Читать книгу Блуждающие души - - Страница 8

– Скажи «а-а-а», – попросил доктор, ковыряя палочкой глубоко во рту Миня.

Мальчик подчинился, но от рвотных позывов удержаться не мог. Доктор начеркал что-то на бланке и, не удостоив Миня ни словом, ни взглядом, перешел к следующей семье.

Они находились на верфи вот уже две недели. Четырнадцать дней болезней, сырости и грязи, допросов полицейских и ежедневных врачебных осмотров, словно они были каким-то скотом. Молодого человека и семью, сидевшую рядом, сменили молодая пара и мать с сыном, еще не привыкшие к новому окружению, их волосы и кожа все еще хранили следы морской соли.

– Когда нас заберут? – спросил Минь у Ань, вставая, чтобы размять спину.

Сегодня был их черед. Они прошли все медицинские тесты, сдерживали кашель и без промедления повиновались любым приказам рычащих полицейских, безропотно ели холодный недоваренный рис, который им накладывали в миски. Но когда наступил последний день карантина, Ань почувствовала, что если она еще хоть минуту подышит воздухом верфи, то ее разорвет на части.

– Кажется, обычно приходят после обеда. Нужно потерпеть, – сказала она Миню.

Тхань дремал на краю матраса. Он сильно похудел в сравнении с тем, каким был месяц назад, до начала путешествия. Ань разглядывала его слабое тело, живот, который то поднимался, то опускался вместе с дыханием, и гадала, сколько времени пройдет, прежде чем брат полностью исчезнет и останутся одни только кости.

Незнакомый голос прервал ее мрачные мысли:

– Ань, Тхань и Минь?

Ань увидела перед собой женщину и быстро встала, слегка подтолкнув Тханя, чтобы сделал то же самое.

– Да, – ответила она. – Это мы.

Женщина улыбнулась в ответ.

– Меня зовут Изабель, – представилась она. – Я отвезу вас в Кайтак, в лагерь, где вы будете жить. Соберите, пожалуйста, свои вещи.

– Да, – торопливо сказала Ань. – Да, мы сделаем это прямо сейчас.

Изабель снова улыбнулась.

– Хорошо. Я вернусь, – сказала она, направляясь к другой группе, которая прибыла одновременно с Ань и ее братьями.

– Мы уезжаем? – спросил Тхань. – На самом деле?

– Да, – сказал Минь, укладывая свою рваную одежду в рюкзак. – Побыстрее собирай свои вещи.

Дневной свет ослепил их, когда они вслед за Изабель вышли наружу вместе с десятком других беженцев. Ань сделала глубокий вдох: наполнила легкие воздухом, которым не дышала четырнадцать дней, воздухом, пахнущим бензином и морем.

– Пойдем, – позвала Изабель, легонько похлопав Ань по спине. – Наш автобус – слева от гавани.

* * *

Лагерь находился поблизости от международного аэропорта Гонконга, в часе езды от верфи.

Когда они вышли из автобуса, то увидели высокие металлические ворота, которые охраняли двое вооруженных людей. Охранники провожали взглядом всех новоприбывших, которые проходили в эти ворота. Ань понятия не имела, чего теперь ждать. План отца не включал в себя пребывание в лагере, только маршрут до него. Поэтому, когда она и ее братья вошли в ворота, Ань вздохнула с облегчением, обнаружив мир, который выглядел гораздо менее мрачно, чем верфь. Белые квадратные бараки с металлическими крышами выстроились в ряд на земле, по цвету напоминающей почву Вунгтхэма. Беженцы бродили между бараками и дорогой, несли детей или ведра с водой, и Ань услышала вьетнамский язык – южные и северные диалекты вперемешку.

– Лагерь огромный, – заметил Тхань.

Изабель привела их в один из белых бараков, и Ань поразил простор, который невозможно было представить, глядя на здание снаружи. Внутри тянулись ряды трехъярусных коек с занавесками – попытка создать видимость уединения. Верхние спальные места находились всего в нескольких сантиметрах от потолка. В бараке уже проживали около двадцати беженцев, и они с недоверием смотрели на Ань и ее братьев, пока те пробирались к своему новому месту. Здесь были как их ровесники, так и бабушки и дедушки, молодые мужчины и женщины, беременные и матери. Как и на верфи, здесь тоже стоял запах грязи и пота, может, и не такой мощный, но достаточно сильный для того, чтобы Ань слегка поморщилась, оказавшись внутри.

– Вот, – сказала Изабель. – Вы будете на верхней койке. Пока что вам придется спать всем вместе.

