Читать книгу Взаправдашняя жизнь - - Страница 8

Звезду кукольного театра, неизменно собиравшего аншлаги, лучшего Карабаса-Барабаса всех времен (впрочем, все три утверждения из разряда спорных), Александра Шиша уволили из-за болезни души 15 января 1992 года.

– Sic transit gloria mundi, – вздохнул Шура, когда ему вручили для ознакомления приказ.

– Что еще за мунди? – обиделась замдиректора театра, которой поручили озвучить прощание с актером.

– Так проходит земная слава – это латынь, – пояснил Шиш устало и зачем—то покачал головой.

– Вы это бросьте вашу блатынь-латынь. О какой славе говорите – 12 выговоров, постоянно пьяный являетесь в культурное учреждение. Давно пора было вас выгнать. – Еще недавно она возглавляла один из центральных рынков Ташкента, поэтому отличалась крутым нравом и непреклонным чувством собственной правоты.

– Извольте заткнуться, – интеллигентно попрощался с ней Шиш и поплелся на свободу.

Шура пил не больше нашего. Но в пролонгированный запой впервые ушел лишь после развала СССР. Если накануне кое-кто из нас каркал, что империи должны обязательно распасться, то большинство все же было опечалено – не таких перемен мы желали, обрушившихся на страну. Но Шура воспринял это болезненнее всех – как предательство и затаил смертельную обиду на всех «революционеров», которую от безысходности пытался растворять водкой. Перестал смотреть телевизор, читать газеты и даже книги – всё опротивело. Несмотря на запои, Шура их предпочитал называть по старинке болезнью души, он ни разу не срывал спектакли. Но и в театре начались перемены – сменилось руководство, исчез партком, а вместе с ним и профком, который возглавлял наш друг. Из уважаемого профбосса, обеспечивавшего весь коллектив продуктами в самые дефицитные годы, он был разжалован в рядовые актеры и стал уязвим – посыпались выговоры, наветы, огорчения. А те, кто вчера еще искал его расположения в надежде на лишнюю баночку икры или бутылку оливкового масла, перестали замечать.

– Удивляешь меня, наивная ты душа, четыре десятка разменял, а все еще веришь в людскую добродетель. Это такая же редкость, как и хорошая водка, – увещал Шиша один из ближайших друзей Володя Голубев, глотая вконец повсеместно

испортившуюся в те годы 40-градусную жидкость. В его кабинете в редакции газеты «Правда Востока» по традиции в беде и радости собиралась их общие приятели.

– Они же, гады, умеют так маскироваться, что не отличишь, думаешь, хороший, а он дрянь, – пьяно кивал, чокаясь, Шура собутыльнику и если очередной «гад» попадался в тот день навстречу, дело заканчивалось взаимным мордобитием.

Деньги после увольнения у Шиша быстро закончились. На зарплату жены, учителя начальных классов, семью с двумя детьми-школьниками прокормить проблематично. Как не хотел этого Шура, но пришлось идти на поклон к отцу. Когда сын подался в актеры, тот едва его не проклял, но местный ребе, который ценил его регулярные пожертвования, посетовал сменить гнев и дождаться, когда блудливый отпрыск обратится за помощью. Так и случилось после распада Союза.

В советское время старший Шиш возглавлял фотоателье Кировского района Ташкента. Для непосвященных – по сути, это были приемные пункты наличных от населения, которые распределялись потом не совсем справедливо между государством и причастными к дележу. Вместе с СССР разваливалась и служба быта. Первый удар нанес по ней закон об индивидуальной трудовой деятельности, по которому можно было заниматься различными работами, в том числе и фотографированием. Многие мастера объектива, и раньше не обижавшие себя втайне от начальства, стали это делать уже в открытую. Самые смелые оформили патенты. Затем появились кооперативы. А самые продвинутые из них стали работать совсем как некогда знаменитая фирма «Кодак» с ее девизом: «Вы только нажимаете кнопку, а остальное делаем мы» – принимали на проявку пленку и выдавали пачку готовых фотоснимков. Нынешним владельцам цифровых смартфонов не понять великой революции в фотографии, которая творилась на глазах их родителей. Но кто знаком с пленочной технологией, тот помнит, с каким энтузиазмом был встречен этот сервис.

