Читать книгу Кавказ под управлением князя М. С. Воронцова (1844–1854 гг.) - - Страница 2

Изучение политики Российской империи в Кавказском крае требует глубокого осмысления с исторической точки зрения, т. е. исходя из присущих историческому моменту обстоятельств и условий, избегая пристрастий и искажений современного видения. Это позволяет сохранить всю сложность бывшей реальности и не обеднять существовавшей социокультурной палитры разного рода упрощениями. Кроме того, данный подход способствует объективной оценке как позитивных, так и негативных моментов освоения Российским государством кавказского социально-культурного мира и географического пространства.

Существует яркое и образное сравнение истории, в котором она выступает не просто процессом, протекающим во времени, но мостом, который связывает прошлое с настоящим. В связи с этим хотелось бы, чтобы наши современники помнили и приняли достаточно простую, но не теряющую от этого своего значения мысль, что прошлое всегда с нами и в нас, повсюду и часто проявляется в многоголосии современной социально-политической или социально-культурной жизни.

Предметом исследования данной работы является комплекс проблем, связанных с особенностями развития политической истории Кавказского края в середине XIX столетия. Автор на примере краткого исторического фрагмента, уместившегося в рамки одного десятилетия (1844–1854 гг.), стремился представить картину неоднозначных и сложных явлений, в центре которых осуществлялась деятельность Кавказского наместника М. С. Воронцова, призванного переформатировать кавказский социокультурный мир таким образом, чтобы он хотел быть с Россией и увидел себя частью России.

Важным моментом является то обстоятельство, что М. С. Воронцов принадлежал к наиболее образованной группе российского истеблишмента, обладавшей широким политическим кругозором, неиссякаемой энергией и большим административным опытом в деле инкорпорации порубежной периферии и насыщении ее имперскими смыслами и ценностями.

Кавказское поприще князя М. С. Воронцова, ставшее вершиной его политико-административной практики, представляет в целом положительный пример долговременного служения делу и долгу. Автор старался показать разнородные перипетии деятельности князя-наместника во всем ее разнообразии, избегая мемориальной бронзы и панегириков.

Князь М. С. Воронцов был призван императором Николаем I исправить негативно развивавшуюся ситуацию, которая подрывала основы «русского дела» на Кавказе. К середине 40-х гг. XIX в. производившиеся российской администрацией преобразовательные действия потеряли динамичность, породив большое количество проблем, ставших препятствием для успешного решения задачи по «водворению» кавказской окраины в состав Российской империи и превращению кавказского фронтира в мирные и благоустроенные южные рубежи государства.

В северной части Кавказа российские власти утратили на время стратегическую инициативу, которую попытался вырвать у них из рук имам Шамиль, чей авторитет в горах достиг своего апогея. Основным условием, обеспечившим успех Шамилю, явилась его способность укрепить солидарность среди многих горских обществ Чечни и Дагестана, призывом их под знамена мюридизма и газавата.

В Петербурге выражали большое неудовольствие мероприятиям и мерам, которые реализовывали российские кавказские власти и которые, несмотря на значительные усилия и затраты, приносили весьма посредственный результат, по крайней мере, он был далек от ожидавшегося.

Немало беспокойства приносил Петербургу и Южный Кавказ, признанный быть витриной преобразований имперского характера и благотворного влияния имперского цивилизаторства.

Сменявшим друг друга главноуправляющим не удавалось достичь окончательной стабильности ни в одной сфере социального пространства в крае. Кавказский мир быстро адаптировался к российским усилиям, включив многовековые механизмы противоборства и сохранения основ своей социально-политической, духовно-нравственной и бытовой идентичности, и относился к русским не как к новаторам-преобразователям, а видел в них очередных врагов, непрошенных пришельцев, против которых кавказские племена применяли традиционные системы мобилизации.

Присутствие России в пространстве Кавказского края воспринималось большинством горцев как ухудшение общей ситуации в горских социумах, что делало кавказские старины – обычное традиционное существование – более привлекательными. Горцы держались своей патриархальности как средства сохранения их идентичности и прежнего «вольного» образа жизни.

