Читать книгу Жизнь Ленро Авельца - - Страница 9

Нет, я не собираюсь вас убеждать, что это было необходимо. Тем более я не буду оправдываться.

С возрастом я вообще перестал верить в безальтернативные решения. Если вы спросите, стала ли планета безопаснее после того, как Евросоюз, Россия, США, Япония, Корея, Австралия, Новая Зеландия и ЮАР отдали свои вооружённые силы в распоряжение Организации, вы не услышите уверенного «да» от меня.

Примкни к соглашению остатки Китайской Республики – города-государства побережья Шанхай и Гонконг, унаследовавшие ядерные арсеналы, – а ещё Индия, Пакистан, Аравийский альянс, Израиль и Южная Америка… да, мир бы изменился. Но они испугались. И вымучили обязательство сделать это в ближайшие пятьдесят лет. Их трудно упрекнуть: китайские равнины к западу от побережья и к северу от Мьянмы стали небезопасным местом, где на останках красного левиафана в облаках ядовитых отходов пытались взять реванш банды коммунистов-анархистов, а на Ближнем Востоке вело свой вечный джихад бронзовеющее Исламское Государство.

Организация давала гарантии защиты – но кто бы ей поверил? Всю свою историю человечество только и делало, что обманывало и предавало, но разве Организацией руководили марсиане? «Отказники» поступали по-своему мудро: хотели посмотреть, как будет действовать Армия Земли. И та их не подвела.

Отправилась воевать в Исламское Государство, вернулась в Африку, разворошила гнёзда анархистов в Китае, а ещё оказалась столь эффективна в Шанхае, что теперь кое-кто зовёт её Welt-Wehrmacht.

Но тогда предвидеть это мог разве что Энсон Карт, сразу после войны в Африке опубликовавший знаменитое расследование наших «военных преступлений». «Вы убийцы: не навоевались?» – так называлась его статья, где он предрёк новые войны и новые катастрофы. «С победой демократии не победит свобода», – писал он с таким апломбом, что вывел меня из себя.

Я знал, что мы по-разному смотрим на мир, но впервые Энсон (а я считал его другом) не только выступал против, но фактически обвинял лично меня. Он провёл не пунктирную, а настоящую границу между нами: с траншеями, окопами и блиндажами. Сегодня я понимаю, что оттуда идёт отсчёт дней до его смерти; но тогда я просто взбесился и отмахнулся, потому что он молол языком, а я делал дело и менял мир.

В те месяцы Торре командировал меня в Нью-Йорк. Я жил на территории штаб-квартиры в Ньюарке, спал по три часа и каждый день оббегал Генассамблею, Совбез и приёмную генсека, согласовывал каждую запятую в резолюции и добывал нам голоса.

Агитацию вели по всему миру, но главным полем боя оставался Ньюарк. К генсеку доступа у меня не было, но я наладил связь с парой его помощников в обход Торре и задышал свободнее. Главнокомандующим Армией Земли планировали поставить Уэллса – и я был одним из немногих, кто из нашей комиссии сохранил с ним хорошие отношения.

Уэллс был ключевой фигурой. Без его авторитета в армейских кругах нам бы вряд ли удалось задавить лобби консерваторов и торговцев оружием. Он лично летал в Вашингтон, Сидней, Стамбул, Буэнос-Айрес, Мехико и Дели, где обхаживал старорежимных военных и лидеров бессмысленных стран, по недоразумению имевших голоса в ГА.

Их возражения как тогда, так и сейчас вызывают у меня рвотный рефлекс.

«Сосредоточить такую огневую мощь в руках нескольких людей, пусть и избранных, и одобренных, и назначенных, и подконтрольных, значит подвергнуть мир серьёзной опасности!» Едва ли эта опасность могла быть больше той, с которой мы жили целое столетие, пока оружие массового поражения находилось в руках психически нездоровых людей, причём не пары, а целой когорты задир с комплексом неполноценности.

«Займи кресло генсека человек дурных намерений, – апокалиптическим тоном вещали они, – он бы мог использовать Армию Земли в своих интересах!» Серьёзно? А раньше армиями и государствами руководили сплошь святые, исключительно здравомыслящие гуманисты? Вы-то смеётесь, а я, выслушивая всё это, такой возможности был лишён.

В результате нам пришлось пойти на ряд компромиссов. Неожиданностью стало то, что генсек Мирхофф сдал Уэллса и назначил главнокомандующим Нишанта Редди, военного из Индии, предложенного Азиатским союзом. Мирхофф исходил из того, что главком должен быть функционером, а не самостоятельной фигурой.

