Читать книгу Записки из прошлого. Сборник эссе - - Страница 21

Сегодня мы подменяем её суть, а завтра сбрасываем с трона? Как давно, а главное, за что мы решили свергнуть эту Королеву? Неужто она стала требовать от нас новых и непосильных жертв? Подняла налоги и развела тиранию? Нет, в этом (и только в этом) случае – я остаюсь на стороне монархии. Кто не видит её дел, да не вводит других в заблуждение. Литература, может быть, и никогда, но Слово правило умами. И прав у Литературы было куда больше, чем у всех английских королей в истории вместе с парламентом. А что сейчас? Ситуация изменилась. Резко и наоборот. Что не может не удручать. Особенно тех, кто ратует за равенство прав и беспокоится за свои права. Литература свергнута с престола. Теперь другие короли правят миром (их именами пестрят все утренние газеты). Литература же не то чтобы выпала из обоймы «великих искусств», но как-то встала в ряд с мастерством цирюльника и призванием клоуна, и теперь ей вменяется в долг развлекать и обслуживать интересы толп. Хотела бы я посмотреть, как подобную метаморфозу восприняли бы короли сегодняшнего дня. Хотя… С другой стороны… сослагательное наклонение здесь уже явно неуместно. Но что скрыто от глаз государственной тайной с королевской печатью, того да не разглашу. Словом, «Боже, храни Королеву»! (Аминь. Только не напутай, какую именно!) Не была, не должна, не может быть Литература развлекательной. И это не её основная функция. И не вспоминать она должна заставлять, а думать, мыслить. Приучать людей к свободе, приучать творить, а не превращать процесс общения с книгой в собирание мозаик. Грех уподоблять Литературу архитектуре (строительство башен не в счёт). Приучать к Свободе. Нет, ни в какие времена не скрыться душе от этого слова! И только Слово свободно, и только оно освобождает. «Отпускаются тебе все твои грехи». Да будет так.

Немного большими правами теперь обладает классика. Что ею считать: то, что читают; то, что кто-то назвал «классика», или то, что считает таковой большинство; то, что остаётся актуальным и через сотни лет; то, что стало образцом, каноническим примером? Что есть классика в Литературе? Ответ довольно прост – книга, изменившая судьбу. Книга, имеющая силу изменять что-то в этом мире. Где Слово в книге сильно – оно не останется незамеченным и бездейственным. Это не «пустая таблетка», спасающая только тех, кто верит в её целительную мощь. Только та книга может быть по праву признана классикой, что меняет жизнь человека, его взгляды, идеалы, ценности, цели и ориентиры. Времена идут, а список классики уже сегодня явно слишком велик. Безусловно, в каждой стране своя классика. Безусловно, есть классика мировая. Но этот список явно не столь широк, каким он представляется простым смертным и бедолагам в университетах. Если не уточнять понятие «классика», если не задумываться о нём, не видеть глубокой духовной, душевной, нравственной, культурной и, возможно, даже социальной проблемы, то мы скоро впишем в «классики» и те книги, что оскорбляют своим содержанием саму сущность Литературы и Слова, зато любимы большинством за их простоту, доступность и, что греха таить, как правило, весьма доступную цену. Весьма глупо ставить свои предпочтения в пример и объявлять свои мысли непреложной истиной, но хотя бы словами своими дать повод к размышлению, а не к перевариванию готового ответа, – уже и есть небольшой шаг на пути восстановления Литературы в её правах. Говоря о себе, скажу прямо – бóльшего греха, чем «литературоведение», я (в том числе и как автор) представить не могу. Потому что даже патологоанатом, стоя над вскрытым телом, может только установить причину смерти, но никак не все её аспекты и все причины, приведшие к подобному исходу. Теоретик Литературы? Историк Литературы? Искусствовед? Критик? Или философ Литературы? Кем назовёшься ты, король сегодняшнего дня?! (Честное слово, даже «критик» не вызывает у меня такого яростного желания переступить все основы гуманизма, как «литературовед». ) Предполагать, высказывать своё мнение, предлагать к рассмотрению и анализу – наше естественное право. Утверждать же, назначать, объярлычивать, особенно в Литературе, это уже чересчур.

В наше неспокойное время всё большее число людей охвачено идеями «восстановления в правах», борьбой за права. В этом случае мы все находимся весьма в выгодном положении – мы можем бороться. Можем, даже если кто-то считает, что у нас на то недостаточно сил, и, разумеется, будем это делать, хотя бы из-за природного азарта. Литература же, обкраденная нашим веком во всех своих правах, остаётся безмолвным свидетелем проявляемого к ней отношения. Какую бумагу мы стали использовать для печати? Почему в отделах корректорской правки либо пусто, либо сидят изголодавшиеся Церберы? Почему издатели едва умеют читать, зато умножают и делят в уме такие числа, сколько и не во всяком алфавите бывает букв? Почему забыта зверская школа Цензуры, являвшаяся основным барьером на пути пошлости, грубости и неграмотности на дороге книги к читателю? Почему отношение к книге сейчас формируют «авторитетные мнения», а не читатели? Почему мы позволяем себе так опошлять отношения с книгой, что выносим их из дому и читаем, где попало, да ещё и, прости Господи, наискосок?! Почему мы стали панически бояться книг толще, чем в 200 страниц? И ещё сотни и сотни «почему», на которых у меня нет ответа, а есть только предположения, и одно другого горше. Бесконечный повод для грусти. Меня даже мой правовой статус не так удручает, как бесправность Литературы. Если уж обитель Слова не в силах постоять за себя и быть вновь возведённой на трон… Мы не заслуживаем никакого права, в том числе и на гордое имя «Человек», если позволяем себе такое отношение к Литературе.

Раньше, быть может, я бы и встала на трибуну адвоката и громогласно, с чувством провозгласила бы права Литературы, единственной монаршей особы, к которой я испытываю тёплые чувства, но сегодня, возможно, мой печальный долг – выкрикнуть своё обвинение из-за угла и…

20.05.**