Горская культура была по преимуществу культурой борьбы и для борьбы, присущая социумам родоплеменной стадии развития, стирая всякую границу между мирным и немирным каждодневным существованием. «Во всех странах света годы войны сменялись годами мира, но на Кавказе время войны вполне никогда не прекращалось. Если не было нападений извне, то для мирной части кавказского народонаселения постоянно продолжалась необходимость защищать свой край от нападений горцев, которых <…> никто не успевал еще покорить своей власти и не мог заставить отказаться от полудикой хищнической жизни, препятствовавшей развитию благосостояния в соседних с ними мирных частях края»[1].

Трудно сокрушаемый традиционный изоляционизм придавал горской культуре необходимую ей гомогенность, наделяя ее мощным конфликтным потенциалом, дающим способность противостоять любой другой гетерогенной и открытой культуре, в том числе и русской культуре.

Во многих местностях и областях жизни Кавказа России приходилось конкурировать с идеями и ценностями ислама, который пытался способствовать солидарности всех несогласных с российским присутствием в регионе.

Наличие мюридизма в качестве альтернативной русским идеологии и имамата в качестве политико-правовой альтернативы российской государственности сильно ослабило колонизаторские усилия России и многие десятилетия позволяло сопротивляться проникновению российского влияния в горскую среду.

Успех российской колонизации и модернизационного переформатирования кавказского мира зависел от того, как скоро ей удастся покончить с организованными структурами имамата и мобилизационными усилиями мюридизма в северо-восточной части Кавказского края.

Сложность кавказской задачи заключалась в том, что традиция постоянно побивала модернизацию, у которой долгое время не было возможности пустить крепкие корни в кавказской среде и обзавестись там надежными союзниками и проводниками.

Следует также подчеркнуть, что для исламской части Кавказа модернизация была крайне болезненной не только сама по себе, но и потому, что исходила от неприятеля, и всего хуже – от иноверцев.

Для противодействия традиционалистским твердыням необходимы были надежные и верные коммуникаторы – ретрансляторы новых ценностей и мотиваций. Без нахождения какой-либо культурно-нравственной и экзистенциальной универсальности, равно приемлемой обеими сторонами, нельзя было надеяться на успешное сосуществование альтернативных друг другу миров.

В связи с этим князь М. С. Воронцов оказался тем положительным примером, чья преобразовательная деятельность в крае, понимавшаяся им как миссия-модернизация, не только постепенно изменила общую обстановку в Кавказском крае в лучшую для Петербурга сторону, но заложила фундамент всем последующим победам «русского дела» на Кавказе.

В первую очередь полем усилий наместника стала Грузия, где было больше возможностей заниматься благоустройством и демонстрировать преимущества мирной жизни под покровительством могущественного царя Российской империи.

Понимая значение благоприятной репутации российской администрации, М. С. Воронцов перестраивает ее таким образом, чтобы привлечь к делу управления краем наиболее способных к тому людей, как русских, так и представителей кавказской «туземной» среды. Одновременно наместник очищал ряды военных и гражданских чиновников от людей малодостойных, жуликов или откровенных воров.

Деятельность князя М. С. Воронцова во все продолжение его пребывания в должности наместника была отдана, прежде всего, административным заботам, поскольку гражданское управление Кавказом оказалось наиболее трудным. Тифлис превратился в настоящий административный, торговый и культурный центр края. В целом князю-наместнику удалось развернуть вектор развития российской политики в сторону реального сближения с кавказскими народами, обаять их прелестями имперского способа существования и развить в них стремление приобретать имперскую идентичность.

В этом деле наместник мог опереться на особенность российской имперской структуры. Россия представляла собой тот тип имперского государства, в котором центр и периферии связывались друг с другом не столько процессом изъятия прибавочного продукта в пользу метрополии, сколько регулярным администрированием провинций со стороны имперского центра. Петербург не только не изымал ресурсы из своих периферий, но чаще всего инвестировал в них цивилизационные, инфраструктурные и логистические проекты, давая тем самым Кавказу новый жизненный импульс.

