать крышу через чердак, и им пришлось зайти в подъезд. В нос ударил тошнотворный запах выгребной ямы. Зажав носы, они взбежали на второй этаж и уперлись в открытую настежь дверь. Дом готовили к сносу, и жильцов почти всех расселили. Хотя все остальные двери плотно закрыты, а некоторыми суеверными гражданами, уже расселенными, даже забиты досками. В квартире под номером шесть давно никто не обитал. Мебель вывезли. Но Виктору показалось тогда, что там приятно пахло кофе и масляными красками. Он обнаружил турку, в углу стоял мольберт. Да и стены не пустовали. Грустно висела кривая полка и четко по центру – перевернутый деревянный крест. Витя поправил крест и тот же вмиг почувствовал, что кто-то родной, очень близкий ему человек вот так же ходил, слушая скрип половиц, а потом останавливался и долго смотрел в окно. «Находясь в брошенной квартире я, любопытный мальчишка, выглянув на улицу, сделал одно очень важное открытие. Что же я мог увидеть тогда? – напрягся Виктор, реставрируя события двадцатилетней давности. – Я поднял с пола небольшой запыленный холст, а там – девочки, совсем малышки, усыпанные цветами. Одна уставилась на меня темно-синими глазищами, две другие трогательно спали. Рисунок выполнен акварелью. Наверное, это был набросок для большой картины: чувствовалась рука талантливого художника. И вот теперь я держу в руках письмо того самого художника из квартиры номер шесть. Таинственный Стас Воецкий пишет некой Лю-сечке то из какого-то захолустья, а то из Ленинграда и даже из Парижа, и в каждом его письме, карандашом, женский профиль. А вот и она, Люсечка, с тоской и болью описывает свои чувства. “Милый мой, я жду тебя. Смотрю на нашу аллейку, и все кажется, что за деревьями мелькает твой силуэт, но ты далеко…”»

Среди старых писем, которые, как и положено, в пожелтевших конвертах с марками, с адресом, были совершенно новенькие лощеные листы. Они не вложены в конверты, а лишь аккуратно сложены пополам. Он развернул один такой и с омерзением, что пришлось прикоснуться к чужой интимной жизни с описанием откровенных сцен близости, отбросил его, вытер руки о свою куртку и нащупал пистолет. Испугался своих побуждений, вялыми руками стянул куртку и кинул ее вместе с пистолетом в груду хлама. Остыл и от любопытства схватил еще один лощеный лист. «Смерть наших девочек на их совести. Они убийцы, они все знали, все видели, но не остановили меня», – прочитал Виктор.

Перед ним расстилался ковер ненужных тайн. «Ворон не сохранил перстень Ягужинских, и теперь Наталья явится и накажет меня», – было написано на лощеном нелинованном листке. Виктор заметил, что на этих шелковистых дорогих листах был оттиск башкирской символики – цветок курая. Вдруг с грохотом рухнула еще одна коробка, и показалась старинная, на толстом картоне фотография. Незнамов присел на корточки, рассмотрел снимок и гробовым голосом в ужасе прохрипел:

– Лицо с кладбища!

Сердце его учащенно забилось, дыхание сперло. Разворошив кучу странных документов, Виктор нашел папку со своими рисунками и родной до мельчайшей черточки альбом.

– Марки, мои марки! – простонал он и дрожащими руками вцепился в свое богатство. Открыл – и похолодел.

Марки были смяты и безжалостно вырваны из тонкой прозрачной пленки. «Моя бабушка страдала старческим безумием, никого не узнавала и даже дралась. От нее мать приезжала домой уставшая, подавленная, хотя такая, надломленная и безмолвная, она мне и отцу больше нравилась. Родители решили забрать старуху в нашу квартиру и, скорее всего, чтобы я ее не увидел, отправили меня в санаторий, а потом случилось что-то ужасное и я оказался в детском доме! Они любили меня! Это все старуха! Это она виновата! Они ее от меня скрывали, потому что бабка была в маразме», – думал он, судорожно запихивая в полиэтиленовый пакет фотографии, документы, справки. Память же, лихорадочно пытая мозг, воссоздала подслушанный странный разговор родителей.

– Она приехала!

– Ты справишься с ней? Только ради бога не бери к ней сына.

– Она и сама не захочет его видеть. Михаил, ты же знаешь, моя мама признает только избранных.

Виктор с трудом поднялся и увидел то, что мучило во снах, грезилось в темноте, то, что его преследовало. Коробки, падая, оголили стену. Перед Виктором предстала та самая картина, которую он боялся. Ему казалось тогда, что весь смысл этого глубоко депрессивного пейзажа в том, чтобы его родители спорили, ругались и ненавидели друг друга. Он не верил своим глазам: снова серый снег и голые мертвые деревья вдоль дороги… Темная колея, уводя в туннель мрачных мыслей, воровала последние осколки несостоявшегося детства.

Виктор, жалкий и униженный, стоял и обреченно смотрел в бессмысленную пустоту квадратного полотна. Послышались обрывки фраз, закружили штампы со свастикой, гербовые печати, заявления в милицию, бумаги из прокуратуры. Он начал входить в сумеречное состояние.

Взрывы, огонь, мерцание, грохот, отблески, искры – желтые, зеленые, синие… Виктор слабыми руками обхватил измученную голову. Там, внизу, уже шумела свадьба. «Беда», – написал он в СМС. И в тот же миг в комнате оказался Максим. За спиной друга замаячили крепкие люди в красной спецодежде и тщедушный человечек в белом халате. Видя, что пациент небуйный, врач отрицательно кивнул санитарам, и те не стали надевать на бедолагу смирительную рубашку. Но первым к Виктору подошел офицер полиции, капитан, непонятно откуда возникший. Умело двумя руками простучав парня, он вытащил из его блеклых синтетических штанов телефон. Пока окаменевший Виктор смотрел на картину, страж порядка изучал обстановку. Полицейский сразу отметил рюкзак с топором, затем – и куцую курточку с пистолетом во внутреннем кармане. Изъяв ценные улики, соблюдая процессуальные тонкости – а это понятые и протокол, – субъект в погонах попросил воды. Прежде чем утолить жажду, капитан снял с головы фуражку. Оказалось, что он совершенно лысый. Чувствуя себя героем, обезвредившим опасного маньяка, потный офицер, рыхлый, с бабскими пышными губами, радостно всем подмигивал, покрякивал, потирал от удовольствия руки.

Процессия из верзил-санитаров, губастого офицера и тощенького врача прошла через центральный вход. Впереди себя они пустили Виктора. Он незаметно передал другу полиэтиленовый пакет с бумагами. Странными, зловещими бумагами. Повсюду слышалась музыка – бодрая, вселяющая уверенность в завтрашний счастливый день.