Решение о применении Армии Земли генсек мог принять только с одобрения Совбеза, Наблюдательного совета, военного комитета ГА и двух заместителей.

Кроме того, и главнокомандующий, и офицеры, и рядовые получили беспрецедентное право игнорировать приказы, которые посчитают преступными: террор в отношении гражданских лиц, продовольственную блокаду, использование оружия массового поражения и тому подобное. Это было правильное решение, и хотя юристы сходили с ума, я считал этот принцип главным и лучшим своим достижением.

Без одной поправки, которую тихо приняли два месяца спустя, он бы мог спасти Шанхай.

Тогда я этого не понимал. Может, мне стоило не обижаться и взять в советники Энсона? Его принципиальность раздражала, но принципы – единственное, что одних чудовищ отличает от других, а беспринципным монстром я быть никогда не соглашался.

Мы выдумали так называемое «право окончательного решения». Генсек и главнокомандующий получили возможность издать приказ под особым грифом, который армия обязалась немедленно и без обсуждений выполнить. Прикажи они стереть с лица земли Нью-Йорк водородными бомбами – этому приказу пришлось бы подчиниться. Безумие, да?

Но генсек и главком отчитываются перед Объединёнными Нациями, за малейшую провинность им грозит импичмент и суд, так чего опасаться? Наблюдательный совет успеет среагировать до того, как гипотетический «генсек судного дня» обречёт нас на смерть, – так рассуждал я и так думали остальные. Такого жёсткого контроля, таких ограничений не было ни у одного из лидеров ядерных держав прошлого, а они ведь постоянно ругались, то и дело ставили мир на грань массового истребления и ещё оправдывались «интересами государства», избегая всякой ответственности за свои кровавые игры.

Да, «окончательное решение» нас подвело, и, поверьте, я прекрасно это понимаю.

Если бы мы остановились, если бы я остановился и немного подумал, если бы мы вынесли «окончательное решение» на публичные дебаты… не уверен, что это всё изменило бы. Но шанс был – маленький, незначительный, но он был, и мы его упустили, и я каюсь перед вами.

Но поймите и вы: ненависть застилала мне взор.

Дураки те, кто уверен, что войну можно возненавидеть, лишь столкнувшись с ней лично; это не гуманисты и не пацифисты, это лицемеры. Я побывал на войне в Южной Африке, но нужен ли был мне этот опыт? Разумеется, нет. Войну, государства, нации и религии я ненавидел с детства. Аббертон взрастил мой интеллект и вместе с ним взрастил ненависть к экстазу военных парадов, прославлению машин убийства и обезумевших «родин».

Знаете, я верю в самоубийство. Цепляться за жизнь до конца – это мне чуждо. Человек может уйти, когда пожелает, в этом смысл великой пошлой игры, что мы здесь ведём.

Я хочу уйти сам, но никому не позволю прервать мою жизнь преждевременно и уж тем более не отдам ее в руки негодяев, истребляющих себе подобных и гордящихся этим. Им бы ходить в трауре и посыпать голову пеплом, просить прощения у каждого встречного, а они надевают награды, ходят в форме и презирают штатских. Опухоль, злокачественная киста человечества.

Я ведь вас, вас спасал от тех, кто всегда готов по малейшей прихоти поставить под ружьё и отправить на смерть поколения. За вас я боролся – и потому торопился. Потому столько денег потратил на подкуп и лоббирование, потому зубами вырывал голоса, и толстый ленивый Торре удивлялся моему напору.

«Это всего лишь работа, Ленро, не относись так серьёзно», представьте? Это он мне сказал, будущий генсек, будущий лидер свободного мира!

Мне не нужны слова благодарности. Мысли о спасённых людях не согреют в тяжёлые дни и не дадут надежду. На суде будет что сказать в защиту – и только. Со временем приходит понимание, что проблемы человечества не в формах управления, не в идолах театра, рынка или пещеры – а в идолах рода (словами Бэкона), в несовершенстве нас как вида, иррационального и ограниченного, склонного к психическим эпидемиям.

Поэтому если вы спросите, стоила ли Армия Земли той цены, которую мы заплатили, даже Шанхая, я не буду разглагольствовать и отвечу «да». Мы не добились всего, мы ошиблись и поплатились, но мы шли вперёд. Иногда стоит пытаться снова и снова, даже зная, что ты обречён проиграть. В том, чтобы получать удовольствие даже от тщетных попыток, и состоит эволюционное преимущество лучших из нас, к которым я, понятное дело, себя отношу.