Российское государство в деле воздействия на горцев обладало значительной силой и разнообразием инструментальных возможностей. В России не существовало культурного абсолютизма, только доминирование (например, русский язык, традиции, православие). Россия представляла собой структуру поликультурного сообщества, в которой единство всех частей скреплялось абсолютностью самодержавной имперской власти, а не социально-культурным единообразием. Присутствовавшие внутри российского социального поля культуры инкорпорировались, а не ассимилировались. Это отодвигало проблему этнокультурной согласованности на второй план, выводя на авансцену значение государства. В этом состояла главная сила имперского проекта, которому трудно было противостоять или что-либо аналогичное противопоставить.

Немало потрудился князь М. С. Воронцов и на военном поприще, поскольку именно там обеспечивались условия для мирных гражданских преобразований и учреждений. Уроки Даргинской экспедиции стали отправной точкой к обновлению стратегии покорения Кавказа: от штурма и натиска перешли к поступательности и настойчивой осаде, создания на основных направлениях противостояния системы крепостных кордонов и открытия горных ущелий широкими просеками и устройством дорог.

Постепенно, но настойчиво всем, кто не принимал нововведений, показывались преимущества мирной и созидательной жизни, отнимая у явных противников средства и возможности вредить российской миссии-модернизации. Военные и административно-гражданские преобразования наместником направлялись таким образом, чтобы локализовать влияние имамата на кавказскую социальную среду, подготовив комплексными мерами его поражение.

Кроме того, князь М. С. Воронцов активно задействовал возможности дипломатии, которые позволяли ему разрешить большое количество спорных ситуаций невоенными средствами. Однако не стоит забывать о том, что дипломатия в руках наместника оставалась действенным орудием продолжения борьбы в военных условиях.

В результате усилий и опыта многих людей, которыми руководил наместник, в результате его собственного умения соединять вместе задачи империи и находившегося под его управлением края, российским властям удалось к началу 50-х гг. XIX в. выработать гибкие механизмы и определить приемлемые подходы в отношении с кавказскими этническими сообществами. Была создана система отношений, учитывавшая особенности кавказского социально-культурного пространства и кавказского менталитета. Креативный подход к делу, ум, управленческие способности позволили князю М. С. Воронцову стабилизировать общую обстановку в Кавказском крае, предопределив дальнейший ход событий в пользу реализации имперских целей.

Реализация государственной политики Российской империи в Кавказском крае во многом определялась не только волей высших имперских властей, но и теми людьми, которым поручалось ее непосредственное воплощение.

Петербург давал стратегический план-задание: «сливать» Кавказ и Россию в единое целое, расширять и укреплять пространство имперского мира, вплетая мир кавказских народов в систему русско-европейской цивилизации.

Воплотители монаршей воли – наместники – искали пути и способы исполнения порученной им задачи. Не у всех получалось в равной степени, но все в меру своих сил и способностей старались и не жалели своих трудов.

Заслуга князя Михаила Семеновича Воронцова состоит в том, что он был в когорте тех немногих успешных имперских администраторов, которым удалось заложить достаточно прочные основания по большинству направлений и сфер экономической и социально-культурной жизни Кавказа, позволивших приступить к развертыванию преобразованной деятельности в крае в более благоприятных условиях.

Князь М. С. Воронцов стремился убеждать горские и все другие народы Кавказа в том, что русский мир не только не враждебен их историческим перспективам, но с Россией они наилучшим образом способны будут самоопределиться в мире, предъявлявшем им новые вызовы. Его усилия были направлены на то, чтобы научить горские народы видеть в качестве своей родины не только горы и аулы, но всю Россию.

Князь М. С. Воронцов предлагал Кавказу обновление мотивации повседневной жизни при сохранении и поддержании устоявшихся социальных состояний, условия благополучного существования, опиравшегося на мирные и созидательные способы деятельности без перманентной вражды и противоборства.

Не все и не сразу откликались на его предложения. В воспоминаниях, рапортах, записках и письмах русских военных и гражданских лиц, в произведениях русских писателей XIX века рассыпано множество полярных свидетельств и оценок жителей Кавказского края. Не все горцы могли избавиться от вражды и нелюбви к русским, ворвавшимся в их замкнутый мир устоявшейся традиции. Не всегда у самого князя находилось достаточно аргументов и средств придерживаться избранной тактики, но его никогда не покидало терпеливое спокойствие и уверенность в том, что мирная и благоустроенная жизнь, в конце концов, сделается выбором жителей Кавказского края.

Князь М. С. Воронцов считал, что многие не соглашаются или противятся русским начинаниям не в силу какой-то изначальной несовместимости русского и кавказского миров, а только в силу незнания или непонимания сути предлагавшихся инноваций, в силу новизны предлагавшихся ценностей и жизненных устоев, а также малого по историческим меркам периода их взаимодействия.

В то же время опыт жизни говорил о сходности человеческой природы всех живущих под Солнцем. Необходима была активная работа и уверенность в том, что «покорение Кавказа должно быть скорее нравственное, чем военное»[2]. В этом направлении сосредоточивалось большинство усилий князя-наместника.

Обращаясь к прошлому и определяя его актуальность, следует помнить простую истину, формулу которой дал известный российский историк В. О. Ключевский: «Прошлое надо изучать не потому, что оно уходит, а потому, что, уходя, оно оставляет свои последствия».

Сегодняшний день и политико-экономическая и социально-куль-турная ситуация, сложившаяся на Северном Кавказе, тому прямое продолжение и подтверждение, а потому опыт и способы прошлого нельзя придавать забвению или игнорировать.

В настоящее время, когда происходит обновление многих сторон и форм общественного существования в России, когда определяется сущность, направленность и перспективы российского социума в целом, когда многие политические, экономические и духовно-нравственные феномены переживают процесс институализации, получив возможность возрождения и свободного развития, возрастает роль историко-политических, историко-экономических и историко-культурных исследований.

Незнание особенностей кавказского региона, самонадеянность или чуждость используемых социально-политических технологий, применяемых без учета опыта и знания особенностей русско-кавказских отношений, развивающихся в условиях непреодоленной фронтирности, приводит к ошибочным решениям в современной административно-правовой практике, экономической и культурной политике, реализуемой на протяжении ряда десятилетий российским правительством в кавказском регионе.

Для выстраивания и конструирования жизнеспособных и созидательных отношений между различными цивилизационными традициями, конфессиями, социально-этническими группами в рамках многонародного современного государства, изучение прошлого опыта становится общественно значимым и своевременным.

В этой связи важнейшей стороной феноменов большого общественного значения становится личностный фактор, определяющий качественные способности, как всего исторически сложившегося социума, так и его элит, их умение определять приоритеты и направленность развивающихся процессов, избирать необходимые средства и инструментарий для достижения желаемых целей.

Князь Михаил Семенович Воронцов принадлежит к когорте администраторов Российского государства, давших пример в целом позитивного взаимодействия двух цивилизационных традиций – христианской и исламской в рамках многонародного государства. Его деятельность есть пример и опыт укрепления оснований имперской государственности, которая была инструментом не только сплочения, но и спасения, защиты многих народов, способом обретения исторической перспективы и национальной состоятельности.

После распада СССР и начала становления на месте распавшейся государственности новой социально-политической системы более тридцати лет продолжаются поиски модели государственной структуры, способной адекватно отвечать на вызовы современности и продолжать оставаться наследницей российской национальной традиции.

В этой связи возрождается интерес к понятию и практике империи, как формы, в рамках которой Россия самоосуществлялась как социально-политическая и социально-культурная общность многонародной системы российского мира в различных вариациях на протяжении почти трех последних столетий.

Одним из неизбывных процессов российского государствостроения – собирание земель – было изначальным способом устроения русского, а потом и российского миров. Потому российский мир не мог состояться ни в какой иной форме, кроме империи; не мог не сделаться «гигантской оболочкой, вмещающей в себя разнородные социально-экономические, политические и культурно-духовные элементы»[3].

Более того, Российская империя на всех ее этапах существования представляла собой форму многонародного сосуществования – спасения перед лицом перманентно нараставших локальных, внутренних или глобальных угроз различного типа и генеза.

Новизна исследовательского взгляда на сложившуюся в ту пору реальность определяется комплексным подходом при рассмотрении деятельности Кавказского наместника князя М. С. Воронцова как представителя верховной власти Российской империи в Кавказском крае, которая получила форму культурно-цивилизаторской миссии. Автор обратил внимание на то, что действия князя-наместника носили часто новаторский характер и приобретали форму модернизационного переустройства кавказского мира, реализуясь и связываясь с параметрами имперского модернизационного проекта.

Князь М. С. Воронцов коренным образом изменил структуры повседневности и социального сознания многих представителей местных кавказских элит, особенно грузинских и армянских, отчасти горских. Меры и средства, применявшиеся князем-наместником, постепенно убеждали жителей Кавказского края в преимуществах пророссийской ориентации и способствовали не только военной, но и социокультурной победе над имаматом Шамиля в борьбе за умы народов Кавказа.

Поставив в центр своей преобразовательной деятельности смыслы и ценности созидательного характера, князь Воронцов подготовлял условия для преодоления социокультурных барьеров, существовавших между коренными жителями Кавказа и носителями социокультурных традиций империи, заложил основы для изживания фронтирной неопределенности в регионе.

Во главу угла данной книги поставлена преимущественно невоенная проблематика в противоположность тому, как то обычно происходит с работами, посвященными колонизационным усилиям Российской империи на Кавказе. Не избегая и не умаляя этой стороны существовавших отношений между империей и горскими народами северной части Кавказа, автор показал и старался доказать, что, начиная с середины 40-х годов XIX века, центральной задачей российских властей в интерпретации князя М. С. Воронцова была задача преобразовательная, мироустроительная, которая предлагала народам Кавказа занять подобающее им место в составе многонародного государства и обрести новые исторические перспективы своего развития.

Кроме того, автор отметил важную сущность и новизну политики, проводимой князем М. С. Воронцовым, которая была направлена на всемерное сбережение людей, как русских, так и кавказцев, при помощи развития сети рекреационных площадок и лечебно-профилактических мест, которые в изобилии предоставляли естественные условия Кавказского края, и которые в умелых руках не только помогали бороться с телесными недугами, но сделались мощным средством культурного обновленчества.

Новизна авторского подхода заключается также в трактовке проводившихся в Кавказском крае экономических преобразований, которые направлялись на пользу всех жителей, без различия их этносоциальной принадлежности, поскольку князь-наместник видел в том универсальный инструмент убеждения всех несогласных или сомневавшихся.

Многосложное явление – Кавказская война – представлено в книге не как столкновение цивилизационное или военно-политическое по преимуществу, но как коммуникационная реакция архаики на модернизацию, поводом в которой было не столько злоумыслие, а, скорее, предубеждение сторон, находившихся в условиях фронтира и не нашедших на то время адекватных форм приемлемого взаимодействия и понимания целей друг друга.

Князь М. С. Воронцов и многие люди его окружения понимали, что «многоликий, формировавшийся веками этнический и культурный мир Кавказа не способен в принципе стать абсолютно русским», но «его можно превратить в неотъемлемую часть Российской империи»[4], хотя это потребует много времени и трудной работы.

В силу большой культурной дистанции величина культурного шока, который переживали обе стороны, была значительной, и не имела объективных возможностей для быстрого преодоления выявленных различий.

Реакцией на культурный шок в кавказских условиях одна сторона отвечала набегами, при помощи которых стремилась запугать противников, остановить их социально-культурное и хозяйственное присутствие в регионе, в то время как другая отвечала карательными экспедициями в горы, надеясь таким образом вынудить непримиримых к покорности.

Межкультурное взаимодействие Российской империи и этнических обществ Северного Кавказа весьма быстро приобрело острый и непримиримый характер, вылившись в эксцессы, которые более поздние исследователи стали квалифицировать как Кавказская война[5].

Однако продолжительное инокультурное воздействие, которое приобретало характер систематического присутствия и социального фона в сферах идеологии, хозяйства и политико-правового устройства, постепенно подготовляло перемены в позициях горских обществ.

Они стали понимать силу инокультурности и невозможность привычными средствами из арсенала собственных этнических культур остановить вторжение инноваций, исходивших от чужаков. Не приобретя доверия к чужим культурным феноменам, им приходилось примиряться с их присутствием, что становилось началом позитивной аккультурации.