– Скоро к нам присоединится наша семья, – сказала Ань. – Они должны приехать в ближайшие две недели или около того. Изабель повернулась и посмотрела на Ань по-новому, как будто только сейчас осознав, что перед ней всего лишь ребенок.

– Это хорошо, – сказала она. – Как только они приедут, вы сможете жить все вместе в одном бараке. И мы пригласим вас на собеседование в Службу по переселению, чтобы узнать о вас побольше.

* * *

Ань и ее братьям не оставалось ничего другого, кроме как быстро адаптироваться к новой жизни в лагере на севере от Кайтака. Теперь вместо шума причаливающих к берегу лодок, к которому они привыкли на верфи, их дни сопровождал рев садящихся и взлетающих самолетов – они оставляли в небе белые полосы, и те постепенно сливались с облаками. Несколько недель спустя появился привычный распорядок дня. В восемь часов они просыпались в койке, которую приходилось делить друг с другом. Стараясь прикрыться, одевались рядом с соседями по бараку. На завтрак им давали апельсин, лонган или банан.

После этого они спешили на уроки с миссис Джонс, говорившей с сильным британским акцентом, который, как позже поняла Ань, был «аристократическим». Кабинет удивительно напоминал тот, что был у них в Вунгтхэме: белые стены, покрытые детскими рисунками, большая пыльная доска и маленькие деревянные парты. Их распределили в средний класс, где надо было учить такие фразы, как «у меня есть брат и сестра», «сегодня пасмурно» и «я иду на рынок за рыбой», фразы, которые они повторяли друг другу по ночам, хихикая над иностранными словами, слетающими с их губ. Из всех троих произношение лучше всего давалось Тханю: его язык был еще достаточно гибким, чтобы приспособиться к новой речи, в то время как Миню и Ань с трудом давались «р», «с» и «з».

Ровно в полдень они вставали в очередь на обед с красными пластиковыми мисками в руках. Зачастую это была безвкусная и еле теплая жидкая рисовая каша с небольшим количеством овощей: мягкая пища, пригодная как для зубов младенцев, так и для стариков.

– Нам придется это есть каждый день? – спросил Минь в первый же прием пищи, наблюдая, как слипшийся рис сползает с его ложки.

– Да, – шепотом ответила Ань. – Пожалуйста, перестань жаловаться, кто-нибудь может услышать.

За лагерем наблюдала Верховная комиссия ООН по делам беженцев, а такие работники, как Изабель – обычно из Красного Креста, Армии спасения или организации «Спасем детей», – дни напролет бродили по территории с аптечками первой помощи или контрольными списками в руках. Наблюдая за ними, Ань поняла, что лагерь – это лимб, чистилище между их старой и новой жизнью. Время от времени сотрудники ООН из Службы по переселению вызывали какую-нибудь семью или группу и сообщали, что та или иная страна согласилась принять их. Все обитатели лагеря следили, затаив дыхание, как их соседи шли от своего барака к офису чиновников, в руках которых – судьба. Выходя из офиса, некоторые впадали в состояние дикого восторга, вставали на колени в молитве, вскидывая и опуская руки, бормотали слова благодарности и имена умерших близких. Другие шли с бледными лицами, изо всех сил стараясь не разрыдаться, что означало: страна, которую им теперь придется называть своим домом, была либо неизвестной, либо нежеланной.

Переселение оказалось лотереей, в которой были как победители, так и проигравшие. Соединенные Штаты считались Святым Граалем, страной свободы, ковбоев и Элвиса, и большинство беженцев проводили свои дни в мечтах о жизни в США, где они станут бизнесменами и владельцами ресторанов, положат начало роду врачей и инженеров. Германия или Италия были утешительным призом, странами, которые казались чужими, ведь языков, на которых там говорили, беженцы не знали. Эти страны означали скорбь по той жизни, которую беженцы уже обрисовали себе в мечтах, о которой рассказывали детям сказки на ночь и которую видели в сновидениях. Ань не стала исключением: лишь только приехав в лагерь, она начала фантазировать о жизни с чистого листа в стране свободных людей или, как говорил их отец за обеденным столом в Вунгтхэме с блеском в глазах, – о воплощении своей американской мечты.

* * *

Когда Ань и ее братья постепенно привыкли к жизни в лагере, бóльшая часть их дней стала проходить в ожидании приезда семьи. При первом же звуке приближающегося автобуса Тхань и Минь мчались к воротам, Ань пыталась угомонить их, но братьям не терпелось уехать. Каждый раз они вглядывались в лица людей, выходящих из автобуса, и каждый раз разочаровывались, так как ни один из пассажиров не принадлежал к их семье, и расстроенные мальчики возвращались в свой барак. Прошло три недели, а родителей, братьев и сестер все еще не было.

