Читать книгу Кинокефал - - Страница 7
Часть первая. Пламя
Глава 6
ОглавлениеЧернота вокруг была кромешной. Она обволакивала не только снаружи, но и пронзала изнутри. Я барахтался, стараясь выбраться из неё, хоть и не чувствовал своих конечностей. Я барахтался сознанием, пока страшная дума не пронзила меня, и я не оставил бесполезные попытки выбраться.
«А может, я уже сам стал частью окружающего мрака?»
Эта мысль была настолько невыносимой, что я принялся прорываться сквозь тьму с новой силой, пытаясь прочувствовать хоть что-то, помимо сгустка мысленных переплетений. Наконец веки мои дрогнули, и я с трудом приоткрыл глаза, перед которыми предстала очередная тьма. Но чернота эта являлась во много раз менее мучительной, чем предыдущая, так как она не могла поглотить меня, а была вызвана мешком, до сих пор надетым на мою голову. Нос мой был переполнен затхлостью мешковины, и я почти задыхался, но то оказалось малой мукой. Придя в себя, я ощутил, как жар жгучей болью разрывает затылок.
Я лежал на боку, и пульсация крови от затылка к вискам с каждым ударом сердца становилась острее. Я попробовал привстать, но не смог. Руки и ноги были стянуты ремнями настолько, что функционировать ими стало невозможно. Стиснув зубы, я перевернулся на живот. Давление на виски прекратилось, дав минимум облегчения для дальнейшей возможности соображать, чтобы восстановить картину произошедших событий. Значит, я погнался за извозчиком, для того, чтоб узнать, с какой целью он привёз меня сюда. Затем на меня напали… на меня и на профессора! Возможно, он где-то рядом, надо позвать его.
– Профессор, вы здесь? – моя нижняя губа была разбита, и я с трудом разлепил спёкшийся кровью рот.
– Профессор, отзовитесь!
Ответом мне стала тишина, если не считать оживлённых звуков бурной деятельности. Напрягшись, игнорируя оглушающую боль, я прислушался. Звуки напоминали шум развернувшегося лагеря и доходили до моих ушей, как из бочки. Из этого следовал вывод, что я находился в помещении, а шум исходил с улицы. При этом холод не ощущался совершенно, слава Христофору. Я был в помещении совсем один, в непосредственной близости не доносилось даже сопения. Я прикрыл глаза. Боль была настолько нестерпимой, что захотелось провалиться во тьму снова. В опустошающем мраке хоть не было боли. Но… что это?
Тихий полувздох-полустон вывел меня из пагубного оцепенения. Я приподнял голову, насколько то оказалось возможным.
– Это вы, профессор?
Стон стал отчётливей, переформировываясь в слова: – Да, это я… как вы, герр Бонифац? У вас тоже темно перед глазами?
– Да, это мешок. Вы не ранены? – прохрипел я в волнении. Если бы профессор мог передвигаться, то совместно, посредством своей природы мы легко б высвободились. Достаточно только стянуть мешки.
– Нет, я цел, но… руки и ноги мои настолько стянуты веревкой, что онемели… Я… я чую вашу кровь. Вас так сильно ранили? Как вы себя…
Вопрос профессора перебила резко распахнувшаяся дверь. Чистый морозный воздух, удушливый дым костров, свежий запах древесины за короткий миг просочились в меня сквозь поры тканевой тюрьмы. Мгновения этого было достаточно, чтоб вообразить наше местонахождение. Нас завезли в лес, причём высокогорный.
Раздался натянуто бодрый голос, без нот враждебности. Затем некто приблизился к моей голове, встав напротив. Второй (их вошло двое), я так полагал, проделал тот же маневр по направлению к Тоту. Голос зазвучал снова. Он говорил по-богемски, и я его не понимал. С последующей тирадой слов с меня сорвали тряпичный плен, и я зажмурился, чтобы уберечь глаза от внезапного перепада, которого, правда, не последовало. В помещении было чёрно, как в колодце. Окон не было. Справа раздался тяжкий вздох – Абеля тоже высвободили от вонючей тряпки. Я попытался перевернуться на бок, чтоб избавиться от глупого положения и взглянуть пленителям в глаза, но мой жест предотвратили, оставив находиться в прежней позе. Жёсткая, как прутья, рука скользнула к моей гудящей ране, заставив полурыкнуть-полуругнуться. Рука при этом не отдернулась, а участливо потрепала моё плечо.
В голосе послышались нотки сожаления. Он словно извинялся за причинённое мне, мягко сказать, «неудобство». Чёрт… В мою голову тут же пришло понимание того, как именно животные воспринимают человеческую речь. Вспомнилось с какой лаской в голосе собакам говорили о предстоящей кончине собачники. Как псины с робкой радостью виляли хвостами, питали надежду… Теперь же в подобном обстоятельстве находился и я. Насколько омерзительно быть в чужой шкуре!