У папы все эти новшества не вызывали радости. Хиреющие фотоателье не приносили дохода. Но со дня на день ждали закона о приватизации. И старший Шиш во что бы то ни стало желал дождаться этого благословенного момента. Cдача в аренду зданий, находящихся почти в центре Ташкента, могла бы обеспечить безбедную жизнь всей его семье.

Именно в это время на пороге его кабинета проявился Шура с просьбой о помиловании. И с желанием… открыть в фотоателье видеосалон. Они только-только начали появляться в Ташкенте.

Отец давно заготовил долгую и нравоучительную речь для блудного, но единственного сына (двух дочерей удачно выдал замуж). Он ее и озвучил бы с присущей ему страстью и артистизмом, но Шура до увольнения на посту профорга показывал неожиданную сметку и деловую хватку (родитель приписывал их своим проснувшимся генам), так что произносить её теперь, когда у него у самого дела не ахти, посчитал неуместным. А предложение открыть видеосалон оценил по достоинству.

– Ты хотя бы знаешь, сколько стоит один видеомагнитофон? – спросил он.

– До хрена, – легкомысленно ответил сынок, чем едва не разбудил задремавшее у отца желание высыпать на его голову заготовленные упрёки. Но в очередной раз решил попридержать их при себе.

Для открытия видеосалона требовалась лицензия. Выдавало ее в СССР ПТО «Видеофильм», в Ташкенте после упразднения Союза – соответствующее ведомство. Дело было долгим, муторным, мздоимливым. Но у Шуры был приятель, который всегда знал, что надо делать в таких случаях. Спектр его предложений, благодаря неистощимой фантазии, был необычайно широк – от полной ахинеи до вполне реализуемой идеи. На этот раз Семён Чернозёрский и вовсе оказался на высоте. Правда, поначалу выдал пессимистический прогноз.

– Для лицензии нужна куча бабок для отгрузки. – Семён всегда первым узнавал новомодные словечки и щеголял ими среди приятелей.

– Что это еще за бабки? – польстил Шура приятелю. Он уже догадался, что речь идет о деньгах, но хотел дать возможность Чернозёрскому блеснуть эрудицией. Тем более, что тот действительно был с ней дружен.

– Это подзабытое русское слово, – взлетел Семён. – В России раньше так называли сторублёвки с портретом Екатерины Второй. Она же была бабкой последующим царям. Ну, а если много сторублёвок, то…

– Понятно, – Шура поспешил перевести разговор на деловые рельсы. – А если найдем бабки, сможешь помочь с лицензией?

– Попробую, – засомневался Чернозёрский.

Что бывает редко, у него это получилось. Он вышел на человека, о котором несколько раз сам писал в главной газете республики. Владимир Мухин вырос в кишлаке хлопководческого совхоза. Каким образом в чисто узбекском поселении оказалась русская семья – не так существенно. Дочь и сына им пришлось отдать в узбекскую школу. Другой поблизости не было. Сын окончил ее с золотой медалью и с отличием ирригационный институт. Двуязычных в Узбекистане и сейчас пруд пруди, но чистокровного русака с узбекским дипломом да еще в те годы с партбилетом – днем с огнем поискать надо было. Мухина рано начали двигать по карьерной лестнице. Но первым на старте его заметил Чернозёрский. И втёршись в доверие разговорил насчет проблем агропромышленного комплекса. Статья в «Правде Востока» наделала шума. Бедный ньюсмейкер тут же дозвонился до Чернозёрского и попенял ему за весьма вольное изложение его слов. Кстати, достаточно вежливо, но тут же был по-хамски отбрит борзописцем. По воле небес статья послужила трамплином для Мухина. Через неделю он был вызван в Ташкент и повышен в должности. И на радостях пригласил Семёна отпраздновать это в ресторане. Тот великодушно согласился. После этого было еще немало статей, да и сам узбекоязычный приятель, растеряв наивность, пообтёрся и продолжал расти по инерции. И в нужный момент оказался там, где и надо было Чернозёрскому.

– Помогу, – согласился он. – Нужны согласования, цензура для каталогов фильмов, прочие бумаги. К тому же не я один решаю, сам понимаешь.

Потом вывел Семена на задний двор – подальше от чужих ушей, и заговорщицки предложил взять в аренду его видеомагнитофон, по случаю купленный в командировке.

– В Японии? – удивился Семён. – Настоящий «Панасоник? Да его можно за такие бабки здесь загнать. Хочешь продам?

– Нет, пока не надо, – отказался тот. – Деньги быстро обесцениваются. Достаточно аренды. 100 долларов в месяц устраивает? Но никто об этом не должен знать.

– Так ты что, Володя, взятки совсем не берешь? Святой, что ли?

– Почти, – усмехнулся Мухин. – Не беру и другим по возможности не даю. Но времена такие настали, что семью даже мне стало трудно прокормить. Поэтому и доверяюсь тебе…

Следующая идея созрела у самого Шуры – пока нет лицензии, можно показывать фильмы в вузовских общагах. В комнату набивалось по 20 человек, множим на 25 рублей с каждого – жить стало веселей, а доходы пополам. Плюс расходы на бензин для жигулей Чернозёрского. Попробовали с родного для Семёна политеха. Дело пошло. Постепенно определялись и с наиболее кассовыми фильмами – «8 с половиной недель», «Эммануэль», «Греческая смоковница», «Чужой» и прочие ужасы плюс Брюс Ли и ниндзя… Два друга, не лишенные тяги к прекрасному, пытались устраивать и показы классики, но она имела ограниченный успех.

– Мы же развращаем глупыми фильмами молодое поколение! – горько жаловался Шура, выпивая очередную рюмку водки «Распутин», впервые тогда завезенную в Узбекистан.

– Это только начало, мы еще увидим, что они сделают с ним! – пророчествовал Володя Голубев, всегда имевший склонность к философствованию и к прогнозам. – На смену нам придут те, у кого не будет ни чести, ни знаний, ни морали!

– О какой ты чести говоришь! – тут же вклинивался Чернозёрский. – Она возможна лишь в свободном и демократическом государстве, в котором нет ни цензуры, ни однопартийности, ни перелицованного ГУЛАГа…

– Когда начались горбачевские реформы – я был за них. Но страна развалилась и становится с каждым днем все хуже. Что делать? – Шура заглянул в рюмку, но она была пуста. – Остается плюнуть на все и смириться…

– От нас уже ничего не зависит, будем плыть по течению. – Голубев вновь наполнил рюмки. И первым поднял свою.

– Как что делать? – взвился Семён. – Мы с тобой, Шура, уже занялись настоящим делом – вносим свой вклад в рыночную экономику. Может быть, свою газету со временем откроем. Тебя, Голубев, поставим редактором. Именно сейчас, когда делаются первые шаги в рыночную экономику, надо постараться бежать впереди всех. Это шанс для каждого. И мы им обязательно должны воспользоваться. Вы слепцы, если не видите какие перспективы открываются!

Перспективы, действительно, не заставили ждать. Чёс по общагам приносил немалые деньги. Помог и Мухин с арендой второго видака на тех же условиях. Шура связался с рижским коллегой и тот c партнерами создал канал по доставке новых и даже новейших западных фильмов. В этом отношении тогда Рига была впереди всех на пространствах бывшего СССР. Причем по качеству – «лааазерная коппия!», шутя передразнивал прибалта Шиш – они были лучшими в Ташкенте. У Шуры возникла идея при фотоателье организовать легальный пункт видеозаписи. Он быстро завоевал популярность и заработал круглосуточно. Заодно прикупили почти новую «Электронику ВМ-12», которая, правда, иногда пожевывала плёнку. К этому времени появилась и лицензия сразу на все пять районных ателье. Новую технику для них закупили тоже в Риге, там она стоила дешевле, чем в Москве.

Через полгода фирма «Шанс», так бесхитростно ее назвали коммерсанты, уже стала заметной и уважаемой в Ташкенте. Днём в видеосалонах крутили диснеевские мультики для родителей с детьми, вечером – золотой фонд мировой кинематографии, а ближе к ночи – боевики, ужасы, легкую эротику. Порно избегали – Мухин сразу предупредил, что не сможет их в этом случае прикрыть. В остальных ему удавалось.

Чернозёрский больше уже не мог разрываться между газетой и бизнесом – уволился из редакции. В фирме он отвечал за развитие новых направления – у него это неплохо получалось. На Шише вместе с отцом висело все остальное – от организации работы видеосалонов и обеспечения их всем необходимым до разборок с проверяющими. Последние слетались как мухи на… в общем, понятно.

Ташкентская милиция в те годы быстро разнюхала, что налеты на видеосалоны весьма доходны, мало у кого документы выправлены, не говоря уже о цензурировании каталогов, так что влегкую можно поживиться и налом, и самими кассетами. «Шанс» старался не давать никому такого шанса. А с теми, кто не хотел уходить несолоно хлебавши, уже конкретно занималась опытнейшая Гаянэ Аванесовна. Она знала не только законы и тонкости бухгалтерского учета. Было у нее и другое ценное качество. До выхода на пенсию работала на солидном посту в Госбанке, поэтому практически все, кто в ту пору возглавлял что-то значимое в минфине и минэкономике, включая налоговую инспекцию, знали ее, уважали и без особых просьб укрощали особо строптивых мздоимцев. Дама знала себе цену – сама назначала зарплату, исходя из доходов, утаить которые от неё было невозможно. Свою долю за аренду и покровительство требовал и старший Шиш. Семён как-то заикнулся, что проще передислоцироваться от него подальше. Но этому категорически воспротивился сын. В виде отступного Чернозёрский потребовал приобрести ему за счет фирмы иномарку с автоматом. Подержанная праворульная «Тойота Спринтер» его устроила.

В «Правде Востока» Шура наткнулся на информацию о новых маршрутах авиакомпании «Узбекистон хаво йуллари». Пара строк в ней была посвящена учрежденной ею фирме «Авиаброкер», которая станет ведать закупками за рубежом. Он с трудом разыскал ее в одном из неприметных зданий в районе Госпитального рынка. Генеральный директор сидел в тесной комнатёнке со своим замом и бухгалтером. Разговорились о взаимных грандиозных планах. «Новорожденные» брокеры ждали поступления на счет валюты от учредителя. Поэтому учли бы и пожелания Шиша о закупке в Дубае партии спутниковых антенн, если он готов проплатить её авансом. Ударили по рукам.

Первая партия тарелок обошлась в пересчете на доллары в сотню за комплект, а ушла влёт в три-четыре раза дороже. Такой ажиотаж объяснялся просто – после развала Союза в Узбекистане перестали показывать российские каналы. Охотно брали их не только в столице республики, но и в отделенных городах и селах, где всегда были проблемы с качеством телевизионного сигнала. Со следующим рейсом прибыли для «Шанса» вместе с антеннами телевизоры, видеомагнитофоны, факсы. И с каждым последующим ассортимент стремительно пополнялся: стиральными автоматами, микроволновками, тостерами, офисной мебелью…

Повсеместно в Ташкенте в то время оживала не только комиссионная торговля, но и биржевая. Покупки можно стало совершать не только за наличные, но и по перечислению. Из-за насыщения рынка компьютерной и видеотехникой, их владельцы предпочли, естественно, смотреть фильмы дома, выручка видеосалонов начала снижаться. «Думай, думай!», – колотил по лысеющей голове Чернозёрский и его озарило: слетал в Москву и Ригу и вернулся с оборудованием для кабельной сети. Коаксиалом опутывали многоэтажки, в него (тогда это можно было делать под шумок, без лицензий и договоров) загоняли российские каналы или крутили фильмы. Семён быстро сообразил, что под кабельные студии можно собирать рекламу. И не особенно задирать абонентскую плату – дороже обходилась борьба с незаконными подключениями.

Пришла пора подумать и об офисе – визитной карточке солидной фирмы. Его арендовали в газетном корпусе на улице Мустакиллик (Независимости в переводе с узбекского). Во-первых, сюда не особо привыкли совать нос со всякими проверками, во-вторых, и место приличное, и друзей общих легче собирать в привычном месте..

– Ну что сказать про виски – хорошо пьется, но по мне хорошая водка все же лучше, – задумчиво повертел в руках рюмку Голубев на новоселье. – Ничем вы меня не удивили. Да и пил я ее уже, когда ездил на Олимпиаду в Москву. Но вот что вам, дилетантам, любителям западных этикеток, надо знать про водку: её надо уметь пить. Обязательно охлажденную. Причем все зависит от закуски – с икрой у неё один вкус, с салом другой, с грибами третий, а с селедкой и мелкими колечками лука вообще райское наслаждение…

Володя философствовал за столом, вокруг которого собралась тесная компания. Один Чернозёрский, раздобыв шахматную программу, сражался с ней за компьютером. А Шура загрустил после очередной рюмки.

– Деньги не могут принести счастья. С раннего утра до ночи ношусь по делам. Детей не вижу, жену обнять не успеваю, книг не читаю. Как белка в колесе. Хорошо вы пришли, отдохну душой, а потом опять начнется гонка.

– Ладно, не расслабляйся, – подсел к Шуре после проигрыша Семён. За компьютер сразу уселся Голубев.– Ты прежде детей в своем кукольном театре развлекал, а сейчас мы с тобой новую экономику создаем. Почти полсотни человек на нас с тобой работают. Имеют хорошую зарплату, сыты. И это в то время, когда хреновенько многим живется. Вот о чем ты должен думать!

– Я когда играл в театре, мне нравилось, как реагирует зал на спектакль. Меня завораживала его энергетика, реакция на нашу игру. А теперь у меня душа ноет. И ни водкой, ни виски ее не заглушишь, – быстро пьянел Шиш. – Опустошает бессмысленная гонка за деньгами. Она не может быть смыслом жизни. То, чем мы занимаемся, никакая не экономика, а самая настоящая спекуляция – берем за одну цену, а перепродаем втридорога!

– Это прибавочная стоимость, основа экономики – устало оборонил Чернозёрский, по всему этот спор с Шурой шел давно и безрезультатно.

– Деньги не могут быть смыслом жизни, а что может, разъясни? Всю жизнь ломаю голову над этим, – глотнув водки, придвинул стул поближе к Шишу Александр Файнберг. Тема, видать, задела его, известного ташкентского поэта.

– Сразу и не ответишь, – растерялся тот. – Но деньги точно не должны быть!

– Старик, может ты знаешь? – развернулся Файнберг к сидевшему напротив Олегу Рогову. В компании он был старшим по возрасту, причем с большим отрывом. Обладал проницательным умом. Говорил редко, умел слушать, примирить спорящих.

– Не знаю, – посерьёзнев ответил тот. – Лучшие умы человечества ломали голову над этим вопросом, пока безрезультатно. По мне, каждый сам должен для себя определять. На день, на год и далее… Хотя и это не обязательно. На надгробном камне у каждого будут две даты, а между ними, наверное, смысл затаится.

– Мне понятно, когда речь идет про смысл, а точнее цель жизни у таких гениев как Ньютон, да Винчи, Дарвин, Пушкин… А если не дано стать с ними вровень, живи проще и задачи ставь по силам, иначе надорвешься. Так что, Шура, успокой свою душу, зачем тебе популярность на весь мир, мы с тобой итак хорошим делом заняты, – приобнял Чернозёрский приятеля.

– С популярностью, действительно, иногда презанятные вещи происходят в мире, – задумчиво прищурился Старик. После этого он обычно выдавал очередной парадокс. – При жизни Дарвина его книга, кажется, о формирование перегноя под воздействием червей превзошла по популярности главный труд «Происхождение видов». И до сих пор переиздается. Хотя к смыслу жизни это, скорее всего, никак не относится.

– Я выиграл! – неожиданно вскочил со стула Голубев. – У машины с железными мозгами! Учись! – хлопнул он по плечу Семёна. Тот подошел к монитору. И тут же кисло пробурчал. – Это самый слабый уровень. Попробуй посложнее, – и поставил на максимум.

Вновь разлили вразнобой – кому водку, кому виски…

Позже всех присоединился к компании замредактора Гена Любезный, когда закончил дежурить по номеру. Сообщил, что в «Правде Востока» новогодний вечер решили не устраивать, практически все отказались на него скидываться… Рассчитывали на премию, но подписка уменьшилась в разы…

– Семён, это же твоя родная редакция, раскошелимся? – обернулся Шиш к Чернозёрскому.

– Давай над этим подумаем завтра, – ушел от ответа партнёр…

«Шанс» оплатил счет на празднование Нового года. Накрыли столы в зале совещаний. Не поскупились на редкостные тогда еще бананы, мандарины, икру, красную рыбу и прочие деликатесы. На столе рядом с узбекскими винами стояла только появившаяся тогда в стране «Смирновская» водка.

– А знаете как рекламировали её прежде? – захлебывался от восторга среди празднично разодетой публики Голубев, держа бутылку в руке. – Выходила газета с абсолютно чистой страницей, а в самом низу мелким шрифтом было написано «Смирновская водка в рекламе не нуждается»!

Открыл вечер Одиссей Анастасович, главный редактор газеты. Говорить он умел. Но на этот раз был сух, краток и не весел. Его отставка была лишь делом времени. Накануне вышло постановление о смене статуса газеты на орган Кабинета министров. Правда, ее учредителем после запрета компартии считался весь коллектив, но на это решили не обращать внимание.

После первого тоста столы заметно опустели. Многие из сидевших, не особо таясь, прятали в сумки и пакеты бананы, конфеты и прочую снедь. «Детям понесут», – догадался Шура. Пришлось ускорить доставку заранее заказанных в кафе плова и шашлыка, добавив дополнительно салаты и прочую закуску.

– Кажется, зря мы все это затеяли, – наклонился к уху Старика Семён. – Больше похоже на поминки.

– Это и для меня потрясение, – согласился тот. – Но порадовать детей – хорошее дело. Так что не переживай, народ начнёт скоро оттаивать. Все же новогодний праздник…

Грустным и тяжелым выдался тот 1993 год. В Узбекистане ввели карточки на самые ходовые товары по фиксированным ценам. Отчасти спасали ситуацию кооперативные магазины, но здесь и цены были ломовые. Стабилизировать спрос попытались введя так называемые сум-купоны для защиты от избыточной рублевой массы. Но ситуация стала понемногу выправляться только на следующий год, когда провели деноминацию 1: 1000 и ввели собственную валюту – сумы…

В самом начале следующего года устроили грандиозную проверку «Авиаброкеру». Пришли и в «Шанс», помотали нервы, хотя нарушений не нашли. Но партнерам досталось – у них сменилось руководство. Причина масштабного наезда – отжимали не столько успешный бизнес, как сам канал внешней торговли. Это сразу отразилось на закупках в Дубае, они пошли по другим каналам, минуя «Шанс». Сникла торговля, приносившая фирме более половины дохода. Появились желающие тоже самое проделать и с кабельными сетями. Предлог был простой – отсутствует реклама на государственном языке – это в лучшем случае, чаще просто домоуправления расторгали договор без объяснения причин. Но благодаря негласной поддержке Мухина, часть сетей удалось вернуть обратно. Если изобразить графически развитие «Шанса», то до середины 1993 года линия круто поднималась вверх, потом заюлила, как на скользкой дороге, а с 1994-го поползала почти отвесно вниз.

У вчера еще успешных Шиша и Чернозёрского начались тяжелые времена. Опустели видеосалоны. Бывали дни, когда не заключалась ни одна сделка. В такие дни Семён часами играл в шахматы с компьютером, а Шура время от времени прикладывался к припрятанной бутылке водки.

В начале весны переехала к детям в Москву Гаянэ Аванесовна. Вместе с ней словно исчез и оберег фирмы. Следом последовал еще один удар: Мухина перевели в министерство внешней торговли – заниматься экспортом хлопка. В довершении потерь, обрушившихся на «Шанс», отбыл в США старший Шиш. Вот тут-то и выяснилось, что его возможности, связи, огромный опыт работы с чиновничьими структурами во многом способствовали процветанию компании. Словно в насмешку сразу после его отъезда началась так называемая Большая приватизация. От малой, связанной с выкупом мелких торговых и прочих заведений, она отличалась тем, что под нее попали предприятия, жилье, различные производственные объекты и многое другое… Но к этому времени грандиозные планы по превращению своей фирмы в мощный многоотраслевой холдинг, о чем мечтали друзья еще недавно, пришлось сдать в архив.

С 1994 года начался массовый отъезд русскоязычных из Ташкента. Националистические всплески, спорадически возникавшие в Узбекистане в период развала Союза, жестко подавлялись. Но на бытовом уровне все было иначе – конфликты тлели как торфяные пожары под ногами. В лучшем случае заканчивались оскорблениями, в иных – мордобоем. То и дело возникали слухи (в последствии зачастую не подтверждавшиеся) о массовых избиениях, нападениях, изнасилованиях… Атмосфера неуверенности, страха сгущалась и щедро подпитывала исход русскоязычного населения из республики. В кругу местной интеллигенции все большую популярность приобретала ориентация Узбекистана не на Россию, записанную в колонизаторы, а на Турцию; мечтали о создании конфедерации тюркских народов с центром в Ташкенте. Сокращались передачи на русском языке на телевидении, российские газеты поступали лишь по коммерческим каналам, не всем они были по карману, полумиллионный тираж «Правды Востока» упал до десяти тысяч… Попытки опомнившихся властей остановить отток ученых, инженеров, врачей, педагогов не давали результата, а наоборот охота к перемене мест охватывала все большие слои наиболее образованной части населения.

…После закрытия «Шанса» засобирался в Штаты Чернозёрский (осчастливила грин-карта). Неожиданностью для друзей стало желание Голубева перебраться в Израиль, а Любезного в Белоруссию. А Шуру наконец-то пригласили на работу в Московский театр кукол. Семён отговаривал ехать. Прельщал Америкой, воссоединением с отцом, неограниченными возможностями в великой стране…

– Если здесь мы их профукали, то в Штатах и вовсе без штанов останемся. Подохну бездомным на какой-нибудь стрит или авеню, будешь в этом виноват, – отбивался Шиш.– Мне на роду написано быть актером русского кукольного театра. О работе в Москве на сцене я почти всю жизнь мечтал. Но для МХАТа или Ленкома статью не вышел…

В последний раз перед разъездом друзья на проводы собрались в чайхане на Бадамзаре. Место насиженное, любимое – «Миндальная роща» в переводе, здесь традиционно собирались по поводу и без. И на тот раз все было как обычно. У котла с пловом возился Бокижон Мирзаев, лучший повар всех народов и времён, правда, лишь по мнению тех, кто хоть раз отведал любое из приготовленных им блюд. Рядом у мангала нанизывал шашлыки его наставник Женя Юлдашев, остальной люд нарезал салаты, мыл фрукты, раскладывал закуску по тарелкам.

– А я только сейчас по-настоящему осознал, что мы больше никогда не соберемся вместе, – начал Старик свой тост. – И что замены ни одному из вас не найду, – он обвел взглядом тех, кто уже сидел на чемоданах. – Безумно буду скучать по каждому. Хочу надеяться, что там вы обретёте то, зачем едете. Если не вы, так ваши дети. Думаю, не стоит много говорить о том, что и так всем понятно. Даже не знаю за что пить – за ваш отъезд? Глупо. Правильнее, наверное, за все, что нас связывало и, возможно, еще будет объединять, несмотря на расстояния.

И выпил первым, ни с кем не чокаясь. За толстыми стеклами очков повлажнели глаза. Стало заметно, как он сильно постарел в последнее время.

– Не нагоняй грусть и тоску! – вскочил Семён. – Старче, как только устаканится у меня за океаном, приедешь в гости, билеты туда-обратно за мой счёт! Увидишь Нью-Йорк, Ниагару… Свожу тебя в Метрополитен, который музей. Прогуляемся по Бродвею, согласен?

– Конечно, – усмехнулся Рогов. – И с Биллом Клинтоном познакомишь. Есть о чем мне с ним поговорить…

Все от неожиданной шутки рассмеялись.

И беседа, умных, начитанных, незашоренных друзей плавно потекла по своему прихотливому руслу. Согласились, что ничего путного с тюркской конфедерацией в Средней Азии не получится, как и с панславянизмом в Европе. Голубев тут же выдал заготовленный эксклюзив о сталинском плане по созданию конфедерации славянских стран после 1945 года, позже заменённый более реалистичным Варшавским договором. Затем перешли к непоправимой ошибке Горбачева из-за объединения Германии и фактического включения ГДР в НАТО. А это сигнал, что туда вскоре подтянут и другие бывшие соцстраны. Не быть бы беде…

Файнберг резко изменил тему диспута на современную литературу: почему ничего потрясающего и масштабного не было создано в последнее время? Жизнь становится хапужнее (поэт на секунду замолчал, запоминая случайно рожденный неологизм), срамнее и гаже, но даже публицистика сейчас не на высоте… Голубев, аккуратно наполнявший время от времени рюмки – право водкочерпия в компании он никому не уступал – стал чаще вступать в спор и забывать о присвоенной им привилегии. Его остужал Любезный своими меланхолическими, как он их называл, апофегмами. Но и эта тема вскоре была закрыта – Юлдашев и Чернозёрский достаточно сносно, держа в руках шампуры с шашлыком, изобразили некое подобие «Марша гладиаторов», следом с огромным ляганом золотистого плова, источающего умопомрачительные ароматы, прошествовал к столу Мирзаев.

…Пиршество продолжался до неприличья долго. Опустела чайхана, погасли очаги, подручные чайханщика уже демонстративно подмели территорию вокруг айванов – вежливая особенность восточного этикета, напоминающая о закрытии, да и сам он уже пару раз подходил к Мирзаеву с просьбой закругляться, но опустив в бездонный карман очередную купюру и, вздохнув с показным видом, разрешал продлить вечерю. Никто не спешил расставаться, не ссылался на неотложные дела, семью, прочие выдуманные причины, понимая, что это последняя встреча, последняя возможность посидеть вместе, как в былые годы. И лишь когда наконец-то иссякли казавшиеся нескончаемыми запасы водки и яств, начало светать за отрогами Чимгана, повеяло предутренней прохладой от вод ледяной Бозсу, протекающей по соседству, настал час прощания.

Бредущих в обнимку по улице друзей постепенно расхватали предприимчивые леваки, которых много развелось в Ташкенте в те годы. Предутренний, а тем более подвыпивший пассажир, по их понятиям, обязан быть щедрым.

Последним усадил в такси Файнберг Шуру – ехать каждому в разные стороны. Друзья в последний раз обнялись, похлопали друг друга по плечам, клятвенно уверили, что встретятся, как только, так сразу. Затем поэт, что-то бормоча, побрел домой в одиночестве, не обращая внимания на понапрасну тормозивших рядом таксистов. Он как раз заканчивал одну из своих знаковых поэм – «Струна рубайята», искреннее признание в любви к Востоку, Ташкенту, окутанное добротой и легкой иронией. Концовка у неё тогда только-только созревала и неожиданно получилась грустной, как и неминуемое расставание.

Файнберг даже не думал никуда переезжать, остался навсегда в Ташкенте. Воплотился в памятник на Аллее поэтов. Зачислен в классики. С полным правом – был настоящим Поэтом. Ташкентским. Сидит, как живой, задом наперёд на венском стуле, облокотившись на его спинку с книжкой в руке, лицо нахмуренное, словно его одолевают так и не разрешённые раздумья и сомнения. Рядом течет изменчивая жизнь. Ему она была интересна. Вид у него непарадный, естественный – таким он и был. Если бы знал, что именно так будет подведен итог его жизни, её истинный смысл, наверное, подшутил над собой…

Февраль 2022