– Когда они приедут? – постоянно спрашивал Тхань.

– Скоро, – отвечала Ань. – В любой момент. – Но с каждым новым часом внутри нее росло дурное предчувствие, что что-то не так. Одна ее часть не хотела ничего с этим делать, другая считала, что, пока они втроем продолжают заниматься своими делами, ничего плохого не случится и разговоры об отсутствии семьи только усугубят ситуацию. Спустя месяц сомнения Ань настолько выросли, что она больше не могла справляться с ними в одиночку, и после обеда, пока братья были в школе, отправилась в кабинет Изабель.

– Наша семья все еще не приехала, – сообщила она Изабель. – К этому моменту они уже должны были быть здесь. – Изабель подняла на нее взгляд, спокойный и сдержанный, как будто ей уже много раз доводилось слышать эти слова.

– Опиши их, пожалуйста, – попросила она, взяв лист бумаги.

Ань рассказала о высоком росте и крепком телосложении отца, о родинке мамы, которая, словно тень, покоилась над правым глазом. Она описала темные волнистые волосы Май и Вэн, доходившие им до груди, упомянула о крошечном фиолетовом родимом пятне на левом колене Дао и о хрупком сложении малыша Хоанга. Изабель делала пометки, ее ручка плавно скользила по странице.

– Не стоит переживать, – заверила Изабель, открывая дверь перед Ань, – уверена, что они скоро приедут.

* * *

В январе температура немного упала, и лагерь оживился. Ань стирала одежду братьев возле их барака, когда увидела бегущую в ее сторону Изабель.

– Ань, – сказала она. – Можешь пойти со мной, пожалуйста? Прямо сейчас.

По ее взволнованному голосу и торопливому шагу Ань поняла – что-то случилось, хотя и не догадывалась, что ее ожидало. Она зашла в кабинет Изабель, где в том же кресле, в котором она сидела всего неделю назад, в кресле, в котором она так точно и с любовью описывала своих родителей, братьев и сестер, теперь сидел мужчина. Он представился и пожал ей руку, пока Изабель переводила его кантонскую речь.

– Это морской офицер, – объяснила она. – Они нашли несколько… тел на пляже, некоторые из них соответствуют описанию твоей семьи и их вещей.

Дальше все было как в тумане. Изабель присела и держала Ань за руки, заглядывая ей в глаза. Ань казалось, что ее сейчас стошнит, утренняя каша стала комом в горле.

– Ты не обязана, – повторяла Изабель, – ты не обязана.

Но нет, она обязана, она была обязана опознать тела. Неизвестность хуже, понимала она, гораздо хуже, чем эта картина. Ее руки ослабли в ладонях Изабель. Она встряхнула головой: – Я обязана их увидеть.

Вместе с офицером и другими жителями лагеря, у которых пропал кто-нибудь из семьи, они отправились на пляж на южном побережье. Стояла знойная жара, палило солнце. Доктор откинул простыни: каждая из них скрывала тело, двое взрослых, трое детей и один младенец оказались перед Ань, их лица были такими близкими и в то же время такими чужими – в них больше не было жизни.

* * *

Их похоронили на кладбище недалеко от Кайтака вместе с другими вьетнамцами, которым не удалось добраться до берега живыми. Ань и ее братья наблюдали со стороны, как копают могилы и опускают в них гробы. Дети отказывались подойти ближе, даже когда Изабель пыталась подтолкнуть их.

– Вы точно не хотите попрощаться? – спросила она, но в ответ они лишь отрицательно покачали головами. Они хотели, чтобы этот момент остался в их памяти чем-то мутным, туманным, чтобы им никогда не удалось восстановить его в сознании, чтобы со временем он размылся, как тот семейный снимок в сумке Ань.

Имена их родителей, братьев и сестер были выгравированы на деревянной дощечке, висевшей в молельной комнате. Рядом – еще одна табличка, за ней – другая, ряды имен умерших вьетнамцев покрывали стены от пола до потолка. Ань задумалась: ее имя могло запросто оказаться на этой стене, на месте своих братьев и сестер могла быть она.

После похорон Изабель отвезла детей обратно в лагерь, нервно поглядывая на них в зеркало заднего вида. Братья Ань смотрели в окна по обе стороны, то и дело всхлипывая. Ань начала осознавать, что теперь она самая старшая в их маленькой семье из трех человек. Теперь ответственность за братьев лежала только на ней. Их жизни находились в ее хрупких пальцах.

– Когда вернемся, обязательно помойте руки, – сказала она мальчикам, думая, что именно это сказала бы мама.