В горле заклокотало и лихорадочное бешенство чуть не лишило последних сил. Меня перевернули, принялись затягивать рану. Наконец я разглядел говорившего кинокефала-человека. То, что в комнату вошли именно люди-кинокефалы, было ясно даже через затхлую мешковину, но отчетливо понять – знакомый запах или нет, чуял ли я их в таверне или нет, у меня не вышло. Теперь, когда один из них склонился надо мной и глаза наши пересеклись, обоняние безапелляционно дало понять, что серебристо-серую голову с короткими стоячими ушами я вижу впервые. Перевязав рану льняной тряпицей, он закончил фразой, обращенной ко мне, а затем, повернувшись, обратился с вопросом к профессору. Я увидел, как Тот мелко потряс головой в знак согласия и повернулся в мою сторону.
– Герр Бонифац, нас просят сохранять спокойствие. Только в этом случае нас освободят.
– Пусть сделают это как можно скорей, – тихо проворчал я. Конечно, мне хотелось вступить в бой, но я не мог. Пальцы ног чувствовались едва, а вот руки пугающе не подавали признаков жизни совсем. Серый, цепко наблюдавший за моей реакцией, удовлетворённо кивнул и, дав утвердительный знак приятелю, склонился над моими путами. Я до последнего ожидал, что он достанет нож или хотя бы нечто острое, но вместо того этот богемец варварски разорвал ремни зубами. Мои руки, обмякнув, даже не думали слушаться. Вслед за руками свободу получили ноги. Острые челюсти Серого орудовали не хуже охотничьего ножа. Кинокефалы, подтачивающие и владеющие своими зубами, назывались колоссами. Вживую данного умения я никогда не видел и считал, что это невозможно. Во всяком случае, раньше считал.
Закончив, Серый на всякий случай отдалился от меня, но моей прыти хватило только на то, чтобы с трудом принять вертикальное положение. То, что ранее служило мне руками, бесполезными плетьми осталось за спиной. Опершись плечом о бревенчатые стены, я осмотрелся. Избушка представляла собой небольшую полупустую комнату, в глубине которой коптила печка. Как странно, звуки горящих поленьев стали для меня различимы лишь после увиденного источника этих самых звуков. Ранее я, казалось, пребывал в абсолютной тишине. Мой взгляд переместился на второго человека-кинокефала. Он таким же способом освободил Тота (это было видно по рванным лоскуткам ремней) и теперь стоял рядом со своим товарищем. В отличие от короткошерстного Серого, лицо второго было безобразно лохматым. Рыжие космы плотно скрывали его глаза, и это настораживало. С людьми без доступа в окно внутреннего мира следует еще более держать ухо востро.
Состояние профессора было функциональней моего. Размяв затекшие руки, он, не обращая внимания на пленителей, тут же направился ко мне. Задерживать его не стали, чему я был удивлен. Ноги его слегка заплетались, но он сумел преодолеть преграду из мешков и, взгромоздившись на один из них, оказался рядом со мной.
– О Бонифац, ваши руки… – голос его дрожал, но страха в глазах не было. – Сейчас, сейчас мы разработаем их.
Тот принялся всячески растирать мои конечности.
– Герр Тот, вы не обязаны… – пробормотал я, глядя на усердные старания старика, но он лишь строго посмотрел на меня, ничего не сказав. И зачем же он не остался в тёплом трактире, а рванул следом? Зачем, превозмогая боль в своих руках, оживляет мои?
Первое ощущение при знакомстве меня не обмануло. Герр Тот действительно свой человек. Я знал, он не подведет и не бросит. И знакомы то мы от силы часа полтора, но уверенность в том, что Абель Тот не из тех, кто может оставить на произвол судьбы, окрепла во мне непоколебимо.
В то время, как профессор снимал оцепенение с моих рук, разливая колкое тепло по жилам, Серый отдал распоряжение космачу, и тот вышел. Оставшись с нами один на один, он облокотился о противоположную стену хижины, молча наблюдая за действиями Тота. Во взгляде, да и во всей позе было нечто очень неестественное, и я никак не мог понять, что именно. Серый с косматым не источали опасности, но тем не менее они её представляли, однако чутьё зачем-то подводило меня, и я не ощущал ледяных колебаний, исходящих при угрозе. Это несоответствие между явью и ощущениями напрягало ещё больше. Следовало разрешить эти чёртовы непонятности.
– Очень признателен вам, профессор, мне намного лучше, – самостоятельно согнув руку в локте и прочувствовав блаженство тысячи иголок, я опустил ладонь на плечо Тота. – Нам надо прояснить, какого дьявола нас сюда затащили.
Утвердительно кивнув, профессор обратился к пленителю, словно забывшему о нас (настолько тот казался отрешённым). Я с удовлетворением отметил отсутствие дрожащих нот в голосе профессора. Интонации его были спокойны и полны непоколебимости добиться ответа, но Серый, не дрогнув и мускулом, бросил лишь короткую фразу, указывая рукой на выход. Дверь в то же мгновение распахнулась, и в проёме возникла фигура космача. Его непримечательный запах сплёлся со свежестью и очаровательным дурманом, от которого по стенкам желудка разлился сок. Косматый держал в руках два тесанных сука, на которых теплились здоровенные куски жаренного мяса. Космач по-животному встряхнул головой, избавляясь от снега, челка его разметалась, но глаз его я так и не увидел. Отряхнувшись, он шагнул в нашу сторону, протягивая нам эти сучковатые шампура. Тот взял протянутое нам мясо и передал один шампур мне. Мои ослабленные руки еле справились с ношей. На такой «палочке», казалось, было навешано порядка четырёх килограммов мяса. Оно было ещё тёплым, из пор сочился сок, а корочка приятно золотилась на свету. Я с досадой ощутил, как во мне вновь восстает звериная сущность. Острую боль в затылке перекрыло желание зверя погрузить клыки в нежное расслоение волокон. Но это был глупый зверь. Разумный не принял бы подачку из вражеских рук. Я отставил шампур в сторону и, прислонившись к сучковатым выступам в стене, выпрямился. Еда меня одурманила, но и придала сил. Профессора жене терзали муки вожделения. Он сразу отложил мясо, пытаясь объясниться с Серым, но не выходило – тот настаивал, чтобы мы поели. Суть его упрямства наблюдалась и без перевода, и это было уже слишком. Мало того, что наносят увечье, держат помимо воли, а теперь, чтобы загладить «недоразумение», пытаются отпотчевать? А может мясо отравлено? Хотя нет, это невозможно. Кинокефалий нюх распознает любую отраву… Но все же, какая чертовщина здесь творится?!
Поднявшись в полный рост, я, не отрывая взгляда от Серого, слегка подался вперёд. Косматый моментально ощетинился и издал долгий гортанный звук, но я не повёл на него даже ухом. Главного здесь олицетворял пройдоха с волчьей мордой, и своё внимание я нацелил только на него.
– Мы не будем есть. На кой чёрт мы вам сдались?
Светлые радужки Серого блеснули.
Не отводя от меня взгляда, он обратился к профессору, что, «мол, сейчас все объяснит» – так пересказал Тот. Серый, не меняя полуразвалившейся на бревнах позы, начал свою неспешную булькающую речь. Профессор знакомым жестом поправил чудом уцелевшие очки и, вздёрнув полными внимательности ушами, пустил во след перевод.
– Вы – проезжие, и вас мало интересует (если интересует вообще) нынешнее положение дел живущего здесь народа. Всех больше завораживает история, но не реальность, – выдержав паузу, плут лирики продолжил: – А реальное положение дел таково, что честно трудящийся народ вытесняют со своей родной земли. Оттесняют в наиболее горную местность, непригодную для пастбищ нашего скота. Но земля наша – не золото, чтоб на неё с такой активностью зарились. Нас вытесняют не столько из-за земли, сколько из-за нашего этнического состава. Мы – вольные кинокефалы. И потому Богемии нет до нас никакого дела. Им удобней, чтоб нас не было, нежели восстанавливать справедливость. Людское племя – тары, веками совершали набеги на наши сёла, грабили их и сжигали. Так обстоят дела и сейчас, несмотря на вступление мира в науку и цивилизованность, но здесь, увы, глушь со своими неизменными законами…
Речь его мне показалась неправдоподобно складной, правда, ни запаха вранья, ни глушащего вранье чеснока я не почувствовал.
– И раз законным путем возвратить украденное не получится, – в неторопливом ритме повествовал Серый, – придётся сделать это силой.
– Так, а причем здесь мы? – не выдержал я. – Вы решили отыграться, как вы выразились, на приезжих? На тех, кому нет до вас дела?
Блеснув укоризной из-под очков, профессор перевёл моё негодование заметно короче. Выслушав вопрос, Серый приложил руку к сердцу.
– Нам пришлось прибегнуть к помощи бандитов. Мне жаль, что с вами обошлись так грубо. Мы не успели проконтролировать действия этого неотёсанного сброда. На деле мы хотели мирно доставить вас сюда на разговор, так как в таверне поднимать подобные беседы небезопасно.
– Небезопасно?! – я не заметил, как мышцы мои напружинились от негодования, расходясь по телу напряжёнными волнами. – Так вы сами заманили меня и профессора в эту треклятую таверну! В таверну, которая кишит вашими знаками и вашими